Судя по кадрам хроники и милицейским отчетам, главную боевую силу на Манежной площади составляли подростки — то самое поколение, которое появилось на свет после перестройки. Эти дети не стояли в очереди за туалетной бумагой, не читали «Малую землю» Брежнева, не были пионерами и выросли в годы путинской стабильности. Корреспондент «РР» поговорила с психологами и разобралась в том, кто такие дети демократии и как они оказались на Манежной площади.
— Я тут в одном седьмом классе работал, — говорит Петр Дмитриевский, специалист по подростковой психологии и сотрудник центра социально-психологической адаптации и развития подростков, — там чуть ли не половина учеников кавказской национальности. И русская часть просто бурлит: «Надо мочить хачей!» Спрашиваешь их: а с Ашотом-то что делать будем? А они даже не понимают, о чем речь. При чем здесь Ашот? Мы же не про Ашота, мы про хачей. И в кавказской части то же самое: «Мочить русских!» А с Серегой что делать? А при чем тут Серега?..
Из интервью с безымянным националистом
Он славный парнишка. Глаза большие, по-детски удивленные, смешливая симпатичная рожица, добрая улыбка до ушей. Таких балуют любящие матери, такими втайне гордятся суровые отцы. 11 декабря прошлого года этот славный мальчик с «розами» фан-клуба «Спартак» стоял на Манежной площади и скандировал: «Россия для русских!» Свое имя он просил не называть. Еще одна просьба — не спрашивать о семье. Я честно соблюдаю правила игры и сохраняю стиль его речи.
— Мы тогда собрались около той остановки, где убили Егора Свиридова. Почтить его память. Ну, там, свечки, шарфы, разговоры. Потом решили мирный марш устроить до Манежной площади. Но только безо всяких драк. Где-то в середине пути в толпу влились другие организации типа националистов, нацистов, фашистов, расистов. Мы все по одной теме боремся, только каждый разными способами: кто-то убивает, кто-то дерется, кто-то просто изгоняет лиц нерусской национальности. И никто против-то не был, что они влились в нашу толпу. Одна семья, можно сказать…
— А вы сами били кого-то?
— Да, избивали нерусских, которые там были. Ну, это уже все: толпа пошла творить правосудие, ее уже никто не обуздает. Я сам поддерживаю то, что начали избивать. Наше правительство не может с ними справиться. Это неуважительно к людям, к такому слою общества, как фанаты, и это недооценено все. Мало кто знает, что может сделать большая толпа людей. Тем более фанатов…
Два в одном
— Понимаете, — говорит Юрий Лапшин, последние пять лет, руководивший клубом по работе с трудными подростками, — если пятнадцатилетний парень вам говорит, что он ненавидит кавказцев, это совершенно не значит, что он на самом деле ненавидит кавказцев. Это означает очень простую вещь: ему хочется с вами поговорить о себе, о важном для него. Ведь его же никто не слушает.
— Как устроено то, что в школах называют работой с подростками? — вступает психолог Татьяна Дымова. — Любой учитель вам скажет: мы должны воспитать настоящих личностей, научить детей иметь собственное мнение и так далее. При этом не уточняется, что это мнение должно быть, конечно, собственное, но только правильное. А если твое мнение неправильное, то ты «негодяй» или «попал под чужое влияние». Что там у детей в голове творится, на самом деле никого не интересует. И вдруг этот самый подросток находит такую тему, которая всех волнует: «Я русский, надо мочить хачей». И тут его все сразу заметили, услышали, испугались. Здорово!
Сидим на кухне уютного психологического центра по работе с трудными подростками. Еще год назад здесь был клуб, куда можно было прийти ребятам со всего района и просто поговорить. Приходили те, кому некуда было податься и вообще непонятно, как жить. Собирались по несколько раз в неделю, ходили в походы, ездили по всяким хорошим местам, даже кино снимали. По дороге разговаривали.
Несколько молодых психологов из Московского городского психолого-педагогического университета создавали то, что на профессиональном языке называется «пространство для неформального контакта». Использовали малоизвестную у нас «низкопороговую» технологию. Ребят специально не отбирали и не выгоняли за промахи. За 15 лет научились работать с малолетними преступниками, трудными подростками и их родителями. Психологи участвовали в судебных процессах, организовывали в школах особые «службы примирения», работали непосредственно в уличных компаниях. В общем, изо всех сил помогали тем, кого принято только наказывать.
