Удивительный союз кавказских боевиков и жестких российских либералов наметился в последние годы. Валерия Новодворская, про-израильски настроенная Юлия Латынина и даже богохульник и исламофоб Андрей Пионтковский стали излюбленными персонажами на сайтах боевиков. Их материалы, в которых авторы подвергают жесточайшей критике существующую систему, перепечатываются на сайтах радикалов даже без всякой цензуры или сокращений.

Этот интерес боевиков к российским либералам наметился не только по причине предельной критичности последних по отношению к правящему режиму, но и по причине созвучности некоторых либеральных концепций позициям исламских реформаторов и кавказских охранителей. Отсюда вопрос – при их готовности к тактическим альянсам, пусть и в сфере информационно-идеологического противостояния правящей системе, насколько вообще совместимы идеологии либерализма, исламского реформаторства и кавказского традиционализма?

Как таковая, данная тема возникла в Вене прошлым летом на форуме «Есть ли у России Большая стратегия?» в ходе моей дискуссии с Константином фон Эггертом. Продолжилась она и была более четко проблематизирована в беседах с Борисом Межуевым на улицах той же Вены. В ее центре стоит вопрос о том, совместимо ли кавказское, и шире – мусульманское, традиционное общество с ценностями либерализма? А, учитывая, что однозначный ответ на это вопрос исключен, то каковы нюансы этого совмещения?

Грузинская зарисовка

В расположенной за Кавказским хребтом Грузии сегодня реализуется амбициозный либеральный проект. Масштабные преобразования коснулись всех сторон жизни грузинского общества – политической и партийной жизни, правоохранительной системы, сферы образования, медийного поля и т.д. Под лозунгами демократизации и либерализации в Грузии идет полная трансформация традиционного кавказского общества в масштабах одной стороны.

Несмотря на христианскую культуру, в лоне которой развивалось грузинское общество веками, Грузия является плотью от плоти традиционного кавказского мира. Оттого для современного Кавказа так интересны те радикальные трансформации, которые сегодня происходят в этой стране. Несмотря на всю революционность политических, экономических, конституционных и иных реформ, наиболее же чувствительной сферой для кавказцев, несомненно, является сфера традиционной морали, нравственности, гендерных и возрастных отношений.

Все большее распространение в традиционном кавказском обществе добрачных отношений, проекты по обустройству нудистского пляжа в полу-мусульманской Аджарии, поддержка правительством Саакашвили европейского закона о секс-меньшинствах, настойчивые попытки на протяжении нескольких лет провести гей-парад в Тбилиси, а теперь уже и в частично мусульманском Батуми… Эти реалии современной Грузии, порожденные радикальными либеральными экспериментами правящего класса, выглядят для кавказского общества просто невероятными.

Вполне естественно, что значительная часть грузинского общества сопротивляется этим радикальным преобразованиям. К примеру, грузинская Патриархия обратилась к властям с просьбой не допускать проведения шествия «содом-гоморийцев» на земле «с двухтысячелетней христианской историей и политой кровью ста тысяч мучеников». Патриархия предсказывает, что гей-парад вызовет жесткую реакцию со стороны большей части грузинской общественности, что может привести к серьезным последствиям и столкновениям.

Слова патриарха отчасти сбылись, когда в Грузии разгорелся громкий скандал вокруг книги молодогописателя Эраклия Деисидзе «Тайная вечеря», в названии которой изменена одна буква, чтобы в итоге оно читалось, как «Тайная х…ня». В этой книге автор признается в тайных половых влечениях к своей матери, когда она стояла на молитве, и размышляет о том, насколько лучше был бы мир, если бы Мария, мать Иисуса, сделала аборт.

Со слов владельца грузинского медиахолдинга «Джорджиан Таймс» Малхаза Гулашвили, вынужденного бежать из Грузии после организации протестов по поводу издания этой книги, за ее изданием стоит Государственный университет имени Ильи Чавчавадзе. А университет этот поддерживается Институтом Свободы, на деньги Джорджа Сороса продвигающим либеральную повестку дня в Грузии и являющимся интеллектуальным центром всей либеральной трансформации современного грузинского общества.

Но Грузия – не весь Кавказ. И, думается, будь она столь же традиционной, как республики Северного Кавказа, к примеру, Ингушетия, Чечня или Дагестан, и будь она полностью мусульманской, реакция общества на эти радикальные трансформации была бы совершенно иной…

Кавказская свобода-несвобода

Ошибочно думать, что либеральные ценности человеческих свобод чужды Кавказу. Все-таки этот горный край и любовь к свободе – понятия-синонимы. Оттого доказывать, что для любого представителя кавказской культуры изначально «свобода лучше, чем несвобода» – лишняя трата времени. Вот только понимание свободы на Кавказе, в первую очередь, личностной, мягко говоря, несколько отличается от понимания либерального.

