Обозреватель «МН» побывал в Махачкале, Ботлихе, Хасавюрте и Новосаситли, чтобы на месте увидеть, как в Дагестане пытаются адаптировать к мирной жизни боевиков, а дагестанские села вводят шариат.
Счеты смерти
Война, как ее показывают по телевидению, в Дагестане теряется за повседневной жизнью. Но за неделю командировки — только в Махачкале две спецоперации. В далеком горном Ботлихе патрульные милиционеры сами заговаривают с журналистом. Накануне их коллеги погибли в перестрелке в соседнем районе. «С каждым днем все хуже, хотя центр мог бы навести порядок за неделю. Вся надежда на Олимпиаду — перед ней-то должны безопасность обеспечить».
Перед МВД Дагестана стенд с фотографиями разыскиваемых боевиков. Фотографии — как костяшки счетов. Сверху слева Исрапил Велиджанов, только что ликвидирован в Левашах. Он будет снят с «доски почета», на его позицию сдвинется Ибрагим Гаджидадаев. Но правый нижний угол не опустеет: стенд, кажется, только увеличивается.
Насилие обоюдно. Правозащитный центр «Мемориал» только что опубликовал доклад о ситуации в Дагестане. В 2010 году там убиты 159 военных и милиционеров, ранены 233 — ровно вдвое больше, чем в 2009-м. С марта 2010 по март 2011 года «Мемориал» зафиксировал здесь 26 фактов похищения людей, из них в 23 случаях речь предположительно идет о похищении силовиками, то есть о незаконном задержании. В трех случаях похитителями, вероятно, были боевики. О семерых, включая трех похищенных боевиками, ничего неизвестно. Десять «нашлись» в СИЗО, пятерых отпустили, двоих убили. Двое, по официальной версии, совершили самоподрыв.
Надеялись, что убьют
С ноября прошлого года при президенте Дагестана работает комиссия по адаптации к мирной жизни лиц, решивших прекратить террористическую и экстремистскую деятельность. Ею руководит первый вице-премьер Дагестана Ризван Курбанов, лакец по национальности, один из назначенцев президента Магомедсалама Магомедова, связанный к тому же, как считается, с миллиардером Сулейманом Керимовым. Курбанов ездит на черном джипе с антеннами, работает 24 часа в сутки и охотнее других чиновников идет на контакт с журналистами. Дагестан пытается частично перенять чеченский опыт примирения. Но хладнокровный управленец Магомедов вряд ли подходит на роль дагестанского Кадырова, и бывший зампрокурора Дагестана Курбанов не без удовольствия примеряет ее на себя.
На апрельском заседании комиссии в роли сдающихся — гости из-за границы, четыре казаха с лицами подростков. «Короче, мы прочитали в Интернете, что здесь идет джихад, и приехали в Махачкалу отстаивать честь мусульман, — говорит Раимбек Ержанов из Актобе. — А здесь, короче, войны не было. Здесь нам объяснили, где война, где не война, где ислам».
Его отец Мурат единственный из родителей, кто смог приехать в Россию вызволять детей. До поездки работал механизатором. Казах Мурат говорит то, что часто можно услышать и от дагестанца: сына воспитывал в строгости, но о том, что тот уехал на джихад, узнал только когда родителей другого парня, который тоже ушел из дома, вызвали в комитет нацбезопасности.
В Махачкале они увидели не то, что ожидали, — огромный город, где ислама куда больше, чем в Актобе, и никто не мешает ни молиться, ни изучать религию. Правда, так они говорят после СИЗО, откуда и обратились в комиссию. Путь в СИЗО лежал через кондитерский цех, где они работали, и съемную квартиру. А еще через Интернет и мечеть на махачкалинской улице Котрова, которая считается салафитской. В Интернете и в мечети они искали выход на подполье, а тем временем собрали три самодельные бомбы. Инструкцию тоже нашли в Интернете, а все ингредиенты — в магазинах.
Следователь Салих Абакаров рассказывает, что двоих взяли прямо на квартире, причем один забаррикадировался и открыл газовый вентиль — хотел не то отравиться, не то подорваться. Его по телефону уговорили сдаться родственники. В это время двое других шли с работы. Поняв, что в квартире засада, они ушли в лес. Но в феврале в лесу холодно и нечего есть. Поэтому дней через шесть они ночью вышли к посту милиции у въезда в город: «Мы стали бросать камнями в милиционеров и кричать «Аллах акбар!». Надеялись, нас убьют, и мы погибнем на пути Аллаха». «Милиционеры проявили благородство и не стали стрелять, — говорит следователь Абакаров. — А когда задержанным предложили поесть вместе с сотрудниками, они заплакали». Следователь уверен: если бы казахов не задержали, они стали бы полноценными боевиками. Факт раскаяния он комментирует сдержанно: видно, что не очень верит.
