В Дагестане для борьбы с боевиками создается группировка из семи тысяч силовиков. Причины? Их коротко и ясно изложил в своем блоге ветеран «Альфы» Алексей Филатов после получения информации о недавнем крупном боестолкновении, в ходе которого погибло сразу несколько спецназовцев: «Это война». Но это война особая, серьезно отличающаяся от второй чеченской кампании.

Важнейшими проблемами, имеющими колоссальный конфликтный потенциал, в республике являются – межклановая борьба и вялотекущая 15 лет гражданская война в исламской среде между т.н. «салафитами» и «тарикатистами». Эти два процесса зачастую взаимосвязаны, взаимозаменяемы и взаимодополняемы. И, понятно, погасить эти два конфликта силами МВД не получится – большинство ударов пойдет мимо.

В этой связи хотелось бы поделиться некоторыми соображениями и наблюдениями, сделанными мною в ходе недавнего очередного посещения этой республики, задающей культурно-идеологический тон на всем Северном Кавказе.

Исламизация

Сирийский журналист, с которым мы побывали в Дагестане, заметил: «Здесь женщины носят хиджаб больше, чем в некоторых арабских странах». Может, это несколько преувеличено, но исламизация республики – долгосрочный тренд, и, думаю, точка невозврата тут пройдена. Вопрос только в том, какой характер эта исламизация будет носить.

Сегодня в Махачкале те же женщины в хиджабах чувствуют себя спокойно, не боясь обвинений в ваххабизме, как это бывало 5-10 лет назад. Закрыты все «сауны» (т.е. бордели), соблюдение норм Шариата в быту принимает характер общедагестанской цепной реакции, появились целые исламизированные социальные среды. Религиозные люди стали важной неотъемлемой частью дагестанского общества, а не только отдельных горных районов. В последних уже давно прекращена продажа алкоголя, а глава администрации может публично грозить за это предпринимателям тем, что на них «натравит налоговую».

Почти во всех госучреждениях республики есть комнаты для намаза и регулярные их посетители. Соблюдающего Шариат можно встретить во всех партиях – от КПРФ до «Правого дела», а гаишники, остановив вас, приветствуют не иначе, как «Ас-Саляму алейкум».

Наш таксист – махачкалинский студент, весьма далекий от соблюдения норм Шариата в быту, при этом вдруг заявил нам, что «у нас в Дагестане должен быть свой исламский закон», а поэтому служить в милиции, по его мнению, неправильно. Он резко критикует произвол в отношении салафитов, но в то же время строго придерживается принципа «пешеход всегда не прав». Такие вот своеобразные парадоксы исламизации.

Даже «официальное духовенство» открыто заявляет, что Дагестан надо объявить «мусульманской республикой» со всеми вытекающими отсюда мерами в морально-нравственной и бытовой сферах, а также допустить Ислам в общественно-политическую деятельность.

О политизации «традиционного Ислама» говорит известный специалист Алексей Малашенко. Этот процесс наблюдается не только в Чечне, но и в Дагестане, и там он идет естественнее и свободнее.

О терминах

Сразу надо оговориться, что дефиниции «салафиты», «ваххабиты», «суфии», «тарикатисты» носят в Дагестане, да и вообще в России, весьма условный характер. Они имеют, скорее, социально-корпоративный, а не богословский смысл. Приверженность к той или иной группе во многом определяется случайными, бытовыми и социальными факторами, а не осознанным выбором. Общий уровень религиозной просвещенности в Дагестане все еще не так высок, как в тех же арабских странах, но он выше, чем в других регионах России.

В России сегодня, как правило, «суфизм», «ваххабизм» и др. потеряли реальный идеологический, и тем более богословский, смысл. Это такие же термины как «демократ» или «фашист». И тем, и другим у нас сегодня можно назвать, или точнее обозвать, кого угодно. Например, для движения «Наши» Каспаров, Лимонов и Алексеева – фашисты, а для их противников – демократы. Все зависит от того, кто говорит, от его позиции, от того, какой он сам смысл вкладывает в те ярлыки, которые он на кого-то наклеивает.

Тоже самое с «суфизмом» и «ваххабизмом». Последний вообще давно уже стал больше ругательством и термином из криминальных сводок, а не чем-то имеющем отношение к религии. Но и с «суфизмом» («тарикатизмом») происходит нечто подобное. На практике эти слова могут значить все, что угодно.

