В последний день весны, 31 мая, в международном мультимедийном пресс-центре РИА Новости прошел мультимедийный круглый стол на тему: "Радикальный исламизм: насколько опасно это явление для России?".
В мероприятии приняли участие два признанных эксперта по мусульманскому сообществу России - член Экспертного совета при Совете муфтиев России Ринат МУХАМЕТОВ и старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Руслан, директор Фонда поддержки гуманитарных инициатив Руслан КУРБАНОВ.
Кроме того, в Круглом столе принимал участие бывший председатель ДУМ КБР, президент религиозного объединения "Международная исламская миссия" Шафиг ПШИХАЧЕВ.
Поскольку затронутые на этой встрече вопросы и поднятые на ней проблемы обладают невероятной важностью и резонансностью для мусульманской общины России, предлагаем вашему вниманию полную расшифровку этого мероприятия.
ВЕДУЩИЙ: В середине мая Институт национальной стратегии обнародовал доклад, в котором утверждается, что в России сформировалось и стремительно набирает силу новая политическая идеология радикальный исламизм, которая, по мнению авторов доклада, представляет угрозу национальным интересами России и ее целостности...
Насколько серьезна эта проблема радикального исламизма у нас в стране? В чем причины радикализации определенной части мусульман кой молодежи, если таковая имеет место? И если проблема есть, то каковы пути борьбы? Что нужно делать, чтобы эту проблему либо ликвидировать смягчить или ставить вопросы, которые требуют решения?
Сегодня в нашей беседе принимают участие президент религиозного объединения "Международная исламская миссия" Шафиг ПШИХАЧЕВ, член Экспертного совета при Совете муфтиев России Ринат МУХАМЕТОВ и старший научный сотрудник Института востоковедения РАН Руслан, директор Фонда поддержки гуманитарных инициатив Руслан КУРБАНОВ.
ПШИХАЧЕВ: Прежде всего, я считаю, что тот доклад, который сделан, слишком, как мы часто видим... Ситуация, которая описывается в этом доклад, переходит в какой-то разряд страшилок.
Да, сложная ситуация, те меры, которые сегодня предпринимаются в России, чтобы радикализм...легче стало с этим явлением. Но сама ситуация которая преподносится в докладе – я считаю, риск слишком завышен.
Те сложности и проблемы, которые имеются в нашем рос. сообществе, мы стараемся, со стороны религиозных организаций, мы стараемся сбить этот радикализм. Мы стараемся воздействовать.
Считаю, одним из самых главных шагов, которые нужно делать – это просвещение, просвещение и просвещение, со стороны религиозных организаций эти шаги предпринимаются.
Второй момент – нужно оздоровить социальное, экономическое поле. Чтобы молодое поколение получило возможность самореализоваться. Немаловажное влияние имеет и миграционный процесс.
Говорится в направлении этой ситуации много, предпринимаются какие-то отдельные шаги, но я считаю, их недостаточно. Наверное, говорить «радикальный ислам», «радикализация только исламской молодежи», не стоит.
Потому что радикализация сегодня, особенно молодежи, происходит не только в России, не только в исламском мире, и не только у молодежи, представляющей исламское население в РФ.
Может быть те события, которые происходят в странах БВ и СА, накладывают больший отпечаток на мусульманскую молодежь в России, но, насколько я замечаю, радикализация в молодежной среде происходит у представителей всех народов.
Нужно, конечно, предпринимать меры профилактики радикализма, этим нужно заниматься сообща государственным, общественным и религиозным деятелям. Также немаловажно - сейчас много партий регистрируются, нужно, чтобы они не использовали в своих предвыборных кампания сложности, которые имеются в нашем обществе.
МУХАМЕТОВ: Я хотел бы поддержать Шафига Ауесовича в том, что очень опасно превращать эту проблему и низводить ее до уровня некого жупела или страшилок. И для начала давайте все-таки разберемся в сути всего этого явления, который называют «исламизмом».
Хотя я не совсем разделяю этот термин и предпочитаю говорить больше о политической и общественной деятельности, мотивированной исламом, но раз уж устоялось. Давайте разберемся, что же такое «исламизм», ведь он бывает не только радикальным.
Сегодня исламизм представлен спектром самых разных организаций – от турецкой партии Справедливости и Развития до боснийских исламистов. До малазийских, и до уже самых крайних проявлений, которые мы видим обычно и которые нам чаще всего показывают и делают упор СМИ, политические деятели и эксперты.
При этом, например, даже «Братья-мусульмане», мы видим, как сегодня активно борются с джихадистами в Египте и Тунисе. Мы видим, что внутри этого пространства происходит очень глубокая дискуссия, и низводить это до уровня проблемы радикальных группировок – это то же самое, как, например, рассматривать весь политический левый спектр только в контексте деятельности Пол Пота, или говорить о правых, только исходя из того, что когда-то существовал Гитлер или какие-то наиболее крайние проявления.
Для России это очень опасно именно в том смысле, что не? ведет не только к конфликту и прямо противоречит нашим национальным интересам в плане продвижения на БВ, в странах, охваченных арабской весной, но и внутри страны, потому что порождает массу конфликтов в нашем внутреннем исламском мире, с 20-миллионным мусульманским населением.
Мы видим, что многие силы, как внутри страны, так и за рубежом, очень старательно подкидывают нам идею, которая ведет к тому, чтобы Россия проводила политику в отношении исламского мира, внутреннего исламского населения исключительно в контексте силовом.
В контексте так называемого радикального исламизма, навязывают идеи, что проблема миграции увязана прямо с исламским вопросом в России, политизируют проблему строительство мечетей и деятельность религиозных организаций.
Доходит до того, что исламизируют проблему федерализма, национальных республик, межнациональных отношений. Налицо задача. Чтобы свести весь этот спектр этого сложного явления только к проблеме экстремизма, радикализма.
Гиперболизировать эту проблему. Конечно, проблема существует, требуется огромная работа в плане социально-экономическом, политическая, общественная. Есть большая проблема в общественно-религиозном пространстве, наши религиозные и мусульманские институты не всегда адекватны этим вызовам.
Должна быть выстроена какая-то очень серьезная инфраструктурная система канализации этой молодежной энергии в какое-то конструктивное русло, но все отдавать на откуп силовиков и сводить проблему исключительно только к радикальному исламизму –это не только не соответствует интересам России, это неправильно с точки зрения научной и не в интересах ни мусульман, ни всего российского общества.