«Оснований для джихада нет»
Курбанов резко спрашивает: «Вы видели в Интернете Доку Умарова, эту рожу шесть на восемь? Это же шакал, собака, он использует вас как пушечное мясо». Он просит обвиняемых под телекамеру передать предостережение потенциальным единомышленникам. «Вы будете очень сильно наказаны, что пользуетесь такими, как мы», — говорит в камеру один из казахов, и непонятно, кому это — Умарову или самому Курбанову.
Члены комиссии снисходительно шутят: «Почему вы едете воевать к нам, а не в Северную Африку?» — спрашивает секретарь совбеза республики Магомед Баачилов. «Утонувшие тоже считаются погибшими на пути Аллаха. Каспийское море большое», — добавляет министр национальной политики, религии и внешних связей Бекмурза Бекмурзаев. Казахи говорят, что на пути Аллаха не хотели никого убивать, хотели только погибнуть сами.
Альберта Абдурахманова из Челябинска и Радмира Рашитова из Башкирии «адаптировали» еще 28 февраля и направили из СИЗО в местное медресе. В порядке зачета министр Бекмурзаев спрашивает их, есть ли основания для джихада в Дагестане. «На сегодняшний день — нет», — отвечает похожий на волчонка пацан. Секретарь Курбанова дает им денег на дорогу домой. Казахи пока уезжают в СИЗО: им предстоит суд, комиссия готова просить для них снисхождения. Прощаясь, шестеро неудавшихся боевиков обнимаются и поднимают вверх указательный палец в знак приверженности единобожию.
Афганистан под Хасавюртом
С 2007 года боевики воюют не за независимость, а за шариат. Это все равно независимость — российская государственность с шариатом как бы не стыкуется. А на самом деле шариат широко шагает в дагестанскую жизнь. Говорят, он из нее и не уходил. Но гражданско-правовых договоров, скрепленных вместо визы нотариуса печатью мечети, и сел, где все решает не администрация, а джамаат, не было еще несколько лет назад.
Одно из таких сел — аварское Новосаситли, близ Хасавюрта. 1500 человек живут отхожим строительством. Часть жителей Старого Саситли, что в горном Цумадинском районе, некогда переселилась на зимнее пастбище на равнину под Бабаюрт. Там в 1964 году случилось наводнение, после которого и появились нынешние Новосаситли.
В Новосаситли есть сельская администрация и фельдшер, а в соседнем селе — участковый милиционер. Этим исчерпываются признаки «советской власти». Реально все решает сход общины после пятничной молитвы и так называемый "диван" из 30 самых уважаемых сельчан разного возраста. «Диван» же является шариатским судом.
27-летний студент Расул входит в «диван». До экономического отделения дагестанского университета он семь лет изучал ислам в Сирии. В феврале мэр Хасавюрта Сайгидпаша Умаханов при большом стечении народа встречался с делегацией Общественной палаты и предложил вернуть выборность глав регионов. Расул встал и напомнил, как мэр раньше выступал за назначаемость. Мэр рассердился, Расул тоже. Молодежь устроит в Дагестане даже не Египет, а Афганистан, если власти не перестанут преследовать, похищать и убивать за религиозные убеждения, сказал Расул. «Так надо было, — говорит теперь он, сидя дома, в комнате, полной книг. — Молодежь хоть выпустила пар».
Граница без замка
Зимой «диван» решил поставить на въезде в село шлагбаум. Вахта при шлагбауме помогла бы следить, кто приезжает: это не лишнее в неспокойные времена. Идея не понравилась районной милиции, где, видимо, сразу вспомнили блок-посты на въезде села Карамахи и Чабанмахи, которые провозгласили себя территорией шариата в 1998 году. А в 1999-м их пришлось брать штурмом.
После нескольких часов переговоров милиционеры вроде согласились сохранить караульную будку, но потом все же снесли ее «уралом» без всякого судебного основания. А через несколько дней в селе застрелили двух женщин-гадалок, мать и дочь, и ранили четырехлетнего ребенка. Следствие считает, что гадалок по идейным соображениям убили боевики-салафиты. Боевиков как будто уже тоже ликвидировали, как это часто бывает, когда требуется спрятать концы в воду.