Проблемы у клуба начались довольно скоро. Милиция требовала отчитываться обо всех «выявленных нарушениях». «А кто же к нам придет, если мы будем отчитываться?» — резонно возражали психологи. Но милиция все равно подозревала их в укрывательстве. Год назад клуб закрыли. Трудные подростки панически пугали соседей. Теперь в центр ходят просто подростки. Трудные вернулись на улицу, но психологи остались.
После событий на Манежной площади именно к ним обратился Департамент образования города Москвы за рекомендациями о том, как предупредить националистические настроения в школах и колледжах. На это психологи ответили встречным вопросом: а что такое национализм?
— У каждого нормального человека есть личностные потребности, — говорит Таня, — и у подростка тоже. Во-первых, быть как все, быть в группе. Во-вторых, быть не как все, быть бунтарем, протестовать против чего-нибудь — ну, например, против этого дурацкого взрослого формального общества. И вот вам, пожалуйста: национализм — это такая тема, где все потребности удовлетворяются. Ты в группе, но ты против всех. Два в одном.
— Вообще, в какой-то момент, лет примерно с тринадцати, дети начинают пытаться как-то иерархизировать мир, понять, а где вообще они находятся, — объясняет Юрий. — Деление на своих и чужих в природе человека. Мы ведь то же самое делаем. Сидим тут на кухне, разговариваем и думаем: вот как здорово, что мы тут такие хорошие, умные, интеллигентные собрались и так душевно вместе думаем. А кто так не думает, тот по большому счету козел. Тут дело не в агрессии, не в национализме. Просто мир большой. И однажды надо понять, кто ты, где ты. И начинается это понимание с самого простого, с того, что лежит на поверхности. А что у нас лежит на поверхности? Ксенофобия!
— Стоп! Но мы же в свои пятнадцать лет не ходили и не мочили хачей, — пытаюсь разобраться я.
— Ты когда училась?
— Давно, еще при советской власти.
— Ты в свои пятнадцать лет знала, что коммунисты сволочи?
— Догадывалась.
— Ну и в чем разница? Просто тогда на поверхности другое лежало.
Из разговора с безымянным националистом
— Русские люди не способны на то, чтобы убивать просто так. Русские люди способны покалечить, проучить кавказцев, ингушей и всех остальных детей гор. Слишком много приезжих в России. Половина едет на заработки, потому что там работы нет. Таких не то что уважаешь, но с пониманием к ним относишься. А остальные, вот эти шпингалеты, которым по восемнадцать лет, — они сюда рвутся, чтобы потанцевать лезгинку в людных местах и побить русских. Россия — многонациональная страна, поэтому они сюда прутся. Они испокон веков сюда перлись.
Наше богоугодное правительство разваливает нашу Россию. Им на это все наплевать. Они набивают себе карманы и не смотрят на то, что делается с народом. Жириновского надо к власти. Как он говорил — если я буду президентом, вы забудете, что такое Северный Кавказ. Скинут туда пару бомб — и все. Кавказцы приезжают сюда и творят свой порядок. И с этим как-то надо бороться. При Сталине это, кажется, было, когда за сутки вычистили всю Россию от нерусских, от приезжих. Да, это война. Мы берем в свои руки власть и вершим правосудие сами. Никого не слушая, только сами…
Национальная кухня
Жил-был в Москве один мальчик. Нормально так себе жил. Не как ботан какой-нибудь. Школу свою терпеть не мог, ну чего там интересного? Особенно классные часы ненавидел, когда про нравственность и государственность говорили. Дома тоже как у всех. Папа так, ни рыба ни мясо, да и дома почти не бывает: работает много, на сына-оглоеда зарабатывает. А мама строгая, только и знает, что за трояки ругать.
Мальчик вообще-то зверей любил. Вечно таскал каких-нибудь котят с улицы. Ветеринаром хотел стать. Но с мамой были проблемы. Котят выбрасывала, учиться заставляла. А что учиться, если неинтересно все. Только во дворе и можно оттянуться. Там ребята, ну, туса разная. Да мама и во двор ходить запрещала. Ну, тут уж бунтовать пришлось.
