Последняя серия терактов в Европе вызвала очередной прилив исламофобии. Как это не прискорбно фиксировать, но, пусть и с рядом оговорок, все же, наверное, можно признать: такая реакция европейцев на происходящее объяснима. В конце-концов, осуществившие террористические акты лица (во всяком случае, исполнители) однозначно позиционировали себя мусульманами. Безусловными приверженцами Ислама их воспринимают и жители Запада.

Посему и не вдаются европейцы в коранические тонкости, скажем, в аспекте констатации Книги о приравнивании лишающего жизни невинного человека к убийству "всех людей" ("Трапеза": 32). Да и вряд ли будут вдаваться в смысл этих и схожих аятов, ежели, как тиражируют мировые СМИ, последними словами терристов являются громогласные "Аллах Акбар".

Вот повсеместно и озвучиваются на фоне непрекращающихся трагедий со смертями безвинных детей, женщин, а нередко членов одной семьи, обвинения в адрес исламской религии и мусульман всей планеты без исключения.

Признаем, что в этом стройном хоре осуждения и ненависти пробиваются отдельные трезвые голоса, на что ранее обращал внимание автор (1), но, к сожалению, в основной массе все видится исключительно в темном разрезе.

В свете сказанного, целесообразно отметить, что в глобальном аспекте акцент на исламофомию в мировом пространстве стал проявляться далеко не вчера и даже не в прошлом веке. И на то также имелись свои причины. Правда, если внешне их подоплекой проявлялись межрелигиозные противоречия, в действительности речь шла о геополитических мотивах (в общем-то, как и в сегодняшние дни). Но и в те исторические отрезки времени практически всегда выискивались голоса, пытавшиеся подойти к представлению Ислама мировому сообществу объективно. В когорте этой категории лиц особо выделялись фигуры значимых специалистов в области ориенталистики, впоследствии ставшей именоваться востоковедением.

Важнейший нюанс тут проявляется в том, что озвученные ими мысли сохранили свою актуальность вплоть до переживаемого нами периода. Ибо благодаря им в немалой степени можно почерпнуть ответы тем, кто, будучи даже убежденным в "античеловеской" сути Ислама, все же готов прислушаться к альтернативному мнению, звучащему из уст научных авторитетов.

В этой связи, представляется уместным обратиться к наследию выдающегося украинского ученого, блестящего востоковеда Агафангела (Агатангела) Крымского (XIX-XX вв.). Предваряя взгляды этого уникального по своему интеллекту, работоспособности и способности охватывать (объединять) "необъятное" ученого, хотелось бы подробно осветить его жизнедеятельность. Но даже фрагментарное повествование о ней требуют тщательнейшего осмысления и освещения. Посему позволим себе ограничиться информацией лишь о том, что нередко именуемый одновременно (!) ведущим ориенталистом и славистом Российской империи А. Крымский в 1892 г. окончил Лазаревский институт восточных языков в Москве, а в 1896 г. - историко-филологический факультет Московского университета.

В 1896-1898 гг., во время научной командировки в Ливан, его теоретическая подготовка оказалась ярко дополненной практическими познаниями в направлении мира Ислама. Как отмечал еще в советское время украинский историк и писатель, бывший преподаватель Ужгородского университета Казимир Гурницкий, знакомство с Ближним Востоком и "его многовековым культурным наследием", с "книгохранилищами Бейрута и Шуэйра" окончательно утвердило молодого ученого на избранном пути, позволив к началу ХХ в. "стать одним из ведущих знатоков Востока, принять активное участие в создании московской школы, востоковедения", параллельно приступив к закладыванию основ "развития ориенталистики в Украине". В 1898-1918 гг. А. Крымский - преподаватель Лазаревского института, в котором с 1901 г. возглавлял кафедру арабской лингвистики, являясь профессором арабской литературы и истории мусульманского Востока. Подготовленный им "курс истории народов Ближнего и Среднего Востока и их литератур" оказался "намного шире программы Специальных классов" этого учебного заведения (2).

