Вопрос о возвращении палестинских беженцев – камень преткновения во всех переговорах о судьбе Святой земли. Кто такие палестинские беженцы, на что они надеются и как они живут в Ливане и Сирии? Ответы на эти вопросы искала в лагерях палестинских беженцев специальный корреспондент «Газеты» Надежда Кеворкова.
Хазне Суэйт в 1948 году было 17 лет. К тому времени она уже вышла замуж и родила двоих сыновей, когда ее соседи по деревне Джахиля возле Сафата (на севере нынешнего Израиля) снялись с места и бежали в Сирию. Сейчас ей 77 лет. Она родилась крестьянкой. Жизнь заставила ее учиться, учить детей и внуков. Ведь вся ее жизнь стала бессрочной ссылкой.
«Оружия у наших мужчин не было. Оно было очень дорогим, а мы жили бедно. Да и англичане запрещали нам покупать его, – вспоминает Хазне Суэйт, как мирно жили палестинцы с евреями, пока не хлынули переселенцы из Европы. - До того евреи жили рядом. Их было немного, около 2%, они приходили к нам в гости пить кофе. Британцы поднимали налоги на землю, чтобы палестинцы отказывались от нее. Евреям можно было иметь оружие, нам – нет. Они строили кибуцы, ставили вышки, но ничего плохого не происходило. А потом была Дейр-Ясин».
В 1948 году всю Палестину облетела весть о расправе с жителями деревни Дейр-Ясин под Иерусалимом. Там поселенцы убили 254 человека. Фотографии сохранились. Это была дикая и непонятная жестокость. Хазне считает, что так хотели устрашить палестинцев. Последовали еще разорения и убийства. И тогда, говорит Хазне, безоружные люди просто бросили дома, скарб и стали искать спасения.
«По дороге нам встречались вооруженные евреи. Они нам не мешали, не трогали нас, ведь мы бежали с земли, они добились того, что хотели», – скупо вспоминает Хазне. До того ли ей было, чтобы думать о сопротивлении? На руках двое младенцев, она без денег, без вещей, даже приготовить еду не в чем было. Да и не женское дело, согласно исламу, – воевать.
Ее соседи по лагерю, где она сейчас живет, вспоминают, что бежали не все. Те мужчины, кто смог найти или купить оружие, оставались, прятались и сопротивлялись. «Борьба шла до 1956 года», – говорят палестинцы, родившиеся уже в изгнании. Они помнят рассказы родителей, у многих родные остались в Палестине, но увидеться друг с другом они не могут. Беженцев не пускают в Палестину власти Израиля. Палестинцев не выпускают из страны.
Так в 1948 году началось изгнание. Палестинцы называют это событие Накба, то есть «Катастрофа». Ведь лишились крова, дома, родины, имущества три четверти палестинцев. Уходили с надеждой на скорое возвращение.
Организация Исламская конференция, объединяющая все исламские страны, к 60-летию изгнания палестинцев выпустила меморандум. В нем говорится о том, что новейшая история не знает столь длительного изгнания целого народа, что международное право не признает бессудной ссылки народов.
Смотреть в будущее
В лагере Даннум под Дамаском Хазне Суэйт прожила всю свою жизнь. «Что толку вспоминать? Надо смотреть в будущее. Мы вернемся. Не мы – так наши дети. Не дети – так внуки. Мы вернемся», – старушка легко поднимается и уходит. Ее четверо сыновей и 60 внуков и правнуков знают, зачем жить.
Здесь не бывает журналистов, туристов, иностранцев. В крошечных глиняных домиках, лепящихся друг к другу, живут люди по 10 человек в комнате.
Журналисту, который бродит по узким улочкам, трудно понять, как можно так жить 60 лет. Жить надеждой, что из этого лагеря есть путь в какой-то неведомый дом. Как можно верить, что они вернутся в свои деревни, многие из которых снесены, застроены израильскими военными базами, аэропортами, дорогами? Почему они не уходят, не бегут в обустроенную жизнь, забросив свое «палестинство»?
Сирия – единственная страна на сегодня, предоставившая палестинцам равные права с гражданами. Здесь их приняли и принимают как братьев. Только тут, не принимая гражданства, беженцы обладают практически всей полнотой гражданских прав. Схожая позиция была и у Ирака до американской оккупации. Теперь палестинские беженцы, спасавшиеся там, вынуждены искать новое пристанище.
Кстати, именно эта политика, препятствующая ассимиляции палестинцев в Сирии, вызывает особую неприязнь Израиля, заинтересованного в том, чтобы палестинцы растворились в окрестных государствах, превратившись в сирийцев, иорданцев, ливанцев, египтян.
