— На вторник, 11 января, была намечена очередная «акция» на Манежной. В этот раз ничего не вышло, но наци обещают, что будут повторять свои выступления 11-го числа каждого месяца. Это вызвало новые разговоры о беспорядках на Манежной, у торгового дома «Европейский», у телецентра «Останкино». Столько уже слов сказано, столько очевидных, засвеченных провокаций отмечено… Но самое отвратительное, что на этих сборищах очень много детей. Объяснил ли кто-нибудь и что-нибудь сегодня детям — «героям» декабрьских событий ушедшего года? Я сейчас не имею в виду ОМОН…
— Никто этих тем не трогает, никто с детьми специально ничего не проговорил… Это сложно, это требует высокого человеческого, родительского и учительского участия. Но нельзя такие вещи не проговаривать, а проговаривать крайне сложно, — говорит директор института социологии Российской академии образования (РАО), академик, доктор психологических наук Владимир СОБКИН.
— Что такое с детьми происходит?
— Это началось не сегодня. То, что в детской среде обостряются межнациональные конфликты, — не новость. Сложность этих напряжений мы фиксировали в своих исследованиях еще в начале 90-х годов. Именно тогда и начались все обострения, открытая фаза конфликтов на национальной почве. Это безусловный момент, потому что тогда начала разваливаться идеология семи предыдущих десятилетий и наступил период ценностно-нормативной неопределенности. По законам человеческой психики и социального поведения в такие времена люди сваливаются на примитивные уровни сознания.
Начинают работать архетипы, древние механизмы противостояния — «свой–чужой», актуализируется поиск национальной идентичности, потому что все другие структуры не прочны, разваливаются. Люди жили в стране, где за редким исключением каждый был абсолютно ассимилирован: я житель СССР, советский человек, комсомолец, или там еще кто… А кто я теперь? Не советский, не житель СССР, а кто? Я — русский, или я — таджик и т.д. В этом, конечно же, были и позитивные моменты, но когда все сосредоточено только на этом, начинаются разного рода обострения, воспаления. И распад СССР, уход национальных республик — это же не просто было отделением территорий, это уход людей. Соответственно, как реакция — обида самой большой в стране нации на этот уход.
— Все-таки согласитесь, что то, о чем вы говорите, очень далеко от детей, которые сейчас сидят на уроках в школе.
— Это близко, настолько близко, что ближе просто некуда. В школе сейчас учатся дети тех самых детей, на чей сложнейший подростковый возраст как раз и пришелся период ценностно-нормативной неопределенности в стране. 14-15-летние ребята со своими всегда мучительными возрастными проблемами попали в начале 90-х в самое пекло общего обострения чувствительности к национальным вопросам не только у меньшинств, но и у большинства. Распад СССР заложил болезненный комплекс неудачи у представителей нации, образующей государство: от нас отвернулись! Нас не любят, не признают — такая реакция, как при разводе. Серьезнейшая травма. Конечно, в реальном опыте сегодняшних школьников нет опыта переживания распада СССР, но он есть в их родителях, и именно они передают своим детям непроработанные, по сути, инфантильные переживания, загнанные вглубь обиды. Не замечая того, что и как они дома говорят, родители закладывают мины национальных конфликтов в сознание детей.
— Вряд ли родителям хочется, чтобы их дети оказались участниками массовых беспорядков.
— Конечно, этого не хочется. Никакой радости от таких порывов детей нет, события, о которых мы говорим, вызывают ситуацию страха и неуверенности не только у родителей — состояние всего населения страны эмоционально очень серьезно пошатнулось. Политики начинают жонглировать и играть словами, а социальный климат — боязнь, угнетенность, невозможность управлять собственной жизнью, пессимизм... Это пострашнее экономического кризиса, потому что ведет к массовой социальной апатии. Для развития детей и подростков снова, теперь уже во втором поколении, наступила ситуация ценностно-нормативной неопределенности. Мы упрощаем ситуацию, когда говорим, что дело в школьниках. Проблема гораздо глубже. Вот те, кто вышел — это в основном не очень благополучно устроенные ребята, — они не видят своей социальной перспективы. Расслоение общества спроецировалось и на детскую среду, там проблема «свое–чужое» замкнута не только на национальных отношениях, есть еще тема «богач–бедняк». Но последнее не артикулируется. Хотя молодежь может и должна для себя что-то требовать. Не на основании принадлежности к нации большинства, а на том основании, что все должны иметь равные возможности для самореализации.