КУРБАНОВ: Доклад, подготовленный Институтом национальной стратегии, я очень близко изучил, с карандашом в руке. Я хотел бы по нему высказаться. Во-первых, в самой проблемой, поднятой в докладе, я естественно согласен.
Проблема радикализации существует, и она расползается по территории России, и прежде спокойные регионы оказываются вовлеченными в этот, так скажем, ареал неспокойствия.
С другой стороны, доклад очень слабо проработан. Его нельзя назвать научным докладом, потому что я не проследил в нем никакой научной методологии, все факты, которые были известны авторам, они свалили в одну кучу.
Такие доклады я обычно видел у студентов 2-3 курса, когда они курсовые пишут и все, что вычитали в интернете и в книгах, сваливают в одну кучу. Яркий пример – под определение ваххабизма подгоняются движения, которые находятся в прямом конфликте с ваххабистскими и салафитскими джамаатами, такие как например, Ихван аль-муслимин, Хизб ут-Тахрир или Таблиг – они все названы ваххбитскими.
Не претендует доклад и на некую консалтинговую составляющую, чтобы четко выделить проблему, а затем вывести какие-либо рекомендации органам власти, как с этим быть, здесь содержаться такие странные формулировки – я приведу вам цитату.
Авторы позволяют себе большие натяжки, вот, к примеру, «к ваххабизму нередко в практике правоохранительных органов причисляют и другие течения ислама, например, в россии к экстремистским отнесены секты турецких богословов «Гюлен» и «Нурси».
Здесь прямым текстом не говорится, что гюленовцы и нурсисты ваххабиты, но они подгоняются под этот контекст ваххабизма и говорится, что они вместе с ваххабистскими движениями относятся к движению пан-исламизма, в котором ваххабизм наиболее радикальный и кровавый.
То есть такие словесные игры, эквилибристика, не позволяют четко разделить это поле и понять, за каким движением что скрывается и почему те или иные движения запрещены в России.
Например, Хизб ут-тахрир запрещен на территории, как я понимаю, за призыв к строительству Халифата. Гюленовцы, нурсисты не призывают к строительству Халифата, они запрещены только, как я понимаю, из-за боязни проникновения турецкого влияния на территорию России.
Идеологически они отличаются друг от друга. Далее авторы утверждают, что у нас в России уже 700 тысяч ваххабитов. Дай Бог, чтобы вообще молящихся людей из числа мусульман в России было миллион с лишним.
Получается, что большая часть российских мусульман отнесена авторами к ваххабитскому течению. И что же они предлагают делать с этими ваххабитами? Существует предложение о принятии закона о запрете ваххабизма на территории РФ.
После введения этого запрета авторы думаю, что делать с этими 700 тысячами ваххабитов. Они предлагают использовать опыт Бахрейна, в котором лишают этих людей гражданства и выселяют из страны – куда?
Ладно. Не 700 тысяч, 100 тысяч, 50 тысяч, 20 тысяч. Куда выселять? В Афганистан? В Саудовскую Аравию? Ну не примут же их там, как это вообще на международной арене возможно выселение такие больших масс людей?
Очень слабо проработано в докладе и само определение категории традиционности того или иного мусульманского течения на территории России. Я имел прямую дискуссию с авторами этого доклада, с одним из авторов Михаилом Ремизовым, президентом Института национальной стратегии.
На мой вопрос, какие движения являются традиционными для России – те которые были на территориях, присоединенных к Российской Империи до революции, он сказал, что принцип историчности здесь не работает.
Что главный принцип, по которому будет определяться, традиционное это для России движение или нет, это , насколько это движение относится к светским основам госвласти РФ.
В таком случае какие-то жесткие, суфийские общины могут быть вынесены за пределы традиционных течений. А такие салафитские, например мадхалитские, которые готовы мириться со светской властью, они будут отнесены к традиционным.
А что тогда делать с православными сектами, которые считают государство бесовщиной? То есть этот категориальный аппарат, критерий, по которому определяется традиционность того или иного движения для России, вообще не проработан.
Речь здесь идет о пан-исламистском лобби. Применяются далекие от науки термины, такие как «в России сложилось пан-исламистское лобби, завербованное зарубежными проповедниками» и лидером пан-исламистского лобби называется Равиль Гайнутдин.
Очень занятно. Значит, авторы знают, что он был когда-то завербован зарубежными проповедниками, но если они знают, то фактов не приводят. Я считаю, что доклад достаточно алармистский, не научный, не профессионально подготовленный.
И учитывая тем более, что в команду авторов входили люди, известные своей откровенной исламофобской позицией, такие как Роман Силантьев и Раис Сулейманов, то многое становится понятным. Теперь что касается самой проблемы.
Мы можем часами говорить о разных причинах радикализации, это и нищета, и уровень образования, и социально-экономические проблемы, это и постоянные вооруженные конфликты в зоне проживания мусульманских народов, это.
Может быть, и слишком стремительное разрушение традиционного общества, в условиях наступления на это общество пост-модернистского, информационного общества. Но я хотел бы все эти причины свести к одной.
Вообще радикализация исторически происходит с разными народами. То есть когда-то, допустим, радикализировалась русская молодежь, когда на рубеже 19-20 веке появилось движение бомбистов, которые взрывали царей, чиновников, сотрудников царской охранки и т.д. шла стремительная радикализация русской молодежи.
Были разные причины, они не похожи сегодня на радикализацию мусульманской молодежи. Это такие поветрия идеологические, преходящие идеологические бациллы. За этим стоят причины, мы должны их исследовать.
Но вместо серьезного разговора о причинах этого, мы видим возгонку исламофобии в СМИ, страх, ненависть, отчуждения, и через эту возгонку закладываются линии отчуждения между социальными группами российского общества.
Почему это происходит? Я бы понял. Если бы к проблеме радикализации части молодежи, части сегмента общества РФ, и общество и государство отнеслось по-отечески. Да, это временное, так скажем, увлечение, да, это серьезная болезнь, сопрягающаяся с человеческими жертвами, со столкновениями, с вооруженными нападениями, но это болезнь, ее нужно лечить.
Внимательно, по-отечески проработать все, и эту болезнь излечивать, но вместо этого вокруг проблемы радикализации исламской молодежи, которая началась на волне войны в Чечне, вдруг выстроилась мощнейшая индустрия зарабатывания денег, торговля трупами, торговля оружием, торговля должностями, получение генеральских звезд, выбивание бюджета их федерального центра через торговлю нестабильностью на Кавказе – то, что делают элиты кавказских республик.