В одиннадцать лет стал из дому убегать. Недалеко, конечно. Так, потусоваться с ребятами. В тринадцать познакомился с фанатами «Спартака». Стал ходить в фан-клуб, понравилось. Еще как! В жизни хоть какой-то смысл появился. Матчи, подготовка, речовки. Дрались, конечно. Но там и драться учили правильно. Приемы всякие показывали, тренировали. Однажды на одном матче так схлестнулись, что уже не до приемов было, ножи появились. Потом во дворе ребятам порезы показал. Все раскудахтались, разохались, типа, да ты че, с ума сошел, не ходи туда, это опасно. Да ведь мальчику только того и надо — пусть завидуют, он и в следующий раз пойдет. Только маме ничего показывать не стал. Не то чтобы не хотел расстраивать, но ей это незачем. Ей нужно, чтобы мальчик мужиком стал настоящим. Когда знакомые посоветовали парню пойти в другой клуб, где овчарок дрессируют, ему очень хотелось. Но мама не разрешила, сказала: опасно это, и занятие немужское — ну что это за профессия, зверушки какие-то. Так и остались у парня одни фанаты в друзьях.
11 декабря 2010 года этот мальчик пошел на Манежную площадь…
Эту классическую историю русского подросткового национализма рассказали мне все те же психологи. У мальчика есть вполне конкретные имя и фамилия, и вряд ли, живя свою жизнью, он имел в виду стать типичным представителем своего поколения. И тем не менее он им стал.
— Ему сейчас лет-то сколько?
— Уже семнадцать. Он сейчас в колледже учится.
— А потом что собирается делать?
— В армию пойти. Говорит, хочу родину защищать.
— ?
— Я думаю, это он чтобы не выбирать. Все эти фанатские тусовки — это же отличная возможность ничего не выбирать. Ты в толпе, вроде как при деле. Но это кончается рано или поздно. Там же свой возрастной барьер есть, когда уголовная ответственность начинается. А куда им потом деваться? У них же кроме этого и нет ничего. Многие идут в армию. Для большинства это значит отказаться от выбора еще на год. Есть такая иллюзия, что за этот год они как-то примут решение. Но возвращаются они еще более потерянными, чем были.
— То есть начинать свою жизнь — это страшно?
— Всегда страшно самому выбирать. Это у всех. У меня приятель был, в универе учился, потом в аспирантуру пошел, потом диссертацию писал. А когда защитился, сказал: ну вот детство и кончилось. В сущности, какая разница, диссертация или фанаты? Это возможность не выбирать. Но выбирать все равно придется.
— Так где же точка отсчета? — допытываюсь я. — Один идет в фан-клуб, а другой диссертацию защищать. Где-то же это начинается.
— Ну вот, и вы туда же! — разочарованно тянут психологи. — И вы тоже ищете точку отсчета.
Эту точку отсчета сейчас ищут все и прежде всего Департамент образования города Москвы. Вот уже месяц, как совместно со специалистами по подростковой психологии он пытается выработать программу «профилактических мероприятий» против националистических настроений. Дело идет туго. Департамент, как в свое время персонаж из советского фильма про Электроника, усиленно ищет кнопку. Ту самую, на которую нажал — и национализм выключился. Психологи-эксперты кричат в уши чиновников: кнопки не существует! А что существует? А ничего особенного — наша жизнь.
Для того чтобы обнаружить себя в милицейской машине с разбитой физиономией и увидеть в газете свой портрет с подписью «Юный националист», нужно немного. Рецепт простой:
1. Два стакана напряженных отношений с родителями (родителей желательно брать либо разведенных, либо пьющих, либо ну очень занятых на работе).
2. Один стакан несбывшейся мечты. Например, о том, чтобы стать ветврачом (маме настоятельно рекомендуется выбрасывать всех хворых зверушек, которых таскает домой непутевый сын).
3. Можно приправить отсутствием в доме книг и исключительно бытовыми интересами родителей.
4. Столовая ложка обычной школы, где неинтересные люди неинтересно преподают скучные предметы.
5. Уроки мужества, призывы к совести, толерантности и прочее бла-бла-бла в школе. Добавить по вкусу.
Вот примерно такой рецепт. Как видите, все ингредиенты под рукой.
Только один вопрос остается для меня загадкой:
— Почему все-таки мама возражала против судьбы дрессировщика собак? Что там такого опасного?
— Понимаете, — задумчиво говорит Таня, — мы не имеем права навязывать семьям работу с психологами. Но если бы мы с этой семьей могли поговорить, то я вам гарантирую, выяснилось бы только одно: агрессивность ребенка была этой семье для чего-то нужна. Поверьте, так просто ничего не бывает. Как-то эта самая агрессивность встраивалась в их отношения. Может быть, сохраняла семью от распада, может, помогала снять раздражение: пришел с работы усталый и злой, а тут всегда есть на кого наорать. Я не знаю. Но для чего-то это всегда бывает нужно.