Но они остаются палестинцами, несмотря ни на что. С гордостью говорят о себе как о палестинцах. В узких бедных улочках не встретишь мрачных и озабоченных лиц, злобы или агрессии, уныния. Они улыбаются. И это поражает больше всего.
Постоянство временного убежища
Каждый лагерь имеет свое лицо. Лагерь Даннум – один из 20, самый маленький в Сирии, в которой всего беженцев – около 500 тысяч.
60 лет назад нескольким тысячам палестинцев выделили место для временного пребывания: очертили границы на пустыре. Ведь никто не думал, что им так долго придется тут жить.
Разговариваю с прохожими. Здесь, оказывается, вообще нет никакой воды. Ее привозят и продают. Даже для стирки приходится воду покупать. Половина бюджета любой семьи уходит по этой статье. Рыть колодец нужно на 550 м вглубь. Один колодец стоит $70 тысяч, таких денег у людей нет. Источник воды – в 50 км отсюда. Жители разработали проект, надеются, что через 10 лет проведут себе воду сообща.
В комнате старосты лагеря Ахмада Ибрагима висит карта неразделенной Палестины. Ему в 1948 году было 10 лет. Их дома – вот тут. Он показывает точку, куда устремлены эти сердца с упорством, которому нет рационального объяснения. Их деревня стоит. Там еще живут его родные, которых он никогда не видел.
Интересуюсь: почему бы не принять за столько лет сирийское гражданство? «Мы не против сирийского гражданства, мы за то, чтобы вернуться домой», – Ахмад оглядывается на карту. Нет у него фотографий своей родины, только карта и точка на ней.
«Если бы русских выгоняли из их земли, вы стремились бы вернуться? У вас была война. Почему вы не согласились уйти или жить под оккупацией? Почему ваши люди жертвовали жизнью, бросались под танки, голодали, но не хотели согласиться на условия врага? Вы нас понимаете?» – Ахмад спрашивает это накануне празднования Дня Победы. Как тут не понять? «А вот американцы и Израиль не понимают», – замечает он.
Другой мой собеседник Мохаммед никогда не был в России. Но нашу историю знает хорошо: «Вы, русские, любили своих оккупантов? Почему мы должны их любить? Почему мы должны с ними договариваться? Вы разве договаривались с немцами, когда они дошли до Москвы? Вы договаривались с ними, когда Ленинград был в блокаде и умирал с голода? Или вы договаривались с ним под Сталинградом? В Осло палестинцы признали Израиль. За это у них отобрали 80% земли. Но и оставшиеся 20% не возвращают».
По словам Ахмада, у американцев разные проекты с палестинцами. «Много народу на это работает. Все новые и новые проекты. Одно время рассылали беженцев в Австралию. Особенно палестинцев-христиан. Много миссионерских организаций с ними работали – их забрали из лагерей. Ведь были беженцы и из христианских деревень, и из смешанных. Палестинцы – и мусульмане, и христиане. Мы в мире жили», – он опять смотрит на карту.
«Вот тут, – он показывает, – христианская деревня была, и тут тоже. Христиан работники миссий стали отделять от беженцев, многие согласились уехать. Но в миссиях увидели, что палестинцы и там остаются палестинцами, не теряют надежды. Они не понимают, как это так».
Образование как главная ценность
Ахмаду важнее говорить про нынешние беды. В лагере нет не только воды. Нет средней школы, больницы. Семьи вынуждены посылать детей в Дамаск – час езды на автобусе. Многие боятся отправлять девочек в город на учебу. Вот и приходится учить их самим после окончания начальной школы.
Образование бесплатное и обязательное для всех – с первого по девятый класс. Это правило в Сирии распространяется и на палестинцев. Начинается учеба с детского сада, с четырех лет. Лучшие детские сады, говорит Ахмад, теперь те, что организовали хамасовцы. В этом – залог популярности ХАМАС у людей.
Вообще, отношение к образованию трепетное. Палестинцы усердно учатся. Один из самых высоких уровней образования в мире, согласно данным ООН, у палестинцев и особенно среди беженцев. Соперничают с ними только их соседи – израильтяне. Таковы плоды изгнания.
Наиболее способных замечают с детского сада, школы их способности поощряют, помогают получать профессии. В остальном мире это называется скорым социальным лифтом. В Сирии вузы для палестинцев открыты, их берут на хорошие должности, палестинцы служат в армии, занимаются наукой. Правительство Сирии, по словам Ахмада, дало палестинцам равные права с гражданами. Нет разницы ни в зарплатах, ни в отношении. Только денег на помощь лагерям не хватает, поэтому такая бедность.