Приверженцы гордо называют свои сообщества джамаатами, тарикатами, партиями, общинами, религиозными и общественными организациями, муфтятами и проч. Но их основная задача – корпоративная. Они дают защиту своим членам, связывают их неким общим интересом, противопоставляют окружающему миру, в том числе своим же братьям – единоверцам. Не мало таких «джамаатов», «партий» и «тарикатов», у которых уже нет никакой идейной составляющей. Они лишь держат идейную вывеску и название, а реально это группы по интересам, причем, как правило, сугубо материальным. Просто выставляя идейную вывеску, например, «накшбандийский тарикат» или «чистый Ислам», легче мобилизовывать людей.

«Салафиты»

Не так давно в Махачкале прошел несанкционированный митинг против, как заявили его участники, милицейского беспредела в отношении исламской молодежи, прежде всего, «салафитов». Акция, костяк которой составили те же «салафиты», собрала порядка 5 тыс. участников и стала беспрецедентной для республики. Впервые в таком количестве люди вышли на улицу не из клановых, земляческих и этнических побуждений (например, цумадинцы за цумадинцев), а из религиозных, требуя справедливости не для брата и свата, а для единоверца, которого они в жизни никогда не встречали. С этой силой уже нельзя не считаться.

«Салафиты» добились того, что их признали, фактически, уже на официальном уровне. Ассоциация «умеренных салафитов» под названием «Ахли сунна валь-джама’а» имеет сегодня полуофициальный характер. Ее не регистрируют, но представителей, наряду с «традиционным духовенством» («тарикатистами»), приглашают на мероприятия с участием руководства республики, включили в общественную палату, в комиссию по реабилитацию боевиков, решивших прекратить противоправную деятельность. Так или иначе общение властей с «салафитами» идет.

Правда, силовые акции не прекращаются. В ходе них сотрудники МВД и ФСБ особо не ограничивают себя соблюдением норм закона, чем порождают ответную реакцию. Кто первым и когда начал эту войну, где на одной стороне «ваххабиты», а на другой «традиционный Ислам» и силовики, сейчас точно и не скажешь. Корни ее уходят в середину 90-х.

Сами «салафиты», естественно, не уверены, что нынешнее потепление имеет долгосрочный характер. Среди них бытует мнение, что прессинг несколько утих из-за того, что Москва боится срыва Олимпиады в Сочи и придерживается принципа: «Все, что угодно, только не «в лес». Соответственно, федеральный центр сориентировал местное руководство на инициирование диалога различных исламских групп и попытки преодоления отчуждения «салафитов» и милиционеров.

В любом случае сегодня «салафиты», не джихадистского направления, имеют свои мечети, медресе, другие образовательные учреждения, проводят общереспубликанские меджлисы. Это не имеет официального характера, власти просто закрывают глаза на подобную растущую активность. Но еще не так давно «салафиты» ни на что подобное и рассчитывать не могли.

Силой, массой, терпением при пытках, пожертвованием, примером и призывом они заняли определенное «место под солнцем». Их боятся, уважают, не хотят «лишний раз» связываться, понимая, что может последовать ответ.

«Салафитов» надо разделять на непримиримых «джихадистов» и «умеренных», готовых так или иначе легально работать в нынешних условиях.

В каком-то смысле «салафитское» движение (в т.ч. экстремистское крыло) – это попытка постсоветской маргинализированной религиозной молодежи выбить себе место в дагестанской политико-экономической системе. Это тоже своего рода клан, религиозный аналог этно-партии, только несистемный пока.

"Салафиты" напролом, ломая порядок «через колено», пытаются прорваться в «люди». Т.е. войти в элиту, получить доступ к власти, к рычагам управления, финансам, наряду с другими кланами.

На Северном Кавказе так устроено, что «не люди», не включенные в клановые связи, исключены из реальной жизни. Аналогично по всей России, просто в Дагестане, в СКФО это носит ярко брутальный характер. Так вот «салафитская» молодежь, задетая в ее мужских горских чувствах самолюбия и собственной значимости, решила не мириться с таким положением вещей, когда жизнь идет мимо нее, когда ее «проедают», когда она объект, а не субъект своей судьбы, и под флагом Ислама пытается войти в «люди».

Например, «тарикатисты» ведущей группы «традиционного Ислама», контролирующие муфтият, фактически являются религиозным крылом одной из республиканских этно-партий. Так что в трансформации «салафитов» в один из элементов дагестанского политического пейзажа нет ничего принципиально нового. К слову, и «ЕдРо», и отделения других партий – это зачастую филиалы крупнейших кланов. Но мы свидетели появления нового клана, устроенного на чисто религиозной основе.