Для этого региона, очень маленького по площади, характерна предельная концентрированность исторической памяти и наследия. На этом клочке земли испокон веков рушились империи, разбивались геополитические амбиции, провозглашались невероятные великодержавные проекты. Кроме истории, Кавказ отличается предельной концентрированностью человеческого духа и плотностью социума.

Жить здесь для человека не знакомого с кавказской спецификой достаточно сложно. Потому что общество кавказское предельно жесткое. Оно предельно подробно и детализировано диктует каждому своему представителю как ему нужно вести себя в каждой жизненной ситуации. Ту личностную, гендерную, политическую эмансипированность, которая характерна для типичного атомизированного представителя западного общества, кавказец себе не может позволить.

Поскольку все его поведение до сих пор жестко регламентируется кодексом норм, обычаев и религиозных предписаний. Но именно это жесткое давление общества, рода, семьи, религии, именно эта несвобода кавказца внутри своего общества всегда делала его предельно свободным в отношениях с любым внешним окружением.

Именно эта внутренняя жесткость кавказского общества делала каждого кавказца невероятно стойким перед лицом любых внешних угроз. Именно этот ценностный скелет, эта жесткая внутренняя косточка, которой уже практически не осталось у большинства современных западных народов, все еще не позволяет не то что современному западному обществу, но даже и в постсоветскому российскому полностью растворить в себе Кавказ.

Форсированная либерализация традиционного общества

К чему же может привести сколь-нибудь ускоренная либерализация подобного общества, по типу грузинской? Опять-таки, очевидно, что либерализация политического, экономического, информационного, правового пространства кавказского социума не то, что не противоречит ценностям этого мира, но даже наоборот – эти ценности именно к подобной либерализации его и подталкивали исторически. И Кавказ, стонущий сегодня под гнетом клановой системы, именно ее ждет.

Однако попытка либерализации морально-нравственного ценностного багажа, основанного на нормах обычного права и исламской религии, будет встречена на Кавказе ожесточенным сопротивлением. Наглядным примером того, к чему может привести попытка культурно-ценностной либерализации кавказского общества в форсированном режиме, как это сегодня происходит в Грузии, отчасти может служить пример Ирана, ответивший на шахские радикальные либеральные реформы исламской революцией и установлением режима аятоллократии.

Традиционные общества всегда на попытки взломать их ценностный код отвечали предельно жестко. Самоубийственными восстаниями, войнами, мятежами и террористическими актами. Поскольку высвобождение предельно концентрированной энергетики традиционного общества через освобождение его от моральных и ценностных ограничителей приводит к цепной ядерной реакции по типу реакции расщепления атомного ядра. При этом высвобождается социальная энергия огромной разрушительной силы.

Но что удивительно – расщепляемый традиционный мусульманский социум никак не складывается в гражданское либеральное общество, как это с трудом, но все же происходит в Грузии. Расщепленное и атомизированное мусульманское общество начинает сбиваться в радикальные стаи, отвязанные вообще от всяких традиционных моральных и социальных ограничителей. И эти стаи начинают наносить по всем окружающим проводникам новых порядков самые чудовищные удары. За примерами далеко ходить не надо…

Дагестанская зарисовка

Возьмем Дагестан. Это республика в одно и то же время и самая модернизированная и эмансипированная на Кавказе и одновременно самая исламизированная. Нельзя сказать, что здесь реализуется сколь-нибудь масштабный радикальный либеральный проект по типу грузинского. Но уже той степени либерализации нравов, которая пришла сюда с крахом Советского Союза и подчинением российского общества западной массовой культуре, оказалось достаточно для того, чтобы запустить в Дагестане разрушительные процессы.

Именно столкновение секуляризированной и исламской частей дагестанского общества, все более высвобождающихся нравов и жестких исламских порядков, нарастание культурно-ценностной эмансипации при одновременной консервативной революции в среде верующих приводит сегодня к жестким идеологическим столкновениям, порождающим тектонические социальные трансформации в традиционном общественном укладе.