Расул идентифицирует себя как суннит. Но в Новосаситли, по его словам, около 30% салафитов. История взаимоотношений с властями у села началась задолго до шлагбаума. Еще в первой половине 2000-х отсюда увезли двух молодых людей, которые потом оказались среди боевиков, убитых в Ножай-Юртовском районе Чечни. Один из новосаситлинцев как будто реально ушел в лес после того, как побывал в антитеррористическом отделе милиции. Он погиб в 2005 году в одной из первых в Дагестане операций со штурмом квартиры.
Все добровольно
Сейчас Новосаситли выглядит как исламская идиллия. Все женщины на улицах — в платках. Детский сад — один из лучших в районе. Кроме школы, есть медресе, после которого мальчики могут поступать в исламские вузы в Дагестане и за рубежом. Медресе построила община. Исполняющий обязанности ректора Омар говорит, что дети из других сел живут при медресе, а местные приходят после школы, если школа утром, или до, если учатся во вторую смену: «Родители довольны — дети по улицам не болтаются».
Иногда возникают признаки конфликта поколений. Старики по утрам ходят на кладбище читать Коран над умершими. С точки зрения молодых это новшество в исламе. Раньше на кладбище еще была беседка, где старики непрерывно читали Коран первые семь дней после каждых похорон. Беседку, по словам Расула, сожгли неизвестные: «Мы были против беседки, но осудили тех, кто ее сжег, — это же чья-то собственность».
Спрашиваю про палки и расстрелы, с которыми ассоциируется шариат. Расул отвечает, что в Новосаситли все добровольно. Его 49-летний отец входит в состав шариатского суда. «Шариатский суд может быть только тогда, когда обе стороны согласны к нему обратиться и безоговорочно принять наше решение, — улыбается судья. — Например, человек продал другому участок, сам участок не показал, а деньги взял. Покупателю участок не понравился. Мы вернули деньги покупателю: по исламу ты не можешь брать деньги, пока покупатель не держал в руках вещь, которую ты продаешь».
«Надо решать с Китаем»
«Я не считаю, что ислам нужно насаждать с помощью оружия», — говорит Расул. Но он не согласен и с тем, что ушедшие в лес отошли от идеологии в сторону банального рэкета: «В основе любого реального конфликта — земля, достоинство или женщины. В случае Дагестана — это достоинство. Россия требует от нас соблюдения законов, но сама же не готова их соблюдать в отношении своих граждан».
В курбановскую комиссию по адаптации Расул не верит — говорит, что это комиссия по адаптации Дагестана к постоянной войне. Он полагает, что даже если Россия станет более тщательно соблюдать собственные законы, через 30, самое позднее через 50 лет Кавказ все равно станет отдельной исламской страной: «У нас слишком разные представления о жизни».
Расул не считает, что сама Россия станет исламской страной или согласится на ограниченное введение шариата на Кавказе. Его бы устроили добрососедские отношения. «Будем ездить в Россию на работу, как русские ездят в Европу», — обозначает он контуры будущего. И добавляет как бы шутя: «Нам бы понять, как строить отношения с Китаем, — вот кто набирает силу».
На прощание спрашиваю, почему никто из представителей дагестанской исламской молодежи не выступил публично с осуждением московских терактов в метро и в Домодедово. «А мы уже привыкли к таким вещам, — отвечает Расул. — Говорим о них без эмоций, на холодную голову. И Москва далеко. Там тоже никто не реагирует, когда здесь убивают мусульман».
"Ничего сверхъестественного в Дагестане не происходит"
Первый вице-премьер Дагестана Ризван Курбанов, для "МН", о работе комиссии по адаптации к мирной жизни
— Сколько человек прошло через комиссию?
— Тридцать. Пока хоть один человек останется в лесу, это мало. Много будет, когда не останется оснований для существования комиссии. Четкого регламента нет — мы работаем с живыми людьми. Все материалы обсуждаются с президентом Дагестана, это зона его особого внимания, его детище, институт, который мы вводили очень осторожно.
— Москва была против?