Его приглашают в редакцию знаменитого Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона вести рубрики арабистики, иранистики и тюркологии. В значительной степени благодаря исследованиям А. Е. Крымского историю и культуру народов Востока в российской и мировой науке начали рассматривать как органическую составляющую всемирного социокультурного процесса (3).

Наверное, на этой ноте мы прервем небольшую зарисовку о выдающемся ученом (надеясь затронуть этот контекст в более широком формате в отдельном исследовании), обратив внимание, что непосредственно на рубеже XIX-XX вв. А. Крымский и опубликовал ряд работ о мусульманском мире и об Исламе.

А. Крымский об "исламских народах" (терминология ученого)

Взгляд на Ислам А. Крымский предваряет подробным описанием своего видения ситуации в мусульманском мире к концу XIX в. В разрезе рассматриваемой темы читателю, возможно, будет интересно улышать отдельные выдержки из его анализа, в особенности в векторе сложившихся на сегодняшней день геополитических взаимоотношений между ближне- и средневосточными народами.

В преломление к периоду упадка Османской империи профессор пишет, что "добровольное сближение Востока с Западом и насильственное наступление" последнего на первый приводят в определенной степени "к европеизации Востока". Западное влияние получает "доступ на Восток" вследствие исчезновения политической силы исламских государств. Их, с одной стороны, заинтересовал опыт европейских стран, с другой, - они оказались не в состоянии "помешать наступательному вторжению европейского влияния и европейским попыткам переделать Восток на свой лад". В любом случае, в целях ознакомления "с наукой Запада", начался период отправки "для образования за границу" молодых турок.

А. Крымский довольно подробно описывает "исламские народы". Если очень коротко, то, по его словам, арабы-бедуины "совершенно равнодушны к вере, а горожане отличаются широкою терпимостью", в свете чего Египет и Сирия "пошли в усвоении европеизма впереди всех мусульманских стран". "Фанатизм" высвечивается только у "арабов-дире - полукочевых, полуоседлых" арабов, "живущих на краю пустыни".

Персы - народ "чрезвычайно остроумный, склонный к свободомыслию и чуждый религиозного фанатизма", нечто вроде которого может проявиться в "их яростной ненависти к суннитам". Но т. к. турки ("соседние сунниты") - "исконные враги персов", здесь, скорее можно усмотреть "ненависть национальную".

Вместе с тем, продолжает А. Крымский, тюрки (турки, туранцы) - "полная противоположность арабам и иранцам". В глобальном смысле, их "отличительным признаком" является, в т. ч., "ненависть к отвлеченным рассуждениям, религиозный консерватизм". "Турки-османы, в крови которых есть известная примесь европейская", не совсем фанатичны, но "тверды и консервативны в вере". Если в целом "тюрки представляют элемент ретроградный", то "иранцы и арабы - прогрессивный". Последние, хотя "друг друга не любят", стыкуются в "ненависти к тюркам".

"Середину" между ярыми фанатиками и "другими (по географическому положению и религиозному настроению) занимают тюрки-азербайджанцы, по вероисповеданию шииты". При этом, пишет А. Крымский, "европейские татары под долгим русским владычеством успели потерять агрессивную нетерпимость, но консерватизм сохранили вполне".

В свою очередь, у курдов ("классические разбойники передней Азии", по-Крымскому) "религия играет самую последнюю роль". Здесь ученый цитирует венгерского востоковеда, путешественника XIX-XX вв. Арминия Вамбери, согласно которому "курд меняет веру сообразно со временем года - для него та вера наилучше, которая в данную минуту наивыгоднее".

Что касается повелителя мусульманского государства, вне зависимости от того, это османский султан, персидский шах или эмир Афганистана, его отличительным признаком является "неограниченная деспотическая власть над подданными", а он сам "считается источником и хранилищем закона", если не сказать, "самый закон". "Главную власть над государством", идентичную повелителю, получают его "личные любимцы". Правда, "помимо фаворитов", существует и "регулированное государственное управление", при котором "орудиями повелителя" являются "светские министры с подведомственными им чиновниками", а в некоторых случаях - "глава мусульманского духовенства" (также с подчиненным ему штатом).