— Постойте, — говорю я, пронзенная страшной мыслью, — но если эту историю экстраполировать на все общество, получится, что и в обществе подобное напряжение для чего-то нужно?
Психологи молча переглядываются.
Из интервью с безымянным националистом
— Сейчас я уже за войну. В закон я уже не верю. После Манежной площади я не вижу, чтобы что-то изменилось. Так же убивают и не дают свободу слова. Нас не слышат. По-другому мы уже не можем. В колледже у нас все ребята по одной теме, все фанаты. И ясно уже только одно: все уже просто не видят смысла что-то правительству доказывать, все уже тупо хотят войны, просто убивать, и все. Ну не видят люди другого выхода, люди боятся.
— А как ты начал об этом думать?
— Есть такие же люди, как и ты, они могут поделиться своими мыслями. Ну, литература, естественно, «Майн кампф». Очень интересная книга. Ну, еще то, что выложено в интернете, всякие рассказы, мысли людей. Это же складывалось года три-четыре. И вот сейчас я могу сказать, что у меня есть твердая точка зрения, которую во мне не покачнуть никак. Это вся моя жизнь, то, на что я положил ее.
Да, я очень часто размышляю и высказываю свою точку зрения людям. Да, я также готов взять в руки нож и применить его, если ко мне пристанут. Я воин, потому что я готов за свою родину поднять руку или оружие.
Уравнение со многими неизвестными
В нашем рецепте национализма не хватает одной очень важной составляющей, а именно окружающей среды. Вопрос о национальных различиях висит в обществе как фигура умолчания. С одной стороны, есть заведенные еще с советских времен правила хорошего тона: вопрос о национальности в приличном обществе не поднимается. С другой стороны, достаточно выйти на улицу, чтобы понять: он уже давно поднят.
С одной стороны, мы говорим о гуманизме и любви к ближнему. С другой стороны, бедные таджики метут улицы, а некоторые гордые лица разъезжают на «лексусах».
С одной стороны, мы все равны. С другой стороны...
А подростки, между прочим, не полные идиоты. Если им предлагают решить вот такое таинственное уравнение со многими неизвестными, они довольно быстро справляются с задачей.
«Знаете, — сказала мне как-то знаменитая преподавательница истории Тамара Эйдельман, — я стала замечать в последнее время, что, если ребенок пытается думать самостоятельно, он обязательно приходит к идее фашизма». Почему? Тамара Натановна не знает ответа на этот вопрос. Не знают его и специалисты, занимающиеся подростковой психологией. Ведь национализм — лишь одна из многих возможных форм подростковой агрессии. Необходимость разделить мир на своих и чужих вовсе не предполагает обязательно разделить его по национальному признаку.
— Понимаете, — разводит руками директор центра социально-психологической адаптации и развития подростков Вячеслав Москвичев, — это мы, взрослые, сами создали для подростков эту самую нишу национализма. Мы сами их позвали сыграть в эту игру. Мы сами произнесли это слово — «национализм». Старушки у подъезда, акции «России молодой», криминальная хроника, сайты всяких патриотических организаций — это не где-то шепотом говорится. Это детям в уши льется каждый день.
От себя добавим: уши есть не только у подростков. Походите по популярным блогам в «ЖЖ». У сотен и тысяч вполне интеллигентных взрослых граждан после событий на Манежной площади в дневниках появились свои собственные коллекции портретов «плохих кавказцев». Фигура умолчания рухнула. Правила хорошего тона сменились на диаметрально противоположные. Гордиться собственной ксенофобией стало круто.
На рядовом тренинге для восьмиклассников я услышала математически четкий ответ на вопрос, который никто ребятам не задавал:
— Мы русские, — сказали дети почти хором. — Мы все здесь русские.
Только что эти самые дети горячо и жизнерадостно переругивались друг с другом и были вполне разношерстной толпой забавных индивидуумов. Но теперь это была сплоченная и затаившаяся масса. Никаких различий не было. Не было сложности характеров, мук совести, стыда, застенчивости. Масса враждебно смотрела на психологов, чьи лица хранили на себе следы не только русских кровей.