Речь даже не о том, что в республике со стороны боевиков началось планомерное уничтожение магазинов со спиртным, подрывы пляжей, прямые угрозы девушкам, одевающимся в мини-юбки, подрывы саун, в которых торгуют живым товаром, и даже массовые расстрелы работниц этих саун. Речь даже не о случаях убийства в пригороде Махачкалы женщины – директора школы, запрещавшей ученицам приходить на занятия в платках. Речь о том, что на наших глазах происходит стремительный и чудовищный распад традиционного дагестанского социума.

Чтобы понять происходящее, приведем в пример несколько событий в республике, демонстрирующих характер этого катастрофичного обвала привычного мира. Около года назад в ходе спецоперации в селении Комсомольское Кизилюртовского района убивают главу администрации села Хварзата Шарипова. Как потом выясняется, он погибает, желая инициировать переговоры с забаррикадировавшимися в его отчем доме боевиками. А среди отстреливающихся боевиков оказывается его родной брат Гамзат…

Чуть ранее, в Дербенте в ходе штурма квартиры с боевиками убивают Арсена Ахмедова, сына начальника уголовного розыска городского ОВД. Отец находится среди штурмующих… Более года назад Дагестан облетает шокирующая новость о том, что в собственной квартире боевиками убит подполковник юстиции Юнус Хулатаев. Дверь боевикам открыл сын убитого Гаджимурад. Пока убивают отца Гаджимурад находится в соседней комнате… В июне в Дербенте в ходе спецоперации погибает Феликс Талаев, сын местного участкового Талая Талаева. Убивают Феликса сослуживцы его отца…

Социальный статус дагестанцев, оказывающихся среди боевиков, также впечатляет. Приведем лишь некоторые имена: выходец из номенклатурной семьи, выпускник Дипломатической академии при МИД РФ, кандидат политических наук Абу Загир Мантаев (убит в спецоперации в 2005 году); бывший заместитель министра культуры Дагестана и режиссер кумыкского театра Зубаил Хиясов (убит в спецоперации в 2006 году); сын профессора столичного вуза, без пяти минут кандидат наук, арабист и журналист Ясин Расулов (убит в спецоперации в 2006 году); двукратный чемпион Европы и чемпион мира по ушу-саньда Ибрагим Гаджидадаев (возглавил одну из групп дагестанских боевиков в 2007 году); выходец из номенклатурной семьи, аспирант Дагестанского научного центра РАН, выпускник Северокавказской академии госслужбы Марат Абакаров (убит в спецоперации в 2008 году), трехкратный чемпион мира по тайскому боксу Нариман Сайтиев (убит в спецоперации в 2010 году); сын федерального судьи Дагестана Абдурахман Абдурахманов (примкнул к боевикам летом 2010 года)…

Распад социума и консервативная революция

Эти факты не оставляют уже никаких сомнений в том, что линия отчуждения, ненависти и вражды уже пролегает не между дагестанским обществом и маргиналами, как нам преподносят это через СМИ все последние годы. Сегодня линия отчуждения, ненависти и вражды пролегает посреди самого дагестанского общества, разделяя семьи и противопоставляя ближайших родственников. Это говорит о том, что в Дагестане полным ходом идет настоящий распад самой социальной ткани, распад общества, как такового.

И подобное, пусть и в меньших масштабах и с поправкой на местные особенности, происходит во всех кавказских республиках. И это происходит не из-за высокого уровня безработицы, не от того, что кто-то оптом скупает юные души за «ваххабитские нефтедоллары», а именно как реакция на стремительное разрушение традиционного общества, разрушение его ценностных опор, как жестокий, отчаянный и радикальный ответ на происходящее в желании остановить и повернуть идущие процессы вспять.

Оттого часть кавказского общества восстает против остальной, являющейся проводниками разрушительных, на их взгляд, преобразований традиционного общества. То, что сегодня происходит в среде кавказской молодежи, следует обозначить не иначе, как консервативную революцию в ответ на радикальную трансформацию и распад традиционного общества. Именно поэтому сотни и тысячи молодых ребят на Кавказе, причем из обеспеченных и состоятельных семей, мечтают умереть ради своих идей больше, чем продолжать жить дальше.

Это именно то, что я пытался объяснить европейскому либеральному сообществу в лице фон Эггерта на венской конференции. Не знаю, сумел ли я донести до участников дискуссии понимание этой проблемы, но сформулировал я ее, думаю, достаточно четко: «Сегодня все более растущее число российских граждан, большей частью кавказских мусульман, за свои ценности готовы убивать и быть убитыми».