Безусловно, нельзя не признать, что некоторые из вышеприведенных акцентов А. Крымского о тюрках (или, скорее, о разнице между османскими и проживающими на территории Российской империи тюрками) несли политический оттенок. Вполне очевидно, что это вызывалось непрекрашающимся антагонизмом между царской Россией и султанской Османской империей, глава которого являлся также халифом всего исламского мира. Посему востоковед совершенно не спонтанно противопоставлял находящуюся в состоянии "политического, экономического и умственного" упадка Османскую империю (с косностью и застоем османских турок, противящихся "пробуждению"), "культурной семье народов" тюрок, находящихся "под властью России" (4).

Немного о "женском вопросе". А как же без него?

Линия А. Крымского на сопоставление происходящего на османском и российском исламском полях опосредованно проявилась по другим направлениям.

Говоря, что в исламском обществе "женщина считается рабыней или вещью, которую, во избежание потери, нужно держать под замком", по "крайней мере, вдали от посторонних глаз", блестящий исследователь останавливается на наличии среди мусульман лиц, желавших "преобразовать" ситуацию. В частности, он приводит в пример знаменитого азербайджанского нефтепромышленника и мецената Гаджи Зейналабдина Тагиева, ходатайствовавшего c начала последнего десятилетия XIX в. "перед попечителем" о "разрешении открыть школу для мусульманских девочек". А. Крымский приводит высказывание Г. З. Тагиева из Записки: "Замкнутость мусульманской женщины и вытекающее отсюда несознание ею своих человеческих прав держится на мнимо-религиозной основе" (4).

Но каких усилий стоило магнату и меценату получить добро на строительство в Баку школы на азербайджанском языке для девочек-мусульманок. Для более полной картины, позволим себе сослаться на известного азербайджанского писателя и публициста ХХ века, прекрасного знатока истории Манафа Сулейманова. Первоначально Г. Тагиев обратился с этой просьбой к российскому императору Александру III, но получил отказ. Когда на престол заступил Николай II, "в связи с церемонией коронации Тагиев посредством некоего сенатора посылает жене Николая - Александре Федоровне - очень дорогой подарок. Гаджи просит ее посодействовать в деле открытия бакинской русско-мусульманской женской школы, а чтобы умилостивить царицу, ходатайствует о присвоении школе" ее имени. Лишь спустя два года, в 1896 году, было получено разрешение на строительство.

После этого Г. З. Тагиев столкнулся с другими сложностями. Видные представители бакинского духовенства не желали предоставлять благословение на реализацию тагиевской идеи. Тогда он, снабдив одного из мулл "деньгами и богатыми подарками", направил того в ведущие мировые центры Ислама для получения от религиозных авторитетов официальных документов с подтверждением права мусульманских девушек "обучаться в современных школах" и непротиворечии этого традициям. Молла "оказался очень предприимчивым человеком", сумев обзавестись письменными разрешениями "восьми самых известных в то время муджтахидов", т. е. высокопоставленных исламским богословов, обладающих правом выносить фетвы (решения) по важным вопросам религии и мусульманского права (5).

Так что реализовать прогрессивную идею об обучении девочек из мусульманских семей было далеко не легко.

В продолжение этой темы А. Крымский отмечает, что "среди самих мусульман" в последние десятилетия XIX в. "возникли общества, поставившие целью "основание ряда высших школ, в которых, при мусульманском богословии, преподаются светские науки в западном духе".

Конечно, невозможно не признать, что подробнейшее, пусть в чем-то и несколько субъективное, описание А. Крымским политико-экономического и социально-культурного состояния дел в мусульманских странах, имело немаловажное значение для читателя - в ракурсе восприятия роли Ислама (как и перспектив его развития) на этом значительном ареале. В понимании же Ислама изнутри мысли А. Крымского могли иметь неоценимое значение.