— Нет. У нас хорошо выстроены отношения с Национальным антитеррористическим комитетом, с ФСБ. Нет проблем говорить правду кому бы то ни было. Когда мы в ноябре прошлого года начинали работать, увидели: в лесу есть ребята, с которыми можно разговаривать. При этом правоохранители остались один на один с проблемой терроризма и экстремизма. Мы решили подтянуть к решению проблемы и муниципалитеты, и общество.
— Через эти процедуры первой прошла Чечня. Там был момент, когда через амнистию проходили в лучшем случае десятки людей, а в подполье находились сотни. Пройти амнистию могли только те, кто в лесу кашу варил, но не реальные боевики. Не кажется ли вам, что это слабое место?
— Съезд народов Дагестана (декабрь 2010 года. — «МН») попросил руководство страны изыскать возможность для амнистии по определенным категориям преступлений. По тяжелым составам можно снижать меру наказания. У тех, кто идет по таким статьям, есть право на сделку со следствием. И наказание будет ниже низшего предела.
— Для человека, который еще в лесу, такие условия могут показаться выгодными? Но он знает, что такое предложение есть?
— Сама работа комиссии — предложение.
— В обществе есть элемент сочувствия к подполью?
— Съезд народов Дагестана однозначно выступил против терроризма и экстремизма. Наверно, какая-то подпитка есть, но очень ограниченная. Вы что, сторонник терроризма? Вы же в любую секунду можете оказаться жертвой. Также рассуждает каждый нормальный дагестанец. Боевикам нормальный человек сочувствовать не может. Тем более когда он видит реальные преобразования, знает, что под гарантии президента любой может выйти и сказать: я совершил ошибку.
— Обеспечиваете ли вы безопасность тех, кто проходит через комиссию?
— Конечно. Каждый получает все телефоны — мой, моих помощников, наших спортсменов. Чтобы, если его начнут подтягивать на какие-то разборки, он мог бы нам позвонить и мы могли все отрегулировать. У нас есть рабочие группы, которые могут подъехать разобраться: если это какая-то идеологическая предъява — с ними на идеологической почве поговорят. Если блатных прислали с пальцами веером — мы им пальчики поломаем: ребята, оставьте этих людей, они под нашей защитой.
— Вы можете приехать в Гимры, в Балахани, в другие места, где существуют серьезные радикальные общины и вооруженные группировки, выйти к людям и сказать: давайте разговаривать?
— У нас нет такого места на территории Дагестана, куда мы не можем прийти и предъявить законные требования. Я ночью выезжал в Баба-Юрт, где на десять часов заблокировали дорогу, в Тлярота, где был конфликт в связи с выборами.
— У вас нет ощущения пожарного на пожаре?
— Нет, это нормальная системная работа. Ничего сверхъестественного в Дагестане не происходит. Нет людей, с которыми мы не можем разговаривать. А боевикам говорим, что они просто негодяи. В Каспийске одна группа терроризировала город. «Ломали» спортсменов, запугивали народ, получали с бизнесменов. Сейчас их дело в суде, и у людей открываются глаза. В 1990-е годы так боялись воров в законе. Когда мы начинали работать, многие вполне самостоятельные люди боялись общаться на эти темы. Сегодня этого нет. Недолго им осталось по лесу бегать. Это агония. Основная масса может и готова выйти, но многие просто еще не знают о работе комиссии. Или не доверяют. Кто-то просто вытолкнут туда жизненной ситуацией. Некоторые уходили, потому что проигрались в казино: в лес за долгом никто не придет.
— Ваши «клиенты» имеют шанс на трудоустройство? В милицию возьмете их, как делали в Чечне?
— Если он ранее не судимый, пожалуйста. Они становятся равноправными членами общества. Но нельзя же прямо из леса стать руководителем подразделения или студентом пятого курса. Тем, кто владеет Интернетом, может общаться на сепаратистских сайтах, мы предлагаем сотрудничество. Вот он увидит ссылку на Коран: держитесь за одну веревку, выходите на джихад. И спросит их: а имею ли я право выйти на джихад без благословения матери? Если там сидят не дебилы, они ответят: нет, без благословения матери нельзя. А какая мать даст такое благословение? Это уже полемика, читатели задумаются. Или он напишет: хочу выйти на джихад, но от терактов гибнут люди. Как мне быть с тезисом пророка, который, когда действительно был джихад, брал за уздечки коней воинов и говорил: женщин, детей, стариков, животных не трогать? Вы это найдете на сепаратистских сайтах? Не найдете. Нам очень нужны те, кто сможет грамотно вести полемику.