— А кто не русские? — попытались разобраться психологи.
— Евреи, кавказцы, таджики, — четко перечислили дети.
— А я вот наполовину еврейка, — призналась одна из ведущих, с которой ребята только что играли в какую-то игру.
— Евреи все жадные, нечестные, им верить нельзя, — дружно квалифицировали дети.
Психологи не стали развивать тему. В конце концов, тренинг был не про то. Но если бы ведущие продолжили разговор, они услышали бы весь набор самых пошлых национальных мифов, блуждающих в темных глубинах нашего с вами общества. И не надо говорить, что лично вы эти мифы не разделяете. Дети посмотрели бы на вас теми глазами, которыми они довольно часто смотрят на взрослых. Глазами, в которых читалась бы одна простая мысль: мы вам не верим. Это и есть то, что их объединяет.
Из интервью с безымянным националистом
— Что ты ценишь в людях?
— В людях? Ну, это, естественно, любовь к ближним, все самое хорошее и самое ценное, что можно взять от человека: доброта, любовь и трезвость ума. Мне интересно общаться с теми людьми, которые могут о чем-то поговорить, у которых есть какая-то своя точка зрения и какая-то своя мысль в жизни.
— Скажи, а тебе кавказцев не жалко?
— А им не жалко нас?
— Но кто-то же должен быть умнее.
— Здесь уже речь не идет о том, умнее ты, не умнее. Здесь кровь за кровь, и все. Умнее надо было быть раньше, и точно не нам, потому что мы находимся на своей территории и мы защищаем свою страну.
— Мы находимся на территории страны с огромным опытом цивилизации, государственности, культуры...
— Ну, сейчас уже другие моральные ценности у людей пошли. На данный момент я вижу очень мало людей, которым нравится ходить по музеям и что-то для себя новое узнавать. Большинство молодежи сидят во дворах на лавочках и пьют пиво. Ну не вижу я того, что мы культурная страна, что у нас культурная столица. Здесь правит пафос, деньги, известность. У меня создается ощущение, что если мы упали на уровень ниже, то надо уже падать на самый низший уровень и с этого низшего уровня закладывать новый фундамент и строить, строить, строить это общество снова. И уже не повторять тех ошибок, которые были. То бишь создавать другую цивилизацию. Но Жириновского все равно в президенты.
Уроки высоконравственной лжи
— Я однажды был в одной школе — хорошей, кстати, школе — на диспуте о вреде курения, — говорит Вячеслав Москвичев. — Предложили две позиции: первое, что курить вредно и все такое, а второе, что курение — это признак сильной личности. Ну, все дети заняли первую позицию, а все учителя вторую. Поговорили, поспорили. Я потом у детей спрашиваю: а вы что, действительно считаете, что курить вредно? — Да нет, конечно! — А вы думаете, учителя считают, что курение — это хорошо? — Да нет, конечно! — Тогда я у учителей спрашиваю: вы и в самом деле думаете, что курение — признак сильной личности? — Да нет, конечно! — А вы действительно думаете, будто все дети считают, что курить вредно? — Да нет, конечно! — То есть все знали, что никто на этом диспуте не говорит то, что он на самом деле думает, понимаете! Так чему же мы научили детей?
Одной из первых профилактических мер, которую предложил озабоченный Департамент образования, была брошюрка, где «хорошие» взрослые обращались к детям с призывом не поддаваться на манипуляции «плохих» взрослых. Вас обманывают, уверяла брошюрка и требовала: не верьте. И как было бы здорово, полагали в департаменте, все сразу поставить на свои места.
Вячеслав Москвичев гуманную инициативу не поддержал.
— Позвольте, — объясняет он свою позицию, — а вы уверены, что в школе никто детьми не манипулирует? Нам не проспектики нужно выпускать, а менять систему отношений. Готовы ли мы, наша образовательная система, отказаться от манипуляций как от одного из способов взаимодействия с детьми? А готовы ли мы говорить с детьми честно? Пока у государства нет четкой ориентации на гуманизм и правовое общество, единственное, что мы можем сделать, — это все время выводить разговор из глобального контекста и обращаться к каждому в отдельности. Учить детей не смотреть на мир вообще, но научить видеть лица, души, судьбы. Только тогда у них у самих появятся свои лица. Нельзя кормить детей абстрактными банальностями! Но зайдите как-нибудь на собрание школьных завучей — более запрограммированных на бессмысленные декларации людей в нашей стране не существует.