Ислам - для всех

Прежде всего, в лице пророка Мухаммада, да благословит его Аллах и приветствует, А. Крымский видел искреннего человека. История посланника интересна тем, что в ней перед нами предстает "не бестелесный, бесплотный, совершенно идеализованный и невозможный образ, а живая личность, - вдохновленный апостол, не лишенный, однако, в буднишней жизни буднишних человеческих слабостей и недостатков", - писал А. Крымский. Вслед за чем приводит слова российского православного богослова и духовного писателя, профессора Московской духовной академии (XIX-XX вв.) Сергея Глаголева: Мухаммад "любил молиться" и "любил Аллаха Милостивого и Милосердного", поэтому вполне естественно его желание "объединить в этой любви людей". "Радость молитвы должна была внушать ему уверенность в успехе предприятия", ибо он "безусловно убедился в своем божественном посланничестве", и в нем "жила могучая вера" во "всемогущество Аллаха".

Не преминул А. Крымский привести высказывание известного нидерландского востоковеда и исламоведа XIX в. Рейнхарта Дози: "Грубый самозванец не был бы в состоянии основать религию, которую приняли миллионы людей". Без "твердого и внутреннего убеждения Мухаммад никогда бы не смог стойко выдерживать в течение более десяти лет те оскорбления и опасности, которые его ждали". По словам Дози, "мекканская знать" с момента проповедей Мухаммада осознала, что "торжество нового" является (в т. ч.) "сигналом для общественного и государственного переворота".

Другое дело, рассуждает А. Крымский, если первоначально "на Мухаммада смотрели как на главу духовного" (6), он постепенно, "пользуясь авторитетом религиозным", приступил к регулированию гражданских отношений "мусульман между собой и мусульман к немусульманам". При обращении к нему "за судом, его решения бывали очень удачны". Тем самым, шаг за шагом власть посланника "делалась и светской - очевидно, благодаря его личным качествам"(7). Как результат, "в основу общественных отношений" вместо "прежнего начала племенного" была положена "религия"(6).

Отметим, что в свой труд об Истории мусульманства А. Крымский поместил знаменитую работу известного венгерского востоковеда (арабиста, исламоведа) XIX-XX вв. Игнаца Гольдциера (к слову, еврея по происхождению) - "Арабские племенные отношения и Ислам". Насколько усматривается, это было сделано не случайно, т. к. в записях И. Гольдциера А. Крымский видел подтверждение своих мыслей. Тот призванием Ислама определял прочность утверждения равенства и братства "всех сплоченных его союзом людей". По словам И. Гольдциера, "водворение" мусульманства "должно было нивелировать все общественные и генеалогические различия"; между "арабом и варваром, между свободнорожденным и вольноотпущенником" исламом не предусматривалось "никакой разницы". В исламе "должны быть только братья" (6).

Без сомнений, для реализации этой генеральной линии на практике должно было пройти время, а отсюда - неспонтанность ввода посланником в Ислам строгой дисциплины - "вещь, неслыханную до тех пор для арабов". Этот важнейший фон взаимоотношений в мусульманском сообществе (умме) Мухаммад пропагандировал до конца своей жизни, остановившись на нем и в последней проповеди в Мекке: "Каждый мусульманин - брат мусульманина, и все мусульмане - братья!"(8). Да и не мог не подчеркнуть это пророк в завершающем его жизнь прилюдном выступлении, ибо слова Аллаха так и гласят: "Воистину, верующие - братья" ("Комнаты",10).

В контексте высвечиваемого, представляется уместным провести параллель и со сказанным известным азербайджанским писателем-эмигрантом (первая половина ХХ в.) Мухаммедом Асад-беком (Курбан Саид): "Выстроенная Мухаммадом практическая теология" настолько объединила "практику, государство и религию в единое целое", что в течение последних веков их уже "друг от друга невозможно было отделить". При этом, "равенство людей" заложено в мусульманстве "в теологическом аспекте", вследствие чего "демократия Ислама - это теократическая демократия" (9).

"Дух" Ислама

Способный "сосредоточить свое внимание исключительно" на коранических "представлениях о Боге" может "поразиться простотой Ислама", - писал А. Крымский. По его словам, в Коране нравственность, политика и гигиена "выступают вместе, нераздельно, как религиозные обязанности". Констатируя помещение в Книге практических повелений и запрещений, регулирующих как "повседневную жизнь человека в семье и вне дома", так и отношения "членов общества друг к другу", ученый фактически демонстрировал Ислам образом жизни мусульманина.