Спрашиваю, почему столько мусора на окраине лагеря. «Нет средств на вывоз мусора, нет никаких приспособлений для его переработки, нет денег для канализации. То, что сами люди могут убирать, убирают», – говорит Ахмад.
ФАТХ и ХАМАС имеют здесь свои ячейки. Портреты всех палестинских героев висят вместе. Разногласия между руководителями организаций сюда не доходят.
В тени играют дети. Мальчик ведет слепого отца. Крепкие парни роют траншею под будущий водопровод. Как они остаются чистенькими и опрятными – загадка.
Сними плакат
«Ладно, а что делать евреям, когда вы вернетесь?» Разговор идет в компании мужчин, которые пришли посмотреть на редкую в лагере птицу – журналиста. Жду воинственных речей.
Один говорит: «Пусть едут в Россию, откуда они приехали, в Америку, Англию, Германию, Польшу. Американцы всюду жалуются на холокост, у них много земли – пусть поселят их у себя». Другой добавляет: «Иудеи были во времена Пророка и будут до последнего дня. Предоставим Аллаху распорядиться всем».
Интересуюсь, какие отношения с шиитами, ведь большинство палестинцев – сунниты. «Практика нашей жизни в том, что мы много веков жили на нашей земле вместе – и сунниты, и шииты, и христиане. Проблема палестинцев не в разногласиях в вере. Проблема в том, что нас хотят убедить, будто наши трудности совсем не там, где они действительно есть. На нашем доме вешают плакат «Ваш дом горит». Нас уверяют, что у нас пожар. Сними плакат – и увидишь, что пожара нет», – 49-летний Зият Саид напоминает, что никто не отменял 194-ю резолюцию ООН о возвращении беженцев.
Время лошадей
Многие семьи вышли из лагерей, живут в больших благоустроенных домах, имеют свое дело. Конезаводчик Абу Салех – палестинец. Только закончил строить посреди своего громадного сада просторный навес из войлока. В его тени мы пьем чай. Неподалеку бегает вороной жеребчик чистокровных арабских кровей.
Семья Абу Салеха бежала из Сафата в 1948 году. Он родился уже в изгнании, выучился в Дамаске на инженера-электронщика, четыре года работал в Арабских Эмиратах по специальности. Когда отец умер, Абу Салех вернулся, чтобы заботиться о сестрах. Ферма досталась ему в наследство. Яблочный сад на 4 га погиб во время засухи. Он высадил новые деревья и завел лошадей, создал конный клуб для выездки.
Большинство его клиентов – богатые люди. Конный спорт в чести. Здесь нет ни ресторана, ни гостиницы, только спорт и конные прогулки по территории фермы. Его клуб входит в конную ассоциацию. Раз в неделю Салех привозит сюда сирот из лагеря беженцев, чтобы учились ездить верхом. «Когда кончатся цивилизационные войны, все вернутся к лошадям. Пусть дети учатся уже сейчас», – считает он.
Все, кто у него работает, – палестинские беженцы. Молодые учатся ухаживать за лошадьми, в конюшне уже 20 голов. Есть тренер, садовники. Часть прибыли Абу Салех отчисляет на образовательные программы. Так поступают и другие деловые и успешные люди.
Интересуюсь, как жертвуют? Банкам не доверяют. Доверяют людям, которых знают лично: не украдут, не потратят зря. Фермер работает наравне со своими рабочими, он и одет простецки, и вкалывает, как все.
В лагерях нет ни одного деревца – там все скудное пространство занято домами-клетушками. Ведь границы лагеря определены, и расширять их нельзя.
Здесь, на ферме, шумят кроны, зеленеет трава с тюльпанами, журчит вода, созрела шелковица. Легкий ветерок освежает. «Так было у нас дома», - говорит Абу Салех. Там, где он никогда не был, но знает по рассказам своих стариков. Его отец тяжело работал, чтобы воссоздать то, чего его лишила оккупация. Туда было устремлено его сердце. Туда устремлено теперь сердце его детей.
А пока Абу Салех хочет построить бассейн, чтобы дети из лагеря беженцев учились плавать: «Когда закончатся войны, дети смогут плавать в море и гулять по горам. Надо, чтобы они все умели к тому времени, когда кончатся войны».
Инженеры есть, банкиров нет
Большой сирийский лагерь Хан-аль-Шейх вмещает 18 тысяч человек. Из него видны Голаны – недостижимая родина большинства обитателей лагеря лежит за горами, в Тиверии.