Та же самая картина наблюдается по всему исламскому миру – выходцы из обеспеченных саудовских, турецких, пакистанских, а теперь уже европейских и американских семей бросают весь свой достаток и становятся боевиками, повстанцами и террористами. И это только верхушка айсберга. Поскольку джихадисты всегда составляют радикальное меньшинство от более широких масс, исповедующих схожие идеи, но предпочитающих иной путь защиты своих ценностей.

Это пока бездействующее большинство представляет собой социальный заряд страшной взрывной силы, который может сдетонировать в любой момент, если наступление на ценности традиционного общества пойдет чуть быстрее. Именно поэтому лидеры традиционных обществ понимают, что бросить свои народы под каток форсированной либерализации – значит взломать ящик Пандоры, после которого процесс тотальной деградации и распада социума не остановить.

Кавказский охранительный

Учитывая постоянно раздающиеся призывы вывести кавказских радикалов из леса, перевести все противоречия между джихадистским крылом, протестно-исламским крылом и светской частью кавказского политикума из плоскости силового противостояния в плоскость политическую, нам стоило бы заранее определить, какую идеологическую нишу в политическом поле современного мира могли бы занять эти молодые консервативные революционеры и охранители традиционных ценностных основ кавказского общества, откажись они от своих радикальных методов.

С одной стороны – они сторонники всяческих свобод, в том числе политических, религиозных, правовых, выступающие против каких бы то ни было ограничений на свободу вероисповедания, политической и экономической деятельности. С другой стороны они жестко привержены ценностям традиционного общества и Ислама. И данная постановка проблемы выводит нас на вопрос, сформулированный в начале материала: возможен ли синтез либерализма, исламского реформаторства и кавказского традиционализма?

То, что либерализм в современном мире способен принимать различные обличия – вполне очевидно. Наш мир увидел и классический либерализм, и нео-либерализм, и консервативный либерализм, и национал-либерализм, и социал-либерализм, и японский либерализм, и израильский либерализм, и даже христианский и исламский либерализм. Так почему бы ему не увидеть кавказский либерализм, совмещающий в себе ориентацию на права и свободы классического либерализма с приверженностью кавказским и исламским нравственным ценностям и идеалам социальной справедливости?

С точки зрения исламского права приверженность мусульман правам и свободам человека уже давно обоснована, и подробно останавливаться на ней перед данной аудиторией не имеет особого смысла. Но возникает проблема теоретического вписания этой идеологической конструкции в современное либеральное политико-идеологическое поле. Наиболее интересной в этом случае выглядит концепция консервативного либерализма, основные постулаты которого разрабатывались еще в трудах русских философов, и о котором еще в середине 50-х годов прошлого века Виктор Леонтович писал, как о «единственно настоящем либерализме для России».

Как уже об этом писано-переписано, данная разновидность либерализма выражается в синтезе основных идей традиционного либерализма – свобод и прав личности – и консерватизма – порядка, сильной государственной власти, религиозно-нравственных традиций. Этот ценностный набор являет нам как раз то, за сохранение чего сегодняшняя кавказская молодежь готова идти под пули и убивать своих идеологических оппонентов. Только обосновывают они с точки зрения исламских источников – Корана, как Слова Всевышнего, и Сунны, как предания Пророка Мухаммада.

Для кавказского традиционалистского дискурса, а также для исламского реформаторства, который, как известно, выступает за социальную, политическую, экономическую модернизацию при одновременном сохранении традиционных ценностных основ мусульманского общества, весьма интересной выглядит и концепция «охранительного либерализма» русского философа Бориса Чичерина. Заключается она в «гармоническом соглашении духовных основ общества» и «четырех основных союзов человеческого общежития» – семьи, гражданского общества, религии и государства.

Другой русский философ Петр Струве в своих трудах обосновывал одновременно и абсолютную самоценность свободы личности и ее прав, и их «замыкание» на религиозно-нравственных ценностях. К примеру, Струве, описывая либерально-консервативное мировоззрение Александра Пушкина, особо отмечал синтез «национальной силы и государственной мощи» России, как ценность «земной силы и человеческой мощи, склоняющейся перед неизъяснимой тайной Божьей, как мера собственного самоограничения и самообуздания…»

Перефразируя этот постулат на кавказский лад, можно вывести формулу кавказского консервативного либерализма в терминах того же Струве и Пушкина – это «синтез вековой любви к свободе, национальной силы, государственной мощи, склоняющихся перед тайной Божьей». Какой из кавказцев не подпишется под этой формулой? Тем более, учитывая тот факт, что возможность данного синтеза для самих мусульман уже много лет назад обоснована как с позиций первоисточников исламского права, так и с позиций традиционных ценностей кавказского общества.