То есть вокруг этой радикализации, вокруг этой проблемы родилась мощная индустрия из силовых структур, из СМИ, из нечистых на руку чиновников и политиков, каждый пытается на этой радикализации заработать, как можно больше дивидендов – политических, финансовых, карьерных, информационных, рейтинговых.
Получается, что вместо лечения этой проблемы значительная часть и самые влиятельные сегменты нашего общества занимаются усугублением этой проблемы. И даже целенаправленным выдавливанием молодежи в лес, к радикальным проповедникам, к боевикам, чтобы еще больше возогнать эту проблему, и еще больше на мифическую борьбу с терроризмом выбивать бюджетные деньги.
Я считаю, что эта коррупциоемкая составляющая, когда значительное количество влиятельных фигур на российском поле заинтересовано в усугублении этой проблемы, не дает нам выйти из этого порочного круга. Я рад был бы оказаться неправым.
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Ректор МИУ недавно заявил, что подавляющее большинство мусульманских духовных лидеров, имамов мечетей в России прошли образование за рубежом, поскольку уровень отечественного образования достаточно низок. Согласны ли вы с этим утверждением? И в контексте сегодняшней темы – таит ли это в себе некую потенциальную опасность?
ПШИХАЧЕВ: У нас очень сильно муссируется вопрос имамов, которые обучались за рубежом. У нас среди духовенства нет даже 1% имамов, кто получил образование за рубежом.
И если человек учился за рубежом, это еще не значит, что он получил диплом, окончил высшее учебное заведение, и вернулся с этим дипломом. У нас подавляющая часть молодых людей, которые обучались за рубежом, не получали диплом, некоторые уходили, не закончив, некоторые уходили через год, полтора, два.
Поэтому утверждать, что все проблемы у нас из-за того. Что все имамы получили образование за рубежом, это, как минимум, некорректно. К сожалению, касаясь имамов, у нас за 20 лет не сложился контингент имамов, которые могли бы вести диалог на соответствующем уровне с молодежью, вести диалог на соответствующем уровне с интеллигенцией.
Почему не сложилось? Потому что создание школы, создание образовательной системы и обучение по этой системе с тем, чтобы люди не просто были работниками, а могли философски рассуждать, могли воспринимать ценностные ориентиры религии и донести до сознания людей, конечно, это занимает огромный период времени.
Поэтому, к сожалению, не сложилась. Этот факт, который имеется, большинство имамов еще не в состоянии вести диалог на нужном уровне, мы стараемся это выправить, наши религиозные организации.
Создан совет по исламскому образованию, создано партнерство религиозных высших учебных заведений и высших учебных заведений и идет подготовка специалистов. которые могли бы обучать наших имамов и подготовка тех имамов, создано несколько центров. Но говорить, что наша беда в том, что наши имамы обучались за границей – этой проблемы нет.
КУРБАНОВ: Проблема внешнего влияния на российскую мусульманскую молодежь, обучающуюся за рубежом, поднимается постоянно. Я сам учился за рубежом арабскому языку в Сирии и даже преподавал в этом же вузе спецкурс для российских студентов, согласованный с российским посольством, по основам просветительской работы в многоэтническом и многоконфессиональном обществе.
Этот спецкурс нужен был для того, чтобы наша команда студентов, обучающаяся там, которая в 15, 16, 17 лет, не имея базового образования выезжают за рубеж, чтобы они получили представление о том, как работать по возвращению домой.
Я могу со всей ответственностью сказать, что радикализация студентов, если она и происходит, она не происходит в самих вузах, в студенческих аудиториях аль-Азхара или Абу Нура или мединского университета, или мекканского, или эр-риядского. Почему?
Потому что сами правящие режимы в этих странах дико боятся экстремизма. Программы учебные в исламских вузах зачищены от какого бы то ни было присутствия в них призывов, моделей или примеров, которые могут сподвигнуть молодежь к тому, чтобы прибегнуть к какой-либо радикальной вооруженной практике.
Более того в самих этих программах зачищены страницы истории и исторические сюжеты, в которых содержатся модели социальной самоорганизации мусульман, например, из жизни пророка Мухаммада.
Вот как самоорганизовывались мусульмане в общине пророка Мухаммада, вот этих сюжетов нет в учебных программах, потому что даже социальная самоорганизация граждан пугает правящие режимы в этих странах.
Поэтому молодежи неоткуда брать примеры не то что радикальной самоорганизации, но даже соц.конструктивной самоорганизации. А радикализация, если происходит, то происходит на улицах этих городов – Каира, Дамаска. Аммана и т.д.
Когда молодежь видит, например, на момент моего пребывания, палестинских беженцев. живущих в просто курятниках по окраинам Дамаска, она видит беженцев из Ирака, которые вынуждены жить в железных гаражах, вагонах и торговать своим телом, чтобы заработать кусок хлеба…
Они видят беженцев из Ливана, которые в страхе в 2006 году бежали в Сирию от израильских бомбежек южного Ливана, видят Афганистан, видят Сомали, видят чудовищную несправедливость по отношению к странам ближневосточного региона, и глядя на все это.
Глядя на коррумпированность правящих элит, глядя на откровенную оккупацию этих земель, молодежь мечется, ищет выходы, поскольку у нее очень обостренное чувство справедливости, единственный выход, который видит молодежь.
Не имеющая опыта ни социальной самоорганизации для того. Чтобы организованно противостоять этому гнету и защищать свои права и свободы, не имеющая никакого багажа знаний по конструктивной работе, не имеющая никакого опыта по работе на российском поле. Единственный выход, который они видят, это взяться за оружие, и ее туда старательно подталкивают все те обстоятельства, о которых я говорил выше.
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Скажите, насколько условия, в которых живут мигранты-мусульмане в Москве, способствуют развитию радикализма вообще в стране. Чувствуют ли себя дагестанцы ущемленными в правах в самой России? Влияет ли это на их действия? Почему Чечня успешно преодолела эту проблему по сравнению с дагестанцами и т.д.?
КУРБАНОВ: Несомненно тот масштаб миграции, который существует в России, не способствует здоровой общественной ситуации, не потому что к нам приезжают радикализированное население, более законопослушных людей, чем узбеки или таджики, я в самой России не видел.
Люди приезжают, вынужденные зарабатывать себе кусок хлеба. Но фед.миграционная служба, другие службы, сами условия пребывания мигрантов таковы, что их среда становится рассадником социальных болезней, может быть, многие вынуждены идти на мелкое воровство.