При этом, однако, А. Крымский не воспринимает ряд воззрений Р. Дози, в частности, утверждения того об отсутствии в Коране "глубоких мыслей" и идей, не пытающихся "разрешить великих идей", и уверения, что "неподвижность" в Исламе "возведена в принцип". Свидетельствуя, что во множестве мест Корана "прямо утверждается свободная воля у человека", среди "положительных качеств" Ислама А. Крымский выделяет "его логическую удобопонятность". Параллельно он констатирует невозможность ограничиваться "буквою" Книги, высказываясь о важности пропуска через себя вопроса о "духе Корана".

Обращая внимание на факт, что в некоторых случаях сунна (хадисы) "идет вразрез с буквой Корана", он актуализирует аспект "согласования" сунны с Откровением: "Мыслящий мусульманин должен до настоящего времени задавать себе вопрос о духе Ислама"(6). А разве данный подход А. Крымского не соответствует коранической констатации о том, что, придав своим созданиям "соразмерный облик", Аллах "вдохнул" в нас "от Своего духа", даровав "слух, зрение и сердца" ("Поклон", 9)?

Затрагивал А. Крымский и такой тонкий вопрос, как убеждение "очень многих" в том, что "печальное положение современных" для ученого мусульманских государств сигнализирует "об упадке ислама". Но это - "совсем неверно", - декларировал профессор, подчеркивая неправомерность лиц, предвещающих Исламу "близкую смерть". Благо мусульманская религия "не только не в упадке, а будет существовать еще очень долго".

А. Крымский уверенно предрекал, что Ислам "прекрасно может совместиться с наукой", поэтому не должно "отказывать" мусульманству "в способности к прогрессу" и даже в малой степени считать Ислам "помехой цивилизации" (аналогично другим религиям) (4).

Ну и, естественно, А. Крымский не мог не затронуть еще один глубочайший аспект в исламском векторе, всегда волнующий и настораживающий миллионы людей на планете.

О фанатизме и Джихаде

Как писал К. Гурницкий, в царской России "буржуазные, особенно миссионерствующие, историки, предвзято интерпретируя или даже фальсифицируя факты, сводили причины военных успехов арабов к религиозному фанатизму", якобы свойственной "грубой, необузданной арабо-мусульманской расе". Для "подтверждения этого реакционного тезиса использовалась узаконенная Кораном и будто бы абсолютизированная праведными халифами обязанность мусульман вести свяшенную войну - Джихад". В Российской империи "такое утверждение проникло даже на страницы школьных учебников", т. к. "имело под собой политическую подоплеку: обелить колониальную политику на Востоке, дискредитировать нарастающее национально-освободительное движение". Специалисты по Исламу и средневековой истории "были призваны доказать, в частности, исконную враждебность мусульманских народов христианской Европе, их врожденную склонность к Джихаду. А Крымский объявил эту трактовку причин военных успехов арабов ненаучной", выдвинув "в противоположность ей свою, еще раз присоединив свой голос к голосу той части русских востоковедов, которой чужды были казенные установки в отношении прошлого и настоящего народов мусульманского Востока" (2).

Не исключено, что немалое количество из числа ознакомившихся с этими строками причиной их рождения посчитают идеологическую составляющую, т. к. одной из внешнеполитических задач СССР являлось возбуждение симпатий исламского мира в сторону Советского Союза. И никто иной, как историки, должны были обосновать миролюбие социалистической стран к арабскому Востоку положительным "восприятием" исламских постулатов. Не будем спорить, в немалой степени данный подход действительно имел место. Однако, ссылку К. Гурницкого на А. Крымского ни в кой мере не получается назвать натянутой.

