На днях «Кавказская политика» подвела итоги ушедшего 2012 года в Дагестане – и они, увы, оказались неутешительными. Наметившаяся попытка примирить представителей двух исламских течений – суфизма и салафизма – была сорвана в результате нескольких терактов и политических убийств. А если в обществе нет спокойствия и взаимопонимания, разве можно говорить о политической стабильности и экономическом развитии?!

Не питают иллюзий относительно ситуации и авторы «Рейтинга социально-политической устойчивости регионов» (это эксперты фонда «Петербургская политика» и агентства Regnum). По итогам 2012 года они назвали Дагестан самым неустойчивым регионом страны, дипломатично охарактеризовав обстановку в республике как «напряженную, характеризующуюся почти ежедневными столкновениями с боевиками и терактами».

Хотя очевидно, что здесь фактически идет гражданская война. По подсчетам «Кавказского узла», за 2012 год ее жертвами в Дагестане стали 673 человек: в боестолкновениях и терактах погибли не менее 400 человек и еще 273 были ранены. К счастью, волна террористической активности в 2012 году все же пошла на спад: количество жертв стало на пятую часть меньше, чем годом ранее.

Однако эксперты «Международной кризисной группы» – авторы доклада «Северный Кавказ: риски интеграции», считают, что это затишье временное: активность дагестанских боевиков в 2013 году, предваряющем сочинскую Олимпиаду, лишь возрастет. А вот причины происходящего в республике они видят в «межэтнических и межрелигиозных противоречиях, неэффективности государства и слабой интеграции региона в состав России».

Так что же сегодня происходит в Дагестане? А главное – чем будет жить республика в наступившем году. На эти вопросы вместе с «Кавказской политикой» искал ответы доктор политических наук, профессор кафедры национальных и федеративных отношений Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ (РАНХиГС) Камиль Ланда.

– Камиль Газимагомедович, сегодня очень многие эксперты пытаются ответить на вопрос, что же происходит в Дагестане. Но все это, скорее, мнение «кабинетных» самоназванных аналитиков, и мало кто пытается взглянуть на ситуацию с серьезных научных позиций. А ведь вы недавно как раз провели такое «полевое» исследование?

– Да, я сделал попытку исследовать и выявить причины с каждым годом ухудшающейся ситуации в республике. Не дав оценку происходящему, мы не будем знать, что делать, и какие наше государство должно принять меры для улучшения существующего положения в Дагестане.

В августе я провел опрос-анкетирование в Москве (среди членов дагестанской диаспоры), а также в крупнейших городах республики – Махачкале, Кизляре, Хасавюрте, Кизилюрте, Каспийске и Дербенте, а также в Казбековском районе. Это были сотрудники администрации президента и правительства Дагестана, силовых ведомств, адвокаты, судьи, преподаватели вузов, ученые, политики, журналисты, мусульманские теологи и даже представители салафитов (в том числе тех, кого называют «ваххабитами»). Всего 160 человек, почти все – с высшим образованием.

– И о чем спрашивали?

– Приведу лишь некоторые вопросы. В частности, такой: «Куда уходят средства федеральных дотаций, собираемых налогов и прочие виды финансовых вливаний в республику?» 75% опрошенных ответили, что они «разворовываются всеми, кто к ним причастен» и нашлось лишь 3,5% идеалистов, которые думают, что эти деньги действительно идут на развитие республики. Напомню, среди опрошенных было множество представителей власти, которые, что называется, изнутри знают, что происходит в высших эшелонах республики.

Дагестан всегда был экономическим донором. Абдурахман Даниялов, когда он был первым секретарем обкома партии, писал ходатайственное письмо в ЦК КПСС (я разыскал это письмо и сам читал) о переводе Дагестанской АССР в ранг союзной республики – в связи с высокими социально-экономическими показателями. Выше, чем у Армянской, Киргизской, Молдавской и Эстонской союзных республик. А сегодня республику довели до такого состояния, что она не может себя прокормить.

– Ну а что нужно сделать, чтобы вернуть республику к высоким социально-экономическим показателям, как в советские годы?

– Я такой вопрос также задавал нашим респондентам. 7% считают, что нужно перейти от дотационной системы помощи к другим формам поддержки республики (например, финансированию отдельных целевых программ). 22% убеждены, что нужно национализировать не работающие частные предприятия, в свое время выкупленные за бесценок чиновниками. И наконец, 55% опрошенных полагают, что нужно строже привлекать к уголовной ответственности федеральных и местных чиновников, причастных к растрате государственных средств.