Многие вынуждены идти на другие преступления, поскольку сама инфраструктура принятия мигрантов, их адаптации развита предельно слабо. Я очень часто приводил в пример российские культурные центры, которые существуют в странах дальнего зарубежья и должны существовать в странах ближнего зарубежья.
То есть адаптация трудовых мигрантов должна начинаться там, в Таджикистане, Узбекистане, других странах, где желающие приехать на работу в Россию начинают учить русский язык, русскую культуру, российскую историю, получают какие-то специальности и потом по квотам приезжают в Россию.
Абсолютно не работает в России система привлечения высококвалифицированных кадров, как в США и Канаде. У нас просто открыты ворота всех мигрантов, тем более учитывая, что это самая бесправная часть прибывающих в Россию людей, которые фактически в положении рабов с отобранными паспортами работают на российскую экономику.
Что касается Чечни, я хотел привести в пример Чечню и Карачаево-Черкессию. Почему их. Несмотря на то, что жители КЧР были в первых рядах на начало радикализации на Северном Кавказе, карачаевский батальон воевал в Чечне в первую войну…
Выходцы из КЧР были обвинены в самых страшных преступлениях в России, как подрыв жилых домов, как первый террористический акт с использованием смертника в московском метро, как утверждают тогда подорвался Николай Кипкеев…
Почему в КЧР не произошло столь масштабной радикализации молодежи, несмотря на то, что все предпосылки к тому там были? Здесь два фактора. Власти КЧР не допустили выстраивания вокруг проблемы радикализации инфраструктуры, индустрии заинтересованных людей, которые на радикализации зарабатывали себе политические, карьерные дивиденды и т.д.
И представители карачаевского джамаата на какой-то момент решили оставить эту вооруженную борьбу с Россией и совершить хиджру в другие отдаленные страны.
Что касается самой Чечни, то это яркий пример того, какие результаты дает политика по разрубанию этой индустрии складывающейся вокруг темы террора и радикализации. Рамзан Кадыров волевым решением, волевыми действиями просто уничтожил все предпосылки для того, чтобы кто-то мог зарабатывать себе деньги, чины и звания на крови его народа.
То есть все те, к кому он имел претензии, он выгнал из республики, это делалось жестко. Это был конфликт Рамзана Кадырова с некоторыми силовыми структурами федерального подчинения, это касалось и самих боевиков, каких-то может быть фигур.
Но он свой народ вывел из этого порочного круга, когда заинтересованные влиятельные фигуры политические, силовые могли зарабатывать себе чины, деньги, звания на крови людей, на радикализации, на стравливании, на проблеме террора.
И если бы подобная политика волевым решением реализовывалась и в КБР, и в Дагестане, проблем было бы меньше. Что касается Юнус-Бека Евкурова, то мы видим, что он старается несколько иными методами тоже эту проблему решать, но ситуация имеет в каждом регионе свою специфику. Но самая плохая ситуация, как мы знаем, сегодня в республике Дагестан.
МУХАМЕТОВ: Часто тема мигрантов звучит в контексте исламского экстремизма, и скалывается впечатление, как будто мусульмане являются основными лоббистами миграции в России. И они чуть ли не завозят миллионы гастарбайтеров, и с них весь спрос.
Хотя мусульмане к миграционной политике отношения не имеют. они так же от нее страдают, может, кто-то выигрывает, как и остальные граждане, поэтому странно от мусульман что-то требовать – давайте, прекратите миграцию.
20 млн российских мусульман ниоткуда не приезжали, они всегда здесь жили, и те процессы, к которым приводит миграция, по отношению к внутренней росссийской мусульманской умме, они очень серьезно влияют на нее и представляют очень серьезную угрозу.
Потому уже сейчас по некоторым оценкам среднеазиатских мусульман уже порядка 10 млн, это половина от всех мусульман, которые есть. Через 10-12 лет это число может сравняться, то есть российское мусульманское сообщество качественно изменится.
И это огромный вызов для мусульман России, которые внутри себя никак не могут структурироваться, договориться, наладить элементарные вещи образование, книгоиздание, религиозную работу, а тут на них наваливается еще сложнейшая проблема, с которой все российское государство не может справиться.
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Борис Долгов, Институт востоковедения… Хочу сделать небольшую ремарку по поводу ислама и исламизма. На мой взгляд, здесь некоторое смешение произошло.
Никто не борется с исламом, но есть ислам и исламизм – использование ислама в политических целях для захвата власти, в этом исламизме есть радикальные течения – это Хизб ут-тахрир и Братья-мусульмане.
И Братья-мусульмане в Египте – это одно, а Братья-мусульмане – в Сирии, которые воюют против сирийской армии, - это другое, и радикальный исламизм присутствует и в России. И это серьезная проблема, с которой нужно бороться, и здесь почему-то не прозвучало осуждения этого радикального исламизма.
Мы все знаем взрывы в Москве три года назад, мой однокашник погиб во взрывах шахидов дагестанских или чеченских… Взрывы в московском метро Лубянка, десятки человек погибших…
10 лет назад взрывы домов, где погибли сотни людей… Недавно были арестованы 300 ваххабитов в Санкт-Петербурге, которые собирались создавать санкт-петеребургский джамаат… Взрывы в Казани и убийства муфтиев...
То есть это проблема существует, это реальная опасность национальной безопасности России, и эту проблему нужно именно таким образом и подавать. То, что никто не собирается воевать с исламом... это нонсенс и это не происходит, но с радикальным исламизмом надо бороться всеми способами, в том числе способами, которые предлагают силовые структуры.
Да, политика по отношению к мигрантам у нас недостаточно разработана, и здесь действительно нужна какая-то новая программа, возможно, более приспособленная к той социально-экономической ситуации, которая существует, но говорить о том, чтобы создавать какие-то условия для мигрантов, это все-таки люди, которые приехали зарабатывать, в том числе строить мечети специально для прибывающих мигрантов-мусульман, мне кажется, это не является решением вопроса.
Я повторяю, радикальный исламизм существует. Это реальная угроза безопасности нашей страны, и то что 2 тысячи представителей северокавказских республик, по данным ливанского гостя, воюют на стороне противников Башара Асада в Сирии, совершают те же, преступления, что и боевики Аль-Каеды.
Это серьезный вопрос. И вопрос о том, как идет радикализация молодежи, мне кажется, связан в какой-то степени и с теми, кто приезжает, получив образование за рубежом, и становятся проповедниками в наших мечетях.
