Так получилось, что День народного единства 4 ноября не ассоциируется у большинства живущих в России людей ни с чем. То есть одни вообще не знают, что это за праздник, но воспринимают его исключительно как еще один выходной, другие по инерции празднуют очередную годовщину Октябрьской революции, третьи едва слышали новое название. В итоге получается, что живой смысл в этом дне видят в основном те, кто идет на “Русский марш” или симпатизирует тем, кто идет.
Это событие, изначально инициированное как бы националистической оппозицией, несколько лет подряд исправно приурочивалось к 4 ноября. И в итоге так плотно наложилось на выдуманную кремлевскими идеологами дату, что одно без другого теперь как-то уже и не мыслится. 4 ноября? — “Русский марш”! День, в который чествуется национальное единение, на самом деле становится днем национального размежевания.
Сама дата выбрана не слишком удачно: 4 ноября — это вовсе не день победы Минина и Пожарского в 1612 году. Строго говоря, гарнизон польских интервентов в Москве сдался ополченцам окончательно не 4-го, а 6 ноября нового стиля. А на 4 ноября при смене календаря переместился праздник Казанской иконы Божией Матери, по смыслу связанный с событиями 1612 года, но все же означающий несколько иное. У праздника иконы история, понятно, подлинней, чем у Дня народного единства, и даже чем у годовщины Октября. Он отмечается с 1649 года как церковный праздник Русской православной церкви.
В 2009-м году социологи спросили у празднующих граждан, кто чествует 4 ноября Казанскую икону Божией матери. Оказалось 6% — на 4% меньше, чем тех, кто все еще вспоминает в ноябре революцию. Даже если предположить, что за последние три года число истовых православных в нашей стране кратно выросло, они все равно здесь не одни — есть еще мусульмане, буддисты, иудеи, католики, протестанты, есть атеисты, все, кто угодно. Конфессиональный праздник одной конфессии не может быть праздником единства в светском государстве. То есть он может, но тогда не стоит удивляться, что он не объединяет, а разъединяет.
Вероятно, в 2005 году, когда 4 ноября отмечали впервые, еще казалось, что разделение на участников “Русского марша” и всех остальных несерьезно. Двести клоунов в окружении восьмисот омоновцев — не повод говорить о каком-то расколе. Но тогда еще не было ни Кондопоги, ни Манежной площади. Тогда еще не было опросов, показывающих, что 40% россиян (всего на 5% меньше тех, кто знает официальную версию праздника, про Минина и Пожарского) в той или иной степени поддерживают тезис “Россия для русских”. Не было крепнущего с каждым днем ощущения, что страна стоит на пороге внутреннего этносоциального конфликта, по своей природе похожего на те, которые в свое время разорвали, к примеру, Грузию.
Даже аккуратные кремлевские спичрайтеры видят, как поляризуется масса электората: теперь им надо готовить одни слова для условных футбольных болельщиков (хотя дело вовсе не в болельщиках), и другие — для представителей прогрессивной и не очень прогрессивной молодежи. А это, как говорила раньше хулиганствующая молодежь, реальные вилы: рано или поздно придется выбирать, и какой бы выбор ни был сделан, он расколет существующую страну. Если исходить из приоритета сохранения страны (предположим, российское руководство исходит именно из этого приоритета), выбор может быть только один: ни те и не другие, а все вместе. Это, вообще-то, ясно как день.
За последние 20 лет это миллион раз проговорено как учеными, так и высшими государственными чиновниками. Но от многократного произнесения слова “халва” во рту, как давно известно, не становится. Если президент повторит словосочетание “гражданская нация” в послании Федеральному собранию в этом году на 16 раз больше, чем в прошлом, гражданская нация от этого не сформируется. Одни ее осколки так и будут зиговать на “Русском марше”, а другие — препираться с полицией, стоящей по пятницам в оцеплении вокруг мечети в Выползовом переулке. Они перестали бы быть осколками, если бы у них был общий конструктивный проект, в котором у каждого было бы будущее. Но такого проекта нет.
Зато есть новехонькая Стратегия государственной национальной политики, авторы которой снова измеряют свои достижения в количестве повторений слов о гражданской нации на 15 страницах. 1 декабря Стратегия должна быть передана президенту. Странно ждать, что после этого что-то изменится. Даже если вдруг представить себе, что во время следующей поножовщины футбольного фаната и кавказского любителя лезгинки в не вполне предназначенных для этого местах у каждого из них окажутся под рубашкой эти 15 страниц о гражданской нации, они не спасут ни того, ни другого. При этом парадоксальную ярость с самых неожиданных сторон вызывает любая попытка предложить хоть какой-то содержательный ответ на так называемый “национальный вопрос”. Вот Михаил Прохоров предлагает, например, упразднить республики. Сам он придумал это, или кто-то тестирует с его помощью такую идею, не принципиально. Он доходчиво аргументирует свое предложение: некоторые республики — это “крыша” для вороватой этнократии, которая ставит всю социально-экономическую сферу настолько с ног на голову, что республики автоматически становятся источником конфликтности и кирпичами, на которые рискует распасться страна.
И что же? Он тут же оказывается мишенью. И для представителей республик, которые защищают свой квазисуверенитет, словно они какие-нибудь Минин и Пожарский, а вовсе не жители единой и неделимой страны. И для ученого сообщества, которое когда-то воспроизвело в российской Конституции 1993 года ленинские принципы национальной политики и с тех пор убеждено в своей раз и навсегда данной правоте.
Дело, в конечном счете, не в республиках. А в том, что не может быть никакого гражданского единства, когда представитель этнической группы А дома только в регионе, где народ А является доминирующим этносом. А на всей остальной территории, где, кроме А, живут еще народы B, C, D и E, является чужаком и, по сути, противником. Можно исписать не 15, а 1500 страниц бумаги, и назначить не один, а десять новых государственных праздников. Но если люди, независимо от региона происхождения, этноса и веры не будут одинаково и повсеместно защищены законом, они не будут понимать, зачем нужно гражданское единство. Им будет проще адаптироваться к любым физически действующим законам на маленьком клочке суши, где все соседи говорят на их родном языке и следуют тем же обычаям.
Это условие — повсеместная равная защита закона для всех — оно само по себе может оказаться объединяющим проектом, не надо выдумывать никаких нелепых идеологических систем. Но выполнить его в России, конечно, несопоставимо сложней, чем напечатать миллион экземпляров плакатов ко дню народного единства, которые смотрят на москвичей и гостей города из каждой витрины и зовут, если не вчитываться, не то на погром, не то на “Русский марш”.