Если в 90-е у «салафитов» главный конфликт был с «тарикатистами» из-за разного понимания тех или иных вопросов вероучения, то сегодня, скорее, с политической системой, и, прежде всего, с милицией как с ее главными доступными представителями. Относительно «суфистов» они считают, что те держаться исключительно на поддержке властей, без чего их влияние быстро сойдет на нет.

«Салафитов» может быть и меньше, чем «тарикатистов». Но они активнее, пассионарнее, моложе. Среди «салафитов» больше выражен урбанизированный характер. Последнее время стратегическая инициатива в целом стала склоняться на их сторону.

«Тарикатисты»

Число их достаточно велико, но им не достает креатива и инициативности, которая в этой среде не особо поощряема. К тому же эта сила не самостоятельна, а часть клана. «Суфисты» по большей части сельские жители, весьма замкнутые на своем мире и его проблемах. Хотя в целом и они, и их противники остаются очень ограниченными сообществами.

Еще важный момент заключается в том, что «тарикатисты» и вообще «традиционалисты» в Дагестане далеко не едины. Борьба приверженцев одного суфийского шейха с другими имеет для республики едва ли не меньший конфликтогенный потенциал, чем война «суфистов» с «ваххабитами».

Сторонники ведущей группы «тарикатистов» (когда говорят о «суфиях» в Дагестане, речь идет, прежде всего, об этой группе), контролирующие муфтият, называют всех остальных шейхов, не входящих в их цепочку духовной преемственности, муташейхами (т. е. лжешейхами»). Более того, существует и достаточно влиятельная группа богословов и их последователей из числа «традиционалистов», но не суфиев.

Две последние силы по многим параметрам, скорее, сближаются с «умеренными салафитами», чем с правящей религиозной «партией», несмотря на общую «традиционалистскую» ориентацию. Прежде всего, все они едины в протестном порыве допустить их к каналам широкой проповеди и не препятствовать административно их общественно-религиозной деятельности, т.е. легализовать их.

Не идет на пользу «тарикатистам» и их близость к власть предержащим, обуславливающая часто соглашательство, непоследовательность и конформизм. Сюда же ложится проблема вовлеченности в кланово-коррупционные связи. Все это, конечно, бьет по авторитету.

С другой стороны, неправильно полагать, что местный муфтият – это придаток властей. На самом деле у них весьма сложные отношения. Ведь духовное управление близко клану, который не является, так скажем, правящим в республике. Недовольны власти и неэффективностью "тарикатистов" в борьбе с экстремистами и его конфликтностью, неспособностью наладить диалог и консолидировать вокруг себя все "нелесные" силы.

У «суфистов» нет своей общественно-политической идеологии. Они предлагают активной горской молодежи, настроенной активно и часто протестно, квиетизм и мистицизм, объявляя политику «грязным делом», что все больше слушателями отторгается.

А ключевой момент в процессе радикализации молодежи на Северном Кавказе как раз в том и состоит, что экстремисты свою идеологию «ухода в лес» представили, а серьезно проработанной, аргументированной и развитой идеологической альтернативы нет.

Пусть идеология «у леса» примитивная, бесперспективная, вульгарная, но она есть. К тому же «лесные», пользуясь неграмотностью молодежи в Исламе, представляют свое понимание и интерпретацию Ислама и того, как он может реализовываться сегодня на Северном Кавказе, за сам Ислам, а любые другие попытки интерпретаций клеймят и объявляют ангажированными ФСБ и враждебными Исламу.

Так называемый «традиционный Ислам», представленный «официальным духовенством», суфийскими шейхами и разного рода старейшинами, своей идеологии исламской активности не имеет, выработать и внедрить, за редкими исключениями, ее не пытается. Идеологии «неухода в лес» нет – в этом-то и беда. Есть пустая бюрократическая имитация бурной религиозной деятельности, в основном бессодержательные проповеди и иногда чисто духовно-нравственная работа.

При этом у «традиционалистов» в Дагестане проблема с лидерами. Нет четкого руководства. Муфтият сам подчинен суфийским шейхам, которые, в свою очередь, подчеркивают, что занимаются исключительно духовным. В результате непонятно, кто несет ответственность за точно неизвестно кем принимаемые решения. Получается, что лидеров вроде как нет вообще. Между тем, они, конечно, есть, но не обозначаются открыто и однозначно.