Я сошлюсь на ваши слова, Руслан Вячеславович, конечно, они не получают образования, радикальные идеи в известных и уважаемых мусульманских центрах, но сейчас в Египте и в Тунисе другая ситуация, там открыто действуют радикальные группировки салафитов, которые призывают к джихаду и они вербуют эту молодежь, и молодежь приезжает сюда. Я сошлюсь на опыт казахстанских наших партнеров, которые отслеживают каждого студента. Который приезжает и уезжает. И проводят собеседования с каждым приезжающим оттуда. И только после этого они дают лицензию, возможность ему заниматься проповедью, это, по-моему, очень позитивный опыт.
У меня два вопроса: если можно, Шафиг Ауесович, несколько слов о вашей организации, и вопрос ко всем уважаемым представителям, какие пути вы видите решении проблемы недопущении радикализации мусульманской части молодежи.
ПШИХАЧЕВ: Я хотел бы сказать, что никто не говорит о том, что в такой сложной ситуации виновата только власть, а мусульмане, которые бегают по лесу, не виноваты. Наверняка многие присутствующие неоднократно слышали о том, на каких мероприятиях, начиная от локальных и заканчивая международными конференциями, как мы, мусульманские деятели, обозначали позицию ислама в отношении экстремизма, радикализма, терактов, которые совершали мусульмане.
Никто не оправдывает. Когда мы говорим о докладе, в докладе около миллиона мусульман сочувствуют боевикам в лесах, все – надо вскинуть ручки и сдаться этим боевикам, ситуация настолько страшная в России, что исламский радикализм уже победил…
Мы говорим, что ситуацию не надо расписывать так, это вызовет еще мобилизацию силовых структур. И это противоречит тому, что сейчас нарабатывается. Силовым методом, попробовали только силовым методом разрешать ситуацию на Кавказе – не получается.
Надо работать, там есть много людей. которые воспринимают это явление как идеологическое, там есть идеологи. Есть, кто спекулирует на исторической памяти народов Северного Кавказа, возьмем проблемы черкесов…
Все нормальные здравомыслящие черкесы понимают, что сегодня вопрос о возрождении Великой Черкессии на Северном Кавказе, о котором делаются огромные доклады на каких-то уровнях института, адыгский народ сегодня этим не болеет, он не строит какие-то иллюзии, не стремится воссоздать Великую Черкессию.
Но кому-то это нужно. И на территории России кто-то начинает поднимать... Я слушал доклад, ученого, который сказал, одной из глобальных угроз существования России является возрождение Великой Черкессии.
Ну давайте быть объективными, мы к этому призываем. А так очень много проблем, и они не сегодня начались, они начались с развала Советского Союза. Вы сказали, что в Петербурге арестовали 300 человек, в Петербурге не арестовали 300 человек, в Петербурге задержали и отпустили.
Арестован 1 человек, понимаете. Если человек, владеющий юридическими терминами, слышат, что в Петербурге арестовали 300 ваххабитов, он приплюсует их к 750 тысячам ваххабитов, которые воюют... СМИ – это отдельная колонна, которая очень сильно раздувает и способствует.
Далее, проблемы с мигрантами. Я не могу сказать, что во многих ситуациях мигранты не виноваты. Я и читаю, и общаюсь с мигрантами, знаю, что среди самих мигрантов есть выходцы из средней Азии, которые сами продают своих же женщин в проституцию, собирая какое-то количество выходцев, привозят сюда, отбирают паспорта, это делают прежде всего руками самих же мигрантов.
Эта проблема есть и с этим нужно работать. Я согласен с Русланом. Есть режим государственного регулирования, нужно усилить именно тогда, когда мы говорим о мигрантах. Я не привожу их, он не привозит, вы не привозите…
Если нужны мигранты, то за этим надо следить, кто должен за этим следить? Общественные организации? Религиозные организации? Религиозные организации оказывают помощь, я абсолютно согласен с тем, что мигрантов к отправке в Россию нужно готовить там, они должны знать куда едут, зачем едут…
А не то что, допустим, парень прожил 17 лет в кишлаке, он в своем кишлаке жил только, он не знает, что такое районный, областной центр, столица своего государства. И вдруг он приезжает в столицу России...
Он не знает даже, куда попал, и, оказавшись в трудной ситуации, он начинает или спиваться. Я вижу и таких, или начинает творить то, что он у себя никогда бы не натворил. Потому что он потерял режим контроля, за ним никто не следит, не контролируется и предоставлен самому себе.
У меня большое желание привести сюда религиозных деятелей, чтобы они с нашей диаспорой, с трудовыми мигрантами встречались и на своем уровне воздействовали на их сознание.
Международная исламская миссия является наследником отдела международных связей мусульманских организаций СССР. Конечно мы понимаем, что сегодня закон федеральный о свободе совести дает право прямого выхода на зарубежные религиозные организации, но мы сейчас стараемся поддерживать в основном на постсоветском пространстве связь с мусульманами.
И недавно мы проводили II Международную конференцию «Мусульмане СНГ за мир и стабильное развитие», создан Консультативный совет стран СНГ. И нам хочется, мы стараемся сейчас что-то восстанавливать, при этом вся наша деятельность прорабатывается, развивается на русском языке.
МУХАМЕТОВ: Я хотел бы добавить по поводу авторов докладов, мы безусловно все осуждаем все, что творилось, и теракты, и об этом мы говорили, может быть, кто-то не расслышал или не было акцентировано внимание на этом.
Что касается доклада, там мы не видим реальных рычагов, как эту ситуацию улучшить, а видим просто передергивание и использование проблемы в своих каких-то политических и иных целях.
Простой пример – утверждается, что у нас около миллиона, 700 тысяч среди мусульман ваххабитов, пособников террористов и т.д. Но действительно, если взять какую-то статистику, то примерно мусульман, которые соблюдают какие-то пять столпов ислама – закят, пост, у нас наверное около миллиона.
То есть получается, если ты соблюдаешь свою религию, ты уже практически ваххабит. Или одно из выступлений Ремизова (одного из авторов доклада), он его прямо так и озаглавил «Остановить спираль исламизации».
И постоянные намеки, что собственно радикальный исламизм, так называемый, и ислам являются одним и тем же, от авторов доклада это так или иначе проходит, мы об этом слышим. И этот пример, что все наиболее активные мусульманские организации, в том числе Совет муфтиев, упоминается в контексте ваххабизма.