– Хлопонин в интервью по итогам года, которое он дал ГТРК «Ставрополье», много говорил об успехах борьбы с коррупцией в СКФО. Вы результаты этой борьбы видите?

– Коррупция на Северном Кавказе разъедает государственные институты, которые при этом становятся инструментом воспроизводства кризиса в регионе, а не его преодоления. В Дагестане между любой мало-мальской властью и коррупцией всегда ставят знак равенства и это, увы, верно: к сожалению, в республике любые вопросы, касающиеся властных полномочий, вне коррупции не рассматриваются.

Вы сами посмотрите, что происходит с экономикой Дагестана. Все налоги, доходы крупных госкомпаний, налоги от добычи нефти и транспортировки углеводородов идут в обход республики. («Лукойл» начал добычу в Дагестане, а как налогоплательщик зарегистрирован в Астрахани. Даже операторы связи («Билайн», «Мегафон», МТС) зарегистрированы в Ростове-на Дону или других городах России, но не в Дагестане.

Все инвестиции в республику остаются лишь на бумаге: крупные земляки-бизнесмены вкладывают в Дагестан те деньги, которые им не жалко потерять. А серьезные финансы? Кто их посеет на неплодородной почве?!

Зато прибыль забирается у республики, а затем московскими чиновниками – уверен, не бескорыстно – выделяется чиновникам местным, а они, в свою очередь, не забывают и себя, любимых. То есть все попытки Москвы бороться с бедственным положением республик СКФО с помощью дотаций из федерального бюджета – провальны! Эти дотации подобны наркотику, требуют повышения дозы и лишь отягощают болезнь.

– Замкнутый круг: чем больше тебе денег дают, тем больше хочется… А от этого, видимо, и происходит разошедшийся в массах, но, по сути, неверный призыв: «хватит кормить Кавказ».

– Именно так. Я полностью согласен с Ибрагимом Ягановым из Кабардино-Балкарии, который говорит: «Москва кормит не Кавказ, а чиновников своих на Кавказе». Надо перестать кормить не Кавказ, а неэффективно работающих чиновников на Кавказе, набираемых на работу каждым кланом «под себя», а не по принципу профессионализма.

Чиновники в республике, выведенные по клиентелистско-коррупционной системе на ключевые посты, довольствуются своим куском «пирога», предварительно прочно обеспечив себе тыл в московских кабинетах. Благодаря этим «крепких связям» республиканских топ-чиновников с центральной властью, уровень отдаленности власти от населения в Дагестане – самый высокий в России!

И всё это провоцирует естественный протест населения не только против местных чиновников, но и против Москвы, якобы поддерживающей на Кавказе своих ставленников. Москва отвечает наращиванием финансовых потоков, которые вновь не идут по назначению. Как вы сказали, это замкнутый круг. Вывод прост: Москва никогда не победит коррупцию на Кавказе, пока сама не перестанет мздоимствовать!

– Однако ведь такая же клановая система начала формироваться на Северном Кавказе еще при царе…

– Вы правы, наместники царя на Кавказе поощряли того или иного князя или шамхала, повысив в чине, увеличив зарплату или одаривая ценными подарками, в противовес другому, «принуждая» того лучше служить себе и ненавидеть соседа.

Но такая система управления республикой через «выращивание» и стравливание властных кланов не может больше продолжаться, мы подошли уже к точке невозврата! С каждым годом деградация в социальной, экономической и политической жизни Дагестана нарастает, и в перспективе может привести республику к полной потере своей политической независимости и расчленению на мелкие национально-территориальные образования, которые будут поделены между классическими завоевателями Кавказа.

Вспомните пример Чечни: в «дорамзановском» периоде тоже одна группировка топ-чиновников Москвы поддерживала Завгаева, другая Дудаева, другая – Хаджиева или Гантемирова… Но в Чечне этой антиконституционной клановой системе пришел конец в первый срок президентства Владимира Путина. Должно быть покончено и с происходящим в Дагестане, и в этом я возлагаю огромную надежду на нынешнее руководство России.

– А как вы оцениваете деятельность команды Магомедова-младшего? Считается, что он «технократ», европейски мыслящий управленец, который пытается сделать республику более современной, преодолев клановость, о которой вы говорили.

– Я оптимизма, подобного вашему, не испытываю: при Магомедсаламе Магомедове лишь укрепилась кланово-клиентелистская система управления республикой. 75% опрошеннных мною экспертов также посчитали, что при новой «команде» социально-политическая ситуация в республике только ухудшилась. А 64% негативно воспринимают и роль Москвы в вопросах стабилизации ситуации в республике.