— Ты пойми, — говорит Юрий Лапшин, — ведь эта традиция говорить не то, что есть на самом деле, еще из советской школы идет. И ничего не изменилось. Понимаешь, ничего! В этот зазор между тем, что говорят взрослые, и тем, что ребенок видит каждый день на улице, утекают целые поколения уже много десятков лет.
Почему этот зазор в последние 10–15 лет приобрел зловещее название «национализм» — вопрос не к детям и не к психологам. Отвечать на него должны те, кому это положено по роду занятий, а именно политики. Похоже, что национализм в нашем контексте есть синоним совершенно других проблем. Да и возник этот синоним не случайно. Чем дольше вчитываешься в тексты многих политических лидеров, тем больше понимаешь, что стоит за обтекаемыми формулировками о «национальной идее» и «духе нации».
События на Манежной площади уж больно хорошо укладываются в концепции военно-патриотического и религиозно-православного воспитания молодежи, исподволь проникающие в систему образования. Похоже, что на площадь вышло то самое поколение патриотов, которое было так бережно выпестовано новыми идеологическими директивами. Так что же теперь делать с этим поколением? Да то же, что и со всеми другими, — честно разговаривать, считают психологи.
— Мне кажется, — вслух рассуждает Таня, — тут важно понять, чего мы вообще хотим, работая с этими ребятами. Чего вот я, например, хочу? Я хочу, чтобы каждый человек в этом поколении мыслил индивидуально, сам отвечал за свои выборы, сам себе цели ставил. Чтобы каждый их них понимал, что вся их жизнь только на них самих. Пойти — не пойти, мочить — не мочить, а может, вообще другими делами заняться. Это только твой личный выбор. Как и все остальное. И в этом смысл моей работы. Надо общаться только личностно, дать им возможность субъективировать свой опыт, почувствовать собственную ответственность.
А вот о том, в какой стране будут жить эти ответственные подростки, придется позаботиться взрослым.
Из интервью с безымянным националистом
— Что ты думаешь про реформу школы с обязательным военно-патриотическим воспитанием и оценкой за патриотизм?
— Очень хорошо думаю. Отлично! Этому должны в школах учить.
— А какой критерий патриотизма?
— Ну, наверно, человек должен уметь понимать, что ему говорят о его родине. Уметь отличать правду от лжи.
— Ты себе что поставишь за патриотизм?
— Пять.
Десять психологических эффектов, ведущих к погрому
Это для нас события на Манежной площади стали каким-то откровением. Между тем на Западе ученые давно исследуют феномен межнационального восприятия и межнациональной агрессии. Взяв в руки классические учебники по социальной психологии (например, Дэвида Майерса или Эллиота Аронсона), можно узнать, что происходит в голове у подростков, кричащих «Мочи чурок!»
1. Эффект когнитивной экономии. Мир очень сложен. И чтобы легче было воспринимать его, наши мозги стремятся сократить свои расходы на переработку информации. В этом помогают всевозможные шаблоны, схемы, стереотипы. Я очень люблю задавать вопрос: «Какого цвета волосы у чеченцев?» Практически любая аудитория без запинки отвечает: «Черные! Какие же еще?!» На самом деле среди чеченцев полно и русых, и почти рыжих. Но наше сознание упорно окрашивает их в брюнетов. Так проще.
2. Эффект ингруппового фаворитизма. Мы склонны считать, что нашу группу притесняют, а другой группе, наоборот, достается слишком много жизненных благ. По какому принципу идет разбиение на группы, неважно. Представьте, что людей разделили совершенно случайным образом. Одним повесили на одежду синий квадрат из бумаги, а другим — зеленый треугольник. Больше никаких различий. Но этого будет достаточно, чтобы через несколько дней люди с одинаковыми бумажками ощутили свою общность. Когда их попросят распределить награду между участниками эксперимента, они отдадут предпочтение тому, у кого бумажка того же цвета, что и у них.
3. Эффект вербализации. Представьте, что вы кричите лозунг «Россия для русских!». Вы не очень-то и одобряете этот тезис. Но все вокруг его кричат, почему бы не поступить так же?! Но, произнеся что-то вслух, мы начинаем все больше верить в то, что не просто кричим, а действительно так считаем. К этому нас подталкивает потребность избежать когнитивного диссонанса, то есть желание не допустить противоречия между мнением и словами.