То есть получается, что если человек не просто мусульманин, как было в Советском Союзе, по имени, фамилии и отчеству, а если он мусульманин как верующий человек и социально активен, то это практически равно экстремист, ваххабит, и дальше террорист.
И предлагают либо в тюрьму. Либо депортацию. Вот то, что мы слышим от авторов доклада. Я думаю, что это не решение проблемы, а только ее усугубление, может быть, они этого и добиваются.
КУРБАНОВ: В прямой дискуссии с Михаилом Ремизовым он фактически признал, что возможное в будущем отделение Северного Кавказа от России неизбежно. Что это фактически рок российского государства…
Что Кавказ рано или поздно отделится, поскольку вектора развития большинства российских регионов и северокавказских регионов практически противоположные. сам доклад фактически подводит читателя к тому, что отделение Кавказа неизбежно, поскольку пройдена точка невозврата по исламизации, радикализации, терроризации и иной –зации.
Единственное, что можно еще сделать, это спасти поволжский регион. Когда я его спросил – Михаил, вы признаете, что эта проблема уже предопределена – отделение? Он фактически признал эту проблему таковой.
В завершение дискуссии у него прозвучали очень интересные мысли, что нужно два региона - Краснодарский и Ставропольский края - нужно сделать засечными рубежами русского государства на юге, и эти два регионы должны быть русскими и казачьими.
То есть автор, исповедующий такие идеи, берется писать о радикализации мусульман, и подводит читателя к тому, что проблема радикализации мусульман привела к фактическому неизбежному отделению Кавказа от России. Это то, что касается идей, которые витают в головах у аналитиков и некоторых российских чиновников.
Идея о неизбежности отделения Северного Кавказа проникает уже в доклады, которые готовятся очень влиятельными структурами, такими как хотя бы ИНСОР - Институт современного развития, куда входят ведущие интеллектуалы РФ.
Оппонируя вам, как коллеге по научному цеху, да, термин «исламизм» используется учеными, и в арабском, и в английском, и в русском языке он существует. Но понимаете, термин «радикальный исламизм», перетекающий в «радикальный ислам», сегодня является не инструментом в руках ученых.
Он становится пропагандистским термином, он становится ярлыком, тамгой, которой просто каленым железом печать ставят на всяком, кого подозревают в какой-либо даже социальной активности.
Давайте тогда как ученые с холодным разумом говорить, в том числе, о политическом христианстве, о христианских политических партиях в Европе… Говорить о том, что в США пропитанные христианской риторикой речи политиков, предвыборные программы являются нормой…
Говорить о Джордже Буш, который призвал на руинах Всемирного торгового центра к Крестовому походу против тех, кто это сделал. Допустим, в самолетах сидели мусульмане, поверим в то, что они управляли самолетом…
Но речь руководителя супердержавы о том, что он объявляет Крестовый поход, это разве не политическое христианство? Разве создание казачьей партии это не политическое христианство? Разве политизация РПЦ и клерикализация российской политики не говорит о проблеме политизации самого христианства?
Да, проблема существует, да, идет радикализация. Но давайте при этом говорить о том, что происходит на соседней поляне, что происходит в Мьянме, где радикальные буддисты просто уничтожают, вырезают, сжигают мусульман.
Почему-то мы говорим только об одной проблеме, бьем в одну точку? Ведь фактически это приводит к неизбежности развала нашей страны из-за невероятной истерии, возгоняемой вокруг одной проблем.
Теперь несколько суждений по поводу отслеживания каждого студента, возвращающегося из-за рубежа, проведения профилактических бесед, как говорил Александр Хлопонин, обязательная его переаттестация, адаптация и т.д.
Я согласен, нужно делать, нужно проверять каждого человека, которые выехали туда 15-летними пацанами с абсолютно сырым сознанием и вернулись оттуда – что ему там впечатали?
Желательно, чтобы этот 15-летний пацан выезжал туда уже зрелым гражданином РФ, со зрелым гражданским сознанием, имеющимися знаниями об истории России, об истории сосуществования народов России…
Коллеги, есть проблемы. Но мы же не зашоренные люди, давайте смотреть и на соседнее поле, я вас призываю. 15-летние пацаны и девчонки, сыновья и дочери российской элиты, выезжают в западные вузы…
Чему их там учат, кем они возвращаются? Не они ли потом стоят на Болотной площади? Не через эти ли каналы оранжевая угроза России приезжает потом сюда? Почему мы не говорим, что идет западное влияние на нашу российскую молодежь?
Почему не говорим, что идет целенаправленное фактически навязывание российскому обществу нетрадиционных ценностей? Через раскручивание темы с гомосексуальными браками, гей-парадами, просто расистскими страхами перед мигрантами и так далее.
Почему мы не видим, какую заразу к нам привозят студенты, отучившиеся в западных вузах? Мы же видим, что эти же студенты сделали в Грузии, в Киргизии… Это же все тоже существующие проблемы…
Нельзя жить, закрывая один глаз, и смотря только на одну проблему.. Мы признаем наличие проблем на мусульманском поле, но мы предлагаем их соотносить с тем, что существует на соседних полях.
То, что касается решением проблемы. Когда мы дискутировали с автором доклада Михаилом Ремизовым, я сказал – давайте ваше решение. Он сказал, что нужно общину традиционных мусульман России, которых осталось кот наплакал, нужно ее оберегать от всего, железный занавес, все закрыть, прекратить выезд за рубеж и т.д.
Но ситуация такова – мы живем в 21 веке информационного общества, общества постмодерна. Невозможно поставить сегодня железный занавес новым идеям, идеологиям, приходящим из-за рубежа.
Они через интернет, через выезжающих туристов все равно будут приходить в страну. Наши чиновники, большая часть, наши силовики и эксперты заняты тем, чтобы взять как есть мусульманское поле, как оно было в Советском Союзе, а еще лучше до Советского Союза, в дореволюционный период, его схватить и не пущать больше никуда.
Это просто охранительная политика, но это невозможно в XXI веке. Мир меняется, все равно это общество стремительно движется вперед. И российская умма в лице молодых мусульман обогнала уже невероятным образом само сообщество имамов, муфтиев и проповедников.
Сегодня молодежь намного более образована и развита, чем многие муфтии… Мы не можем поставить железный занавес. Что мы можем делать? Искать новые модели сосуществования энергетически насыщенной, активной, растущей мусульманской общины и остальной части российского общества.
Эти модели существуют, их нужно найти, сформулировать и запускать. Яркий пример – я часто приводил, что делают западные правительства - США, Канада, Британия, Франция, Германия?