Здесь все не так уж мрачно. И даже есть колодец с питьевой водой. Ее, правда, не хватает. Так что для бытовых нужд воду приходится покупать.
Меня подводят к границе лагеря, она тянется вдоль высохшего русла реки. На дне лежит мусор.
«Речка пересохла: всю воду с гор отвели в Израиль», – уверена девушка, которая спешит укрыться в тени от припекающего солнца. Да и беженцам не разрешено подходить к реке, хотя ее сухое русло больше не наполняется журчанием. ООН построила здесь школу и поликлинику. Все дети учатся. Староста лагеря – молодой парень Айхам Авад. Он работает здесь же зубным техником. Вся его семья живет в Канаде, приезжают каждый год, а он остался – так ближе к родине. Ее, его родину, где он никогда не был, почти видно отсюда – она там, за Голанами.
Никто в лагере не получает никаких пособий. ООН, по словам Айхама, иногда помогает рисом и маслом, построила компьютерный класс. Сейчас ЕС начал строить новую канализацию – дело, правда, движется медленно.
Интересуюсь, есть ли в лагере полиция. «Все лагеря на самоуправлении. Полиция Сирии официально сюда не заходит, да это и не нужно. В лагерях ведь нет преступности. Семьи (порой они насчитывают по 100 человек) сами руководят жизнью. Сообща решаем, что нужно сделать в первую очередь. Ищем способы решения. Мы привыкли сами управляться. Ведь так жили палестинцы на родине», – отвечает он.
По словам Айхама, больше всего среди палестинцев преподавателей, врачей и инженеров. «А вот банкиров-палестинцев не бывает, – смеется он. – Врач президента Асада – палестинец, наши люди построили оконный завод, пилотами служат, военными, директор Дамасской библиотеки – палестинец. Поднимаются они высоко. А вот для детей в лагерях построить площадку негде. А ведь половина палестинцев – дети до 15 лет».
Спрашиваю, будь у палестинских детей площадки и сады, а у их родителей – виллы и счета, они перестали бы вглядываться в горизонт, силясь узреть свою утраченную родину? «Наш путь – путь борьбы. Мы его выбрали. Да, нас убивают, но нам некогда бояться, нам нужно идти вперед», – говорит Айхам Авад.
Списки запрещенных профессий
Если в Сирии палестинцы живут на равных, то в Ливане они лишены государством всех прав. Хотя отношение людей к палестинцам и там и там братское.
Самый большой в Ливане палестинский лагерь Бурж-аль-Баражна находится в Бейруте – через дорогу от шиитского района Дахия. Дахия – многоэтажный высотный квартал, Бурж-аль-Баражна – одноэтажный лабиринт хижин.
Дахию Израиль бомбил каждый день во время войны 2006 года. Там было разрушено более 200 многоквартирных домов. Бомбовые удары разнесли мосты и эстакады, отделяющие Дахию от Бурж-аль-Баражны. В первые дни войны мировые агентства упорно рассказывали о том, что «Израиль бомбит Бурж-аль-Баражну, где находится бункер лидера «Хезболлы», и уже сбросил 23 тонны бомб».
И сейчас много путаницы. В те дни, когда я гуляю по людным улицам Дахии, мировые агентства передают, что Бейрут обезлюдел, что по его пустынным улицам не решается передвигаться даже армия Ливана. В Дахии между тем на улицах полно народа, включая семьи с детьми. В палестинском лагере тоже царит оживление.
Бункеров здесь нет. В палестинский лагерь два года назад чудом не попала ни одна бомба. Но все его стены по периметру изрешечены пулями войны 26-летней давности. Тогда Израиль бомбардировал город, не стесняясь. Погибло, по ливанским данным, около 50 тысяч человек. Два месяца в 1982 году Бурж-аль-Баражна был в глухой осаде. Погибло много детей и женщин, люди ели траву и глину, но не сдались. Потом в память об этой осаде ООН учредила 4 июня Международный день невинных детей – жертв агрессии.
Денег на ремонт этих зияющих дыр у людей нет до сих пор.
В августе Израиль снял осаду, а в сентябре произошла резня мирного населения, включая женщин и детей, в палестинских лагерях Шатила и Сабра. Лагерь палестинских беженцев возник стихийно.
В 1952 году в Бурж-аль-Баражне собрали 6 тысяч палестинцев, согнанных с деревень на самой границе с Израилем. Четыре года люди нигде не могли найти пристанище в Ливане, пока им не разрешили поселиться в тогдашних беднейших пригородах. Теперь здесь ютятся 20 тысяч человек.