4. Эффект самосбывающегося ожидания. Перед тем как вступить в контакт с человеком, мы часто строим предположения: «он нас недолюбливает», «он нам симпатизирует», «он хочет нас обмануть», «он нас не поймет» и так далее. Наши ожидания проявляются, как правило невербально. И, улавливая эти сигналы, человек начинает себя вести соответственно им, то есть проявлять симпатию или, наоборот, недоверие. Вы убеждаетесь в правильности своих ожиданий и усиливаете свое поведение… Получается цепная реакция.
5. Эффект гомогенности аутгруппы. «У всех китайцев одинаковые лица, как же они различают друг друга?!» — этот вопрос кажется нам вполне осмысленным. Китайцы же прекрасно узнают друг друга и удивляются, как это мы ориентируемся в мире огромных носов и круглых глаз. Чужая группа кажется нам более однородной, чем наша. В единую массу «кавказской национальности» запихиваются и армянский профессор, и аварский летчик, и азербайджанский торговец. Для полной гомогенности к «кавказцам» можно отнести и узбеков с таджиками.
6. Эффект «нога в дверях». Если нормальному человеку сказать: «Пойдем завтра бить чурок!» — он, скорее всего, откажется. Но если сначала этот человек высказался на интернет-форуме, потом поскандировал во время матча, потом сходил на митинг…. Шаг за шагом человека можно заставить делать то, что ему еще недавно казалось безумием.
7. Эффект группомыслия. Поддерживать единство любой ценой — этим принципом руководствуются многие социальные структуры, начиная от правительств и заканчивая дворовыми компаниями. Даже если в группе зарождается неадекватное решение, к примеру идти бить всех смуглых прохожих, высказать критическое мнение будет тяжело, ведь оно может нарушить это единение.
8. Эффект групповой фасилитации. Человек в толпе становится другим. Этот факт был одним из первых открытий социальной психологии. Многочисленные эксперименты показали, что сам факт присутствия других усиливает базовые рефлексы человека, повышает уровень возбуждения, вытаскивает наружу чуть ли не первобытные инстинкты.
9. Эффект ложной репрезентативности. Единичный факт часто заменяет нам объективную статистику. Допустим, вы лично познакомились с представителем народности мангал. На момент встречи с вами он был мертвецки пьян, не держался на ногах и громко ругался матом. Даже если потом вам представят отчет, где значится, что мангалы в среднем потребляют алкоголя в десять раз меньше, чем русские, у вас в голове все равно будет сидеть схема «мангалы — жуткие пьяницы». Понятно, что ситуация с вымышленным мангалом сильно утрирована. Но при восприятии тех же самых «кавказских национальностей» очень часто работает эта схема — заметные действия небольшой группы распространяются на оценку всего этноса.
10. Эффект оправдания собственного зла. Нам очень хочется казаться справедливыми. Мы же никогда не обидим невиновного, правда? А если уж так получилось, что обидели, — значит, не таким невиновным он был. Даже если обидчиком были не вы, все равно как-то приятнее, когда мир стремится к гармонии и каждый получает по заслугам. Психологи не раз отмечали, что жертвам часто приписывается множество негативных черт. Изнасиловали девушку? Значит, вызывающе себя вела. Я лично не раз сталкивался с тем, как российские военные приписывали чеченцам совершенно дикие и абсолютно вымышленные качества. Увы, таковы законы психологии. Теперь дети чеченских ветеранов подросли.
Как создать зверя
Самые точные фильмы о групповой психологии подростков
«Повелитель мух»
Наиболее известны две экранизации: режиссера Питера Брука (1961–63 гг., Великобритания) и режиссера Гарри Хука (1988–1990 гг., США)
Первоисточник Одноименный роман английского писателя Уильяма Голдинга. Классика-классика.
Ситуация Авиакатастрофа. Необитаемый остров. Группа детей, оставшихся без взрослых.
Объединяющая идея Мальчики из благопристойных семей, церковные хористы, воспитанные дети обрели свободу и принялись создавать новые социальные нормы, полностью противоположные тем, каким их учили в семьях и школах: «дикарский» образ жизни, охота на свиней как самое уважаемое занятие, поклонение культу зверя…
Итог Наиболее емко он подведен в тексте романа:
— Обошлось без смертоубийства, надеюсь? Нет мертвых тел?
— Только два. Но их нет. Унесло.