У них нет 500-летнего опыта взаимодействия с мусульманской общины, но они ищут… Да, одна модель мультикультурализма провалилась, но они ищут другие модели… Они, фактически, в диалоге с мусульманской общиной формируют новое лицо мусульманской общины западного мира.
У нас в стране эта работа не идет. У нас в стране идет охранительная политика по сохранению того расклада сил, который существовал на рубеже XIX-XX века. И вот все проблемы мусульман из-за того, что они выходят за эти рамки.
Им говорят: «Вот вам эти рамки, вот будьте добры в них сидеть…» Но они уже не могут, потому что молодежь получила образование, молодежь очень активно занимается бизнесом, очень активна на общественном, политическом, информационном поле и т.д.
Что с этим делать? Яркий пример – та же Британия. Я не говорю, что это идеальная модель, но там мусульманкам позволили носить хиджаб в полиции. То есть, мусульманок призывают на службу в полицию, чтобы они чувствовали свою востребованность в обществе, им отвели свою отдельную нишу…
А у нас в стране, которая всегда гордилась особым вниманием и трепетом к традиционным ценностям, начали запрещать хиджабы. Уму не постижимо, какие трансформации происходят в ценностном поле…
Далее, что делать с «радикальным исламизмом»? Радикальных отсекать, перевоспитывать – где это соприкасается с уголовным кодексом, действовать согласно УК, все остальное сообщество активных мусульман направлять в конструктивное русло, на созидательные цели… Борьба с социальными пороками, невежеством, с другими пороками…
Вместо этого их загоняют в правовую резервацию, происходит деформация правового поля, когда одному ученику можно ходить в школу, демонстрируя свою религиозную принадлежность, а другому нельзя, это фактически сегрегация в нашей стране по религиозному признаку.
Да, идет ли ущемление прав дагестанцев в России? На системном федеральном уровне, чтобы целенаправленно шло ущемление прав кавказцев, такого нет. Но тихой сапой идет постепенное выдавливание кавказцев из силовых структур, из армии, из чиновничьего аппарата.
Вы представляете, какая чудовищная несправедливость, когда жителей Дагестана, Чечни и Ингушетии перестают призывать в армию. Молодых новобранцев, крепких ребят, которые рады служить своему Отечеству, их не призывают в армию.
Ребята вынуждены уезжать в Ростовскую область, там прописываться, чтобы их приняли в армию, и они смогли построить карьеру, смогли пройти эту школу жизни. 140 человек с Северного Кавказа призвали в этом году, в то время как один Дагестан готов поставить около 8 тысяч новобранцев.
Куда уйдет эта молодежь, чем ей заняться в эту бурную пору молодости, когда кровь бурлит, а силы ищут своего применения? А рядом находятся проповедники – пожалуйста, они их приглашают к очень увлекательному путешествию – жить в палатках, вести себя как мужчина, умереть достойно и заслужить Рай.
8 тысяч, пожалуйста, готовых слушателей. Чудовищный документ я видел, чудовищный… Чин огромный, генерал пишет распоряжение по всем войсковым частям – выявлять случаи не то, что когда призывают кавказцев… А случаи, когда выходцы из северокавказских республик меняют свои фамилии, чтобы попасть в армию!
То есть отслеживают жителей северокавказских республик как шпионов вражеских, которые меняют фамилии, чтобы внедриться во вражескую армию и разлагать ее изнутри. Это разве не чудовищность проблемы и правовой дискриминации отдельной части российских граждан?
Я уже не говорю, что в Москве и других центральных городах России действует негласный приказ – в МВД, следственные органы не брать кавказцев. То же самое касается тихого выдавливания кавказских специалистов из органов государственной власти.
Эта информация в открытую не обсуждается, не фиксируется, статистики нет. Но те, кто живет плотно в кавказском сообществе, знают, каких масштабов достигает эта проблема.
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Институт востоковедения, Фасих Бадерхан… Спасибо за откровенный разговор. Первый вопрос Ринату Мидихатовичу. Вы упомянули, что Братья-мусульмане борются с салафитами. Каким образом?
Дело в том, что Братья-мусульмане и салафиты – это две ступени одного и того же процесса в геополитических процессах. Потому что за Братьями-мусульманами стояли англичане и они стоят до сих пор за ними.
Видеосъемка, которая была проведена с аль-Гануши, который из организации Братья-мусульмане, он приехал из Лондона в Тунис и он же встречался недавно с салафитами. Секретная встреча была, но удалось ее снять, и он им говорит – «Подождите, ребята, не надо действовать, общество не готово вас принять. Министерство внутренних дел еще сильно».
Они борются против салафитов или являются одним и тем же? Есть и другие сведения об этом, и есть некоторая информация, что идет интенсивное вооружение салафитов на тот случай, если Братья-мусульмане, которые являются умеренным крылом этого исламского радикализма, не оправдают своих действий, чтобы пустить салафитов в бой…
Они в Тунисе пытались проводить третий конгресс салафитов, получилась драка в Тунисе. И есть информация, что идет очень серьезное вооружение салафитов в Египте на случай следующей волны беспорядков там. Каким образом и где, можно примеры, когда Братья-мусульмане борются с салафитами?
И вопросу господину Курбанову. Вам не кажется, что все эти проблемы, о которых вы говорили и с мусульманской уммой, и с теми безобразиями, которые происходят и с призывом в армию, и в других, и даже появление таких, как Михаил Ремизов, происходит от того, что отсутствует в стране общенациональный мобилизационный проект, мобилизации для всей молодежи в стране нет.
И еще вопрос к вам, связан ли всплеск терроризма в последнее время с назначением Абдулатипова и.о. президента республики или есть другие причины?
МУХАМЕТОВ: Я бы не стал такое вековое явление, как Братья-мусульмане сводить к тому, что Хасан аль-Банна был знаком с кем-то из англичан, и все это Черчилль придумал в 18 году.
Это то же самое, как считать, что Октябрьская революция произошла потому, что Ленин брал деньги у немецкого генштаба, и все это придумали немцы и заслали его к нам пломбированном вагоне.
Конечно, я не стал бы так вульгализировать или примитивизировать это явление. Что касается борьбы БМ с радикализмом, то это на Синайском полуострове, это очень жесткая идеологическая борьба между Братьями-мусульманами и салафитами, джихадистами в первую очередь, которая началась не сегодня и не вчера.
А на самом деле она уже последние лет 30 идет на теоретическим уровне, это в том числе и силовые действия тунисских властей со стороны правящей партии Ан-Нахда, которая тоже является разновидностью Братьев-мусульман.