Всего в Ливане около 450 тысяч беженцев в 16 лагерях, разбросанных по всей стране. В Бурж-аль-Баражне существуют ячейки всех палестинских организаций. При въезде в лагерь висят портреты и Ясира Арафата, и шейха Ясина, и христианина Джорджа Хабаша.
Во главе лагеря стоит народный комитет, где представлены все движения. Абу Ваель – глава этого комитета. Он родился в 1950 году, уже в изгнании. «По 194-й резолюции ООН власти должны выделять поселенцам землю. Четыре года тянули. Потом дали 1 кв. км – без электричества, без воды, без канализации, – говорит Абу Ваель. – В Ливане действует список из 74 профессий, которые запрещены для палестинцев. Если ты вне лагеря работаешь врачом или инженером, тебя отдают под суд. Внутри лагеря палестинцы могут работать кем хотят. Правда, это почти бесплатная работа, ведь у людей очень ограниченные средства. Здания построены стихийно, без технического расчета: кто мог думать, что мы тут надолго? А семьи растут, пристраивают второй, третий этажи. Государство Ливана до сих пор дает беженцу, сыну беженца, внуку беженца только справку о рождении и смерти – это все его обязательства перед нами. Даже завещание палестинец оставить не может. Не может свой дом унаследовать. 60% людей живут в нищете. На семью приходится $150 в месяц».
Большинство обитателей Бурж-аль-Баражны – из Джалиля. Там остались те, кто сопротивлялся оккупации.
Мы сидим на втором этаже, где располагается народный комитет.
Сходятся люди, старые и молодые, садятся по кругу. Приносят ароматный чай с мятой в стаканчиках. У одного почтенного отца семейства 13 детей. Он ничего не имеет против того, чтобы его дети по возвращении ради мира породнились с евреями: «Любой, кто примет ислам, может жениться на моей дочери. Пусть еврейка выходит за моего сына, мы сделаем ее доброй мусульманкой. Мы не против евреев. Одна из причин наших бед – миллион советских евреев, которые переселились в Палестину. Почему им можно возвращаться, а нам нет? Вы русская, можно у вас забрать вашу Россию? Почему у нас можно? Мы не хотим углубляться в прошлое, оно минуло, мы хотим конструктивное решение в настоящем времени». По его словам, резолюция ООН о возвращении есть, но беженцам не дают вернуться на их землю.
«Если палестинец женится на ливанке, через год получает гражданство Ливана. Но браки редкие. Нас не беспокоит проблема ассимиляции. Все палестинцы чувствуют себя частью Палестины. Мы и из женитьбы извлечем пользу: мы рассказываем другим народам о беде палестинцев. Сближение палестинцев и ливанцев облегчает половину задач. Ливанцы больше помогают, чем Аббас, хотя он и заявил, что все ливанские беженцы первыми вернутся в Палестину, как только будет подписано соглашение», – говорит пожилой палестинец в очках. За всеми перипетиями переговоров здесь следят с удвоенным вниманием. И знают о них гораздо больше, чем сообщает телевидение.
В Ливане беженцам приходится трудно. 200 тысяч работают в странах Персидского залива. Семьи остаются дома. Выхожу из лагеря. Улочки – как в средневековых городах, два человека не разминутся, хотя этим стенам всего 60 лет. Повсюду висят гроздья проводов и резиновых труб – так здесь проведены вода и электричество. По-другому не получается: начнешь копать – рухнет дом. Если где-то дома расступаются, там сразу же встречаешь детскую компанию.
Дети играют в футбол посреди мостовой на пограничной улице, ловко уворачиваясь от редких машин. В обычные дни, когда движение плотное, здесь не поиграешь. Паренек чеканит мячик. Мальчишки играют в прятки – вот кому настоящее раздолье. Палестинец Висам дает им немного денег на конфеты. Ватагу как ветром сдувает. Через минуту возвращаются, светясь от счастья. Купили мороженого на всех.
Идут подружки: одна в платке, другая – с распущенными волосами. Среди палестинок спокойное отношение к дресс-коду. Через открытые двери школы видны классы. Там живое обсуждение, тут дети сгрудились вокруг компьютеров, а вот младшие что-то усердно мастерят.
На входе в лагерь расставлены знамена и флаги палестинских движений. Все стены увешаны фотографиями героев и рисунками Аль-Аксы, мечети на Храмовой горе, в которую никто из нынешних обитателей лагерей никогда не ступал.