В результате сегодня в Дагестане суфизм, будучи одной из неотъемлемых и крайне важных составляющих Ислама, серьезно оказался дискредитирован усилиями его нерадивых приверженцев. Оказавшись вовлеченным во внутриклановую борьбу, его позитивный потенциал растрачивается. От суфизма остается нередко лишь чисто организационная оболочка. Что очень жаль.

Третья сила, которой нет

При всем при этом самая массовая часть религиозного сообщества – это, скажем так, «просто мусульмане», т.е. не «суфии» и не «салафиты», люди, не желающие участвовать в этих кажущихся бесконечными разборках, переросших порой в настоящую войну. Кого они в итоге поддержат, те и возьмут верх.

Им не нравится конформизм и ретроградство муфтията, замкнутость «тарикатизма», его «этно-культурный», слишком традиционалистский, даже порой трайболистский, характер. Но они не готовы стать «салафитами» из-за слишком нереальных, порой утопичных прожектов и радикализма. Хотя те и вызывают симпатию своей честностью, тем, что они становятся жертвами силового беспредела, и кажутся в чем-то даже более современными и городскими, чем народный «суфизм».

Но и те, и другие критикуются за негибкость и неспособность, в конце концов, договориться.

Эта «третья сила» в ожидании. Как только появятся те, кто сможет адекватно выразить ее запрос, она быстро наберет вес. Это должна быть социально активная, религиозно и светски образованная, примиренчески и конструктивно настроенная группа.

Ислам в политике

Исламский фактор в республике достиг такого влияния, что сейчас реально остается два пути: 1. Тотальная война по узбекскому примеру. Это заведомо нереализуемо, т. к. потребует огромных силовых ресурсов (справиться с экстремистами нынешними силами не получается), с одной стороны, а, с другой, вызовет широчайший и жесточайший ответ. В этом случае пять тысяч «салафитов» выйдут уже не на митинг, а уйдут «в лес» с тем, чтобы через две недели пойти штурмом на Махачкалу.

2. Отвести исламистам определенное место в общественно-политическо-экономической системе республики. Т.е. сделать то, что называется «растворить энергию в политическом процессе». Это собьет эскалацию насилия, но потребует уступок со стороны правящей элиты, ведущих кланов, «тарикатистов» и федерального центра.

При этом вполне вероятно «умеренные салафиты», «тарикатисты» (по крайней мере, те, кто не относится к правящей группе) и лидеры «просто мусульман» со временем объединяться на какой-то общей базе религиозного созидания. Если так, то со времени у исламистов может появиться что-то вроде своего общественного объединения, участвующего в политике, или они даже могут реализовываться через существующие структуры. Например, региональные отделения «Патриотов России», "Яблока" или эсеров могли бы, наверное, стать площадкой для новой необычной силы.

Такое развитие можно было бы только приветствовать. Ведь цели Шариата это – эффективная экономика, безопасность, качественное здравоохранение и образование, искоренение коррупции и клановости, мораль и традиционные ценности, а не только и не сколько введение специфического уголовного права.

Эволюция от нынешнего радикализма к умеренности будет не быстрой – слишком велик накал сегодня. Но, как показывает практика многих стран, где эта модель применялась, положительный эффект несомненен. Возьмите ту же Турцию, где нет никакого исламского экстремизма, и возьмите большинство арабских стран, где исламская оппозиция подавлялась.

Что делать?

1. Прежде всего, Москва должна всячески стимулировать диалог «умеренных салафитов» и «тарикатистов», который начался при поддержке властей.

2. Пресекать необходимо на корню любые беззаконные акты и немотивированное насилие со стороны силовиков в отношении кого-либо, вызывающее резкое раздражение и пополняющие ряды «салафитов-мстителей».

3. Поддержать следует усилия по реабилитации и амнистии лиц, выходящих «из леса».

4. Создать условия для интеграции растущей исламской общины в региональную политику на созидательной базе. Пусть исламисты строят дороги, школы, больницы, вытаскивают молодежь из притонов, развивают мелкий бизнес, а не воюют друг с другом. Это научит их уважать и работать с оппонентами, входить в коалиции и договариваться.

Приход исламистов в дагестанскую политику оздоровит со времен всю систему, подстегнет развитие. Традиционные этно-партии и кланы в кризисе. Они, будучи не способны предложить ничего принципиально нового, заняты «распилом» денег, выделяемых из федерального бюджета.

Это мучительный и не быстрый процесс, но, может быть, именно в появлении чего-то вроде исламских «христианских демократов», только по-кавказски пожестче, и есть рецепт для лечения болезней республики.

Сокращенная версия статьи опубликована "Русским журналом", изданием Фонда эффективной политики Глеба Павловского