Посмотрите, ведь в Дагестане государство «молча» делегировало даже свою главную функцию – «карать» – местным кланам с огромными охранными структурами. В республике возник своего рода «итальянский синдром»: я имею в виду ситуацию в Италии 1980-х годов, где бесчинство чиновников и карабинеров породило сильнейшую в мире сеть мафиозных структур.

Точно то же самое мы видим и в Дагестане. За последние 15-20 лет в республике не раскрыто ни одно громкое политическое убийство. Я только пальцы загибать буду: Саидахмед Абубакаров, Магомедсалих Гусаев, Загид Арухов, Курамагомед Рамазанов, Гаджи Абашилов, Адильгерей Магомедтагиров, Муртазали Магомедов, Максуд Садиков, Гарун Курбанов, Хаджимурад Камалов, Саид Афанди Чиркейский…

61% опрошенных мною представителей элиты Дагестана убеждены, что это были «желанные» убийства для дагестанского истеблишмента и местной политической конъюнктуры – потому-то убийцы до сих пор и не найдены.

– Справедливо ли называть происходящее в республике гражданской войной?

– Совершенно согласен, что в Дагестане есть ярко выраженные элементы гражданской войны. Уже нет в республике ни одного населенного пункта, села, где не был бы убит или не пропал без вести сельчанин, сотрудник правоохранительных органов (такой же мусульманин), или боевик, тоже мусульманин.

Это устраивает многих топ-чиновников Москвы и Махачкалы, которые и подстегивают процесс гражданского противостояния в республике. Ради сохранения своих властных позиций они тайно создают общественные, спортивные, религиозные объединения, вооруженные группировки, ЧОПы, коммерческие структуры, политические блоки и союзы по национальному или корпоративному принципам.

Снова обращусь к результатам проведенного опроса: я задал респондентам вопрос – какой характер, по их мнению, носит дагестанский экстремизм. 67% убеждены, что он криминального характера, 23% – что религиозный и лишь 7% – что национально-этнический. Также я спрашивал у экспертов: из каких источников осуществляется финансирование боевиков. 30% полагают, что их оплачивают сами республиканские чиновники, имеющими свои «виды» на использование услуг боевиков. 29% называют зарубежные государства (в том числе исламистские организации), а 37% – это деньги, вырученные от рэкета.

– Так ведь и сами боевики – это социальная группа крайне разнородная.

– Абсолютно так. Есть идейные. Есть группа боевиков, рэкетирующих местных бизнесменов. Есть боевики, скажем так, второго уровня, которые взаимодействуют с местными чиновниками – клановыми лидерами, использующими их в своих целях как «запасной эшелон». Некоторых представителей местных кланов данная ситуация вполне даже устраивает, они тешат себя надеждой, что Москва именно им поручат «разобраться» с боевиками, а там есть «свои» люди.

– Насколько мне известно, вы были одним из инициаторов создания дагестанской комиссии по адаптации боевиков.

– Да, идея создания такой комиссии родилась в кабинетах нашей кафедры – национальных и федеративных отношений тогда еще РАГС при Президенте РФ. Не хвастаюсь этим. Мы просто планировали создать эффективный механизм прекращения терроризма в Дагестане, а в последующем и на всем Кавказе. Но увы, получилось, как у Черномырдина: «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

– Почему, как думаете, комиссия не заработала в полную силу?

– Люди, причастные к ее работе, используют ее, кто-то – как пиар-акцию, кто-то – как нарабатывание себе авторитета перед близкими адаптируемых. А в целом для государства это очередная «галочка», которую можно предъявить населению, мол, мы проводим «работу».

Мы же предлагали системный подход к этой проблеме, который бы не ограничился только созданием одной комиссии. В частности, созвать международную конференцию с привлечением дагестанских ученых-арабистов, представителей салафии, различных тарикатов суфизма, которые четко должны дать ответ на вопрос: есть ли джихад в Дагестане.

Я еще не встречал ученого-арабиста, который бы говорил, что в нашей республике есть джихад. О том, что нет основания для джихада в республике, говорят и представители ДУМ Дагестана во главе с муфтием (но он не авторитетен для многих мусульман, а уж тем более для тех, кто находится в лесах или готов туда идти).

О джихаде должны были говорить авторитетные исламские ученые – те, с кем считаются в исламском мире, те, кто может издавать фетвы. Мы предполагали, что это мог бы сделать председатель Всемирного совета мусульманских ученых Юсуф Кардави, с привлечением дагестанского салафита Абаса Кебедова, который мог разговаривать с «лесными» на «их» языке. Если такие влиятельные фигуры признают отсутствие джихада в регионе, то полностью выбивается идейная почва из-под ног «лесных». Но, к сожалению, государство не ухватилось за нашу идею проведения подобной конференции.