«Эксперимент 2. Волна» 2008 год, Германия. Режиссер Деннис Ганзель
Первоисточник Реальный эксперимент, проведенный преподавателем истории Роном Джонсом из Калифорнии. Он назывался «Третья волна», желающие могут прочитать о нем в хрестоматии по социальной психологии.
«Мы изучали нацистскую Германию, и в середине лекции меня перебили вопросом: “Как могли горожане, железнодорожные проводники, учителя, врачи притворяться, что ничего не знают о концентрационных лагерях и истреблении людей? Как могли соседи или даже друзья еврея говорить, что их не было рядом, когда это происходило?” Это был хороший вопрос. Я не знал на него ответа».
Чтобы разобраться, Джонс создал в школе движение «Третья волна», моделирующее авторитарную организацию. Оказалось, что толпу вольнолюбивых американских подростков можно за неделю превратить в тоталитарную партию. «Это было одно из самых пугающих событий в моей преподавательской деятельности», — вспоминал Джонс.
Ситуация В современной немецкой гимназии ученики должны изучить одну из политических систем. Преподаватель Райнер Венгер по своим убеждениям левак и хотел бы рассказать об анархии. Но начальство предписывает ему взять тему «Авторитаризм». Так начинается эксперимент.
Объединяющая идея Порядок. Единство. Правила. Дисциплина. Ритуалы. Подчинение. Гордость.
Итог Самоубийство одного из учеников. До появления движения «Волна» он был изгоем и лузером. Движение придало его жизни смысл. Когда учитель сообщил, что эксперимент окончен, подростку оставалось только взять в руки пистолет.
«Чучело» 1983 год, Россия. Режиссер Ролан Быков
Первоисточник Повесть Владимира Железникова. Во время съемок режиссер постоянно консультировался с социальным психологом Артуром Петровским, в результате события и характеры в фильме выглядят очень достоверно.
Ситуация Провинциальная школа. Класс собирается сбежать с уроков в кино. Респектабельный мальчик Дима Сомов под нажимом учительницы выдает одноклассников. Но вину берет на себя влюбленная в него девочка — Лена Бессольцева по кличке Чучело. После этого весь класс начинает травить «белую ворону».
Объединяющая идея У каждого из учеников свой лозунг — от «Все продается и все покупается» до «Вперед, к победе коммунизма!». Но разнообразные социальные типажи объединяются под знаменем наказания «предателя».
Итог Лена Бессольцева уезжает из городка. В день ее отъезда класс узнает, кто их на самом деле выдал. Одна из девочек пишет на доске: «Чучело, прости нас!»
«Класс» 2007 год, Эстония. Режиссер Ильмар Рааг
Первоисточник Фильм снят по авторскому сценарию, при создании которого Ильмар Рааг отталкивался от событий в американской школе Columbine, где два подростка застрелили 13 человек, после чего покончили с собой.
Ситуация Эстонская школа. Йозеп — изгой в своем классе. Его положено унижать, над ним положено издеваться. Неожиданно у него находится защитник — вполне авторитетный мальчик Каспар. Тогда травить начинают обоих. Угрожая ножом, одноклассники заставляют Йозепа и Каспара заняться сексом друг с другом.
Объединяющая идея Козел отпущения должен оставаться козлом. А если кто-то с этим не согласен, он еще больший козел.
Итог Стрельба. Трупы. Много трупов.
«Завтра была война» 1987 год, Россия. Режиссер Юрий Кара
Первоисточник Одноименная повесть Бориса Васильева.
Ситуация 1940 год. Маленький провинциальный город. Арестовали отца девятиклассницы Вики Люберецкой. Идейная учительница начала обличительную кампанию против дочери «врага народа». Часть школы ее поддержала, другая — отказалась. В итоге Вика покончила с собой. А ее отца вскоре выпустили.
Объединяющая идея Борьба с врагами советской родины.
Итог Повесть Васильева заканчивается так:
«За чаем вспоминали о Вике. Вспоминали живую — с первого класса — и говорили, перебивая друг друга, дополняя и досказывая. Люберецкий молчал, но слушал жадно, ловя каждое слово. И вздохнул:
— Какой тяжелый год!
Все примолкли. А Зиночка сказала, как всегда, невпопад:
— Знаете почему? Потому что високосный. Следующий будет счастливым, вот увидите!
Следующим был тысяча девятьсот сорок первый».
«Стена» 1982 год, Великобритания. Режиссер Алан Паркер
