Об арабской исключительности говорят и говорили всегда. Если кто и не говорит, так только ленивый. Как и об исключительности исламского мира вообще. Традиции, тонкости характера и мышления, недоступные и непонятные европейцу. Особый уклад, особое понятие чести и доблести, пуританская суровость и строгость, истовость в служении Богу. Однако это не более чем устойчивое суеверие, которое с годами, декадами становится все более размытым, но по-прежнему препятствует нормальному сосуществованию и интеграции мусульман в мировое сообщество.
Если взглянуть на проблему с другой стороны, в свете, так сказать, того, что происходит на Ближнем Востоке, где бушует «арабская весна», то режимы, которые сейчас сотрясают и свергают, да и не только они, тоже годами насаждали понятие «исключительности». Но в ином, зловещем смысле –народы «исключительны» в том, что не заслуживают ни демократии, ни каких-либо свобод, ни достойной жизни в чести и уважении. Им привычнее жить в рабстве и ярме. И этим оправданы диктатуры и самовластие.
Об исключительности характера своих подданных арабские лидеры любят порассуждать перед телекамерами со своими зарубежными коллегами. Особенно, когда разговор переходит на излюбленную тему - демократию. Но как-то отвлеченно, вроде бы и не применимо к конкретному народу. Опять же, почему? Потому что арабы, в силу своей «исключительности», до подобных «даров и благ» попросту еще не доросли. Но уже в подобных «диалогах-собеседованиях», заметим, в силу стремительно меняющейся ситуации, замелькали оговорки: дескать, демократия – направление верное, но идти к демократическому правящему режиму следует неспешно, поэтапно. Это не то, что, как шутят европейцы: «чудо, которое свершится уже к вечеру».
Тунисцы и египтяне опровергли эту сентенцию. Они заявили во всеуслышание, что расстаются со своей надуманной «исключительностью» и попытаются сотворить демократию собственными руками, отказавшись от поэтапного, эволюционного процесса. Полагаю, они отбили охоту у тех правителей, кто намерен ставить вновь и вновь давно заигранную пластинку о постепенности претворения в жизнь коренных преобразований и реформ.
Рядом с «исключительностью» вдруг, как чертик из табакерки, появилось еще одно утверждение – «неготовность арабской нации к иному укладу жизни, который европейцы именуют «демократией». В нем больше неприкрытого расизма, чем истины. Можно подобные сентенции развернуть острием против тех, кто дал им жизнь: а сами лидеры достойны чести править народами и держать их в состоянии «неготовности» к давно назревшим переменам? А может быть природа, судьба, генетика одарили исключительностью не всех арабов, а преподнесли ее, как венец, лишь тем, кто оказался у руля власти? И наделили их «исключительными способностями» шантажировать, преследовать, гноить в тюрьмах, создавать собственную систему безопасности, сколачивать отряды наемных бандитов, запасать впрок оружие, чтобы карать своих сограждан, непокорных и не заслуживающих достойной жизни.
«Арабская исключительность» - суеверие. Но это и меч обоюдоострый. Арабской нации всегда внушалась мысль, что вожди - это избранные, помазанники, генетически вознесенные на вершины пирамид. Где и должны пребывать десятилетиями. Это аксиома. Сидельцы не должны слишком быстро менять руководящее кресло или трон. Это грех. Но наступает «арабская весна», и подобная «исключительность» оборачивается против власть имущих. И им уже не позавидуешь: взмахи меча немилосердны и шансов не оставляют. «Мой народ меня боготворит. Он пожертвует собой ради меня. Он не мыслит Ливии без меня». Сегодня каждый воспримет эти слова как насмешку судьбы. Но еще вчера тот, кто их произносил, знал, что говорил.
«Жасмин», «Лотос», ливийская революция, Йемен на подходе... Все меньше шансов остается у тех, кто настаивает на «арабской исключительности». Какая же исключительность, если регион от военных переворотов (вот они-то и были «восточным брендом») переходит к массовым народным выступлениям.
Революции в Ближневосточном регионе тоже нельзя назвать исключительными, поскольку мы привыкли к тому, что в истории их совершали голодные, обездоленные люди. Сегодня их вершат недовольные, как в Европе, как и везде в мире. Может быть, после окончательного торжества борьбы с архаичными режимами проявится какая-нибудь исключительность. Подождем счастливого конца.
А пока все, как у людей...