В работе Комиссии по адаптации должен был самое активное участие принять федеральный центр. Очевидно было сразу, что без гарантий Москвы в комиссию не обратится ни один боевик. В данной ситуации никакие КТО не помогут, если не поменять в целом систему и не укрепить в республике один клан – клан российского закона!

– Но почему же молодежь все равно идет в леса, кто ее толкает туда – салафитские амиры или, как часто приходится слышать от простых людей, сами спецслужбы?

– Их туда толкает само государство, точнее, безработица и коррупция, отсутствие жизненных перспектив, социальное расслоение – в этом мнении сходятся 57% опрошенных мною респондентов в Дагестане. 29% полагают, что ряды «лесных» пополняются за счет преследования силовыми структурами верующей молодежи. И лишь 22% полагают, что здесь приложили руку некие геополитические игроки и ТНК.

Есть и еще один важный аспект: конфликтогенность в республике в последние годы трансформировалась из международной в «местечковую» – то есть внутри России есть силы, заинтересованные в сохранении в Дагестане «стабильной нестабильности».

Это партия войны, для которой главное – дележ средств, выделяемых на борьбу с терроризмом. Называют такую цифру: 20 тысяч рублей тратится в час на каждого силовика во время проведения КТО. Один высокопоставленный дагестанский чиновник назвал другую цифру – 530 тысяч рублей в час, независимо от количества задействованных полицейских и бойцов. А теперь вспомните: в феврале на территории Кабардино-Балкарии был объявлен режим КТО, который продолжался более восьми месяцев. Представьте, какие это деньги!

Или еще пример, о котором пишет Воронов в журнале «Россия и мусульманский мир». Трое суток 300 омоновцев с БТРами брали здание в Терекли-Мектебе (Ногайский район Дагестана), где якобы находились двенадцать боевиков Ногайского джамаата. После штурма там нашли трупы двух террористов.

Любой человек задастся вопросом, а где же остальные? Бабушка сидит на рынке в Махачкале и думает: почему нельзя подождать, пока эти боевики выйдут из дома, подойти, показать «корочки» и забрать в отделение милиции для выяснения личности. Так борьбу с терроризмом может проводить не одно столетие.

– Вы говорите, что нужна идеологическая работа на этом фронте. Сегодня федеральный центр в идейном плане проигрывает вооруженному подполью?

– Федеральные власти стремятся быстрыми темпами деисламизировать Кавказ, навязав населению «распущенную демократию» – неестественные для кавказцев либеральные ценности, противоречащие нормам бытия населения. По сути это то же самое, что предлагают ваххабиты, стремящиеся все существующие социально-политические модели сломать, уничтожить и быстрыми темпами построить здесь халифат.

Среди российских топ-чиновников, проводящих политику на Кавказе, нет «говорухиных»: имею я в виду Станислава Говорухина, который в одной из телепередач говорил, что нельзя в мусульманских республиках России по телевизору показывать порнографические фильмы и передачи.

Увы, в России превалируют «исаевы»: Андрей Исаев, депутат Госдумы, парировал Говорухину, не нравится, мол, пусть выключают телевизоры. К сожалению, такого же мнения и топ-чиновники Дагестана, которые недавно на встрече с московской дагестанской диаспорой в гостинице «Космос» повторили слова Исаева.

– Задам главный вопрос: вы знаете, как победить экстремизм?

– Сегодня основной упор делается на силовые методы борьбы с экстремизмом – значит, в России есть силы, заинтересованные в «тлеющей» гражданской войне в республике (в том числе, чтобы вести дележ средств, выделяемых на борьбу с террором). На сегодняшний момент не вижу никакой другой альтернативы для прекращения террористической деятельности, кроме как эффективная социально-экономическая политика с привлечением религиозных деятелей и использованием идеологической пропаганды.

Нужно вести переговоры с боевиками о прекращении их антиконституционных деяний. Тем, с кем уже невозможно провести переговоры, дать возможность покинуть пределы России, как это делается в некоторых государствах. Продолжить проведение мероприятий по адаптации боевиков, но с участием Москвы. А государству надо пересмотреть формы финансирования и поощрения силовых ведомств при проведении КТО – тогда у силовиков уменьшится неуемное желание часто проводить спецоперации. Ну и, безусловно, государство должно прекратить вмешиваться в дела церкви: людей нельзя преследовать по вероубеждению, а это стало обычной практикой в регионе.