Обратим внимание, что в аспекте наличествующих вокруг упреков о проповедовании Исламом "фанатизма" А. Крымский подчеркивал: если кто-то из позиционирующих себя мусульманами - "фанатики, то это не значит еще, что ислам не может быть нефанатичен". По его утверждению, отсутствие доказательств на происхождение фанатизма из мусульманской религии свидетельствует о необязательной его связи с Исламом, ибо "в самом Коране" он отсутствует, да и характерен далеко не для "всех мусульман".

А. Крымский приводит комментарий уже цитируемого Р. Дози о "священной войне", согласно которому последняя "вменяется в обязанность" мусульманина "в том единственном случае, когда враги ислама оказываются нападающими". "Если кто-нибудь понимает предписания Корана иначе, - конкретизировал Р. Дози, - то виновато в этом произвольное толкование богословов".

Эту мысль А. Крымский дополняет фиксацией, что непосредственно пророк Мухаммад, имевший "в виду войну только оборонительную, а не наступательную", также "не предписывал обращать людей Писания в Ислам насильно". "Это совершенно ясно для всякого, - резюмирует А. Крымский, - кто будет читать Коран без предубеждения", поэтому "даже противомусульманские миссионеры на навязывают Мухаммаду наступательности"(4).

Написано же это было в 1899 г., когда взаимоотношения Российской империи с исламским миром в "лице" Османской империи были совсем нерадушными, мягко говоря. А этот факт вряд ли требует особых комментариев.

Заключение

Таким образом, как мы видим, приведенные выкладки А. Крымского несут свою актуальность вплоть до сегодняшних дней. Остается только надеяться, что массы людей будут обращаться к ним и на нынешнем историческом этапе, и в последующие годы, т. к. внимательное ознакомление со сказанным ученым позволяет подойти к Исламу не огульно, а как бы изнутри. Как минимум, изложенное А. Крымским может вызвать реальный интерес к постепенному познанию исламской религии посредством хотя бы отдельных выдержек из Корана. Тем самым, не исключено, что многие из числа однозначно уверенных в "ретроградности" и "агрессивности" Ислама сумеют видоизменить свое представление о мусульманстве и приверженцах данной религии.

И это - один из значимейших на все времена итогов прекрасных исследований А. Крымского.

Автор выражает сердечную благодарность сотруднице Львовского литературно-мемориального музея Ивана Франко Соломии Вивчар, поспособствовавшей ознакомлению с отдельными фрагментами творчества выдающегося Агафангела Крымского.

1.См. например:

а/Далеко не весь немусульманский мир настроен антиисламски

http://idrak.org.az/new/ru/%D0%B4%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D0%BE-%D0%BD%D0%B5-%D0%B2%D0%B5%D1%81%D1%8C-%D0%BD%D0%B5%D0%BC%D1%83%D1%81%D1%83%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%BC%D0%B8%D1%80-%D0%BD%D0%B0/

б/Стереотипы, автоматы и карандаши

http://e-minbar.com/comments/stereotipy-avtomaty-i-karandashi

2.Гурницкий К.И. Агафангел Ефимович Крымский

http://www.twirpx.com/file/836579/

3.Агатангел Крымский (1871-1942). В сборнике: "100 великих украинцев"

http://fisechko.ru/100vel/ukrain/71.html

4.А. Крымский. Мусульманство и его будущность. Прошлое ислама, современное состояние мусульманских народов, их умственные способности, их отношения к европейской цивилизации

http://www.twirpx.com/file/1654440/

5.Сулейманов Манаф. Дни минувшие (Исторические очерки)

http://ebooks.azlibnet.az/book/GjkqXSRB.pdf

6.Крымский А. История мусульманства

http://www.twirpx.com/file/827712/

7.А. Крымский. Мохаммед. Статья для Энциклопедического Словаря Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона

http://www.vehi.net/brokgauz/all/069/69062.shtml

8.Ибн Хишам. Жизнеописание Пророка Мухаммада.

http://www.ar-ru.ru/kutub/arabic-books-for-reading/72-siratu-ibn-hisham-harakat

9.М. Асад-бек. Мухаммед. Последний пророк

Баку, 2005, с. 167, 169

Теймур Атаев, политолог из Азербайджана

teymur-ogtay@rambler.ru