— Могут ли как-то повлиять на ситуацию учителя?
— Надеяться на то, что учитель в школе сформирует сознание вашего ребенка, — безответственно. По нашим исследованиям, всего 5% школьников называют учителя как «того взрослого, который для меня авторитетен». На первом месте — родители.
Ко всему прочему, учителю сегодня крайне сложно. Потому что он — тот единственный взрослый, который как представитель государства (но не опосредованно через СМИ или Интернет, а, что называется, «глаза в глаза») каждый день должен подросткам говорить о той реальности, которая сложилась вокруг. Он должен отвечать на их вопросы. Ведь многие дети считают, что они вышли на улицы за правду. И в самом деле, в поводе выхода есть момент легитимности — с их точки зрения, произошла явная несправедливость, милиция выпустила на свободу людей, причастных к убийству человека. Выражение протеста морально оправданно, но оно проявляется в нелегитимной, недозволенной форме поведения. Потому что идеологически глубинное основание попранной справедливости переводится в злобу националистическую. Вот эту многослойность «сценария» происходящего взрослые должны объяснить детям. Рассказать, что такое управление толпой, как легко в ней происходит эмоциональное заражение.
— Знакомый адвокат с ужасом рассказывал о том, что его дочь была участницей всех этих массовых выходов детей «на бой кровавый». Вот, кстати, семья, где будущее ребенка вполне позитивно просматривается… Он рассказывал: «Я ей говорю, вспомни, кто маму оперировал. Хирург, который явно представитель одной из кавказских национальностей. Вспомни свою лучшую подружку из Перми — пока мы не переехали в Москву, она была все время рядом с тобой, но она тоже с Кавказа». Дочь в ответ: «Ты считаешь, правильно было убивать болельщика «Спартака»? Его убили кавказцы. Все пошли против них, и я пошла».
— Тут стоит вспомнить совершенно гениальный фильм Ролана Быкова «Чучело». В нем очень сильно звучит тема конформизма, готовность быть в стае и двигаться в стае. И тема самостоянья человека. В конце концов, именно конформизм был основой фашизма. Это все требует серьезного обсуждения в школе и в семье, потому что если мы сориентированы на ложно понятую ситуацию коллективизма и группового поведения, которая снимает личную ответственность, то это путь разрушительный. Должно состояться содержательное, эмоциональное проговаривание происшедших событий — детям нужна возможность передать свои переживания ответственному взрослому. Это очень важный момент — доверительный разговор, где мы по-новому все переживаем, проживаем, осознаем, расставляем акценты.
Надо в принципе все проговорить — не заискивая, не закрывая глаза на то, что действительно происходит, не оправдывая того, что исходно нельзя оправдывать… Слова должны быть прямыми, только тогда они работают. Нельзя замалчивать ситуацию в стране, где погибли десятки миллионов во время войны с фашизмом… Если ты вскидываешь руку в таком приветствии и готов бить людей только по признаку национальности, это что, по-твоему, национально-освободительное движение? Нет, это именно фашизм, который развалит страну изнутри. Твой прадед или дед погиб в войне против фашизма, он защищал, а не уничтожал… Вот в такой примерно тональности. Россия просто не выдержит еще раз агрессии национальных конфликтов, я в этом глубоко убежден. Противостояние внутри государства — это путь к распаду не просто вертикали, а самого государства.
Да, в помощь учителю и родителям сегодня мало что работает. Произошла деформация профессиональной этики на многих телеканалах, по сути, нет ответственности за то, что показывается и как подается. Мы видим два мотива: либо уловить направление ветра и услужить, либо лихо дать какой-то острый момент. Как ведет себя репортер на месте происшествия: горящие глаза, приподнятое настроение от того, что он оказался на острие события.
Это же безответственный восторг, ажитация, исключающая нормальную объективную оценку, анализ события.
Но мы должны понять: у нас сейчас выброшенные из нормальной колеи культурного развития дети. Эту моральную запущенность не выправить, просто дав правильный совет, к примеру, читать такие-то книги. Если рядом не будет взрослого, с которым эти книги можно обсудить, вместе подумать о себе, о жизни, то ничего позитивного не произойдет.