Это ХАМАС, который подавил в зародыше Рафахский эмират. Кстати идеолога этого эмирата очень любят лесные на Северном Кавказе. И таких примеров огромное множество того, что касается борьбы между Братьями-мусульманами и салафитами.
И если смотреть на проблему радикализма, то они начинает решаться там часто, куда приходят Братья-мусульмане. Поскольку они предлагают методы социальной реализации, политической реализации молодежи, и они канализируют эту энергию в более конструктивное русло, выводят людей исключительно из методов решать силой, джихадом.
Они дают возможность реализовывать себя, в том числе через политические партии, в благотворительных проектах, бизнесе и т.д.
Я хотел бы по поводу мечетей добавить, здесь шла речь о том, что не надо строить мечети для гастарбайтеров. Но вообще мечети строят для молящихся людей, для мусульман, как строят церкви, синагоги.
Вот у нас, например, сегодня в Москве синагог больше, чем мечетей, при том, что количество иудеев по сравнению даже с гражданами России - мусульманами гораздо ниже.
Поэтому я думаю, что проблема мечетей назрела для Москвы. И это совершенно недопустимо, когда Россия, которая является страной-наблюдательницей в ОИС, в ее столице еженедельно происходят такие кошмарные ситуации, как у нас по пятницам вокруг мечетей, где люди вынуждены молиться в лужах, сугробах, перекрывать дороги, мешать окружающим это, конечно недопустимо, это позорит нашу страну перед исламским миром.
КУРБАНОВ: Одна ремарка относительно мечетей, потому что у нас сегодня московские власти говорят, что не будут строить мечети мигрантам. Но, извините, вы же строите мигрантам общественные туалеты, вы строите общежития, строите столовые, где они кушают?
Это же такая же естественная потребность людей в отправлении религиозного культа, как все остальное как кушать, умываться, спать, почему вы эти потребности исполняете, а духовные нет?
Что касается модернизационного проекта, да, я считаю, что сегодня в России реализуется чудовищный эксперимент. Стране с многотысячелетней духовной историей, культурой и традициями навязывается путь развития разлагающегося в моральном ценностном идеологическом плане западного общества, общества постмодерна, с ценностным релятивизмом…
Где подорваны традиционные устои ценностные и всему обществу навязывается невероятно чудовищный эксперимент, связанный с правами секс-меньшинств, с ювенальной юстицией, правами кошечек и собачек, обществом массового потребления, с полным низложением всех ценностей в массовой культуре.
Согласен, в этой ситуации Россия не может принять, не может полностью войти в этот мир. И в ситуации, когда стране не предлагают никакой идеи, никакой идеологии, никакого модернизационного проекта, никакого великого идеала, ради которого народы должны сплачиваться, помогать друг другу, поднимать упавших и т.д. не дается вариант реализации в мире собственного цивилизационного проекта, это, конечно, ведет в чудовищную пропасть всю нашу страну. А не только мусульманские народы…
И мы видим, что сегодня происходит с русской молодежью, распространение радикальных нацистских фашистских идей… Кто мог представить еще 30 лет назад, что на Красной площади рядом с могилой неизвестного солдата будут вскидывать руки в нацистском приветствии?
Это же чудовищная катастрофа, стоящая на одном уровне с проблемой радикализации мусульманской молодежи на Кавказе, вот этот масштаб катастрофы, происходящей с нашей страной, практически не обсуждается в СМИ и интеллектуальным классом нашей страны.
Что касается всплеска диверсионных террористических атак в Дагестане, то я бы не стал проводить прямые причинно-следственные связи, да, конечно, Рамазан Абдулатипов пытается навести порядок.
Но нужно понимать, что силовые структуры не находятся у него в прямом подчинении, они находятся в подчинении Москвы. И задача, поставленная Москвой на полное решение этого вопроса в преддверии Олимпиады, естественно каким-то образом реализуется…
Обкладываются лидеры боевиков, пытаются их арестовать, уничтожить, разрушить сеть финансирования подполья. На этом фоне Рамазан Абдулатипов пытается провести зачистку административного поля и лидеров муниципалитетов, обновить свою команду.
Но мне кажется, ему будет сложно решить несколько важных проблем и задач. Первое – это консолидация самой элиты перед лицом существующего количества огромных проблем.
Второе – консолидация разобщенного дагестанского общества, разобщенного на разные социальные страты, разные группы по религиозным, национальным, региональным и другим признакам.
Для того, чтобы консолидировать такое разнородное, самое разнородное в России сообщество, нужна очень сильная наднациональная идеология. Естественно в ней в огромной степени должны присутствовать ценности российского гражданского общества, российская правовая культура.
Но для дагестанского общества учитывая его специфику, эту модель еще никто не предложил. И я так думаю, что до сентября, когда будет решаться судьба самого Рамазана Абдулатипова, эта проблема не будет решена. Но если она не будет решена хотя бы в первый год его президентства, если его утвердят, то я думаю, что ситуация будет продолжать ухудшаться.
ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Голос России… Руслан, вы вначале косвенно упомянули движение «Нурджулар», и связали это с возможным нежеланием российского правителства проникновения влияния Турции. С
вязываете ли вы движение «Нурджулар» с самим правительством Турции? И что в постулатах учения Нурси и Гюлена является несоответствующим, почему их работы внесли в разряд экстремистских?
КУРБАНОВ: Их внесли в разряд экстремистских не потому, что их постулаты противоречат постулатам ортодоксального ислама. Не из-за этого. Что касается меня, как эксперта, я считаю, что это движение не является экстремистским в том понимании, которое в него вкладывают силовики - что они создают подпольные отряды, закупают оружие, мечтают построить Халифат на каких-то жестких условиях.
Они не пишут конституции будущего шариатского государства как Хизб ут-тахрир, они не выбирают халифа и т.д. Я остаюсь убежденным сторонником позиции, что наши власти боятся распространения влияния Турции через эти джамааты, через эти структуры.
Я не говорю, что они напрямую связаны и управляются турецким правительством, но современные турецкие элиты являются воспитанниками этих религиозных общин, которые выросли на идеях Нурси…
И потом эти идеи трансформировались и получили свое дальнейшее развитие в трудах Гюлена и его активности. То, что все последователи Нурси в России, несмотря на их кротость, несмотря на их неагрессивность, все-таки пропитаны турецким духом, турецкой культурой, турецкой идеей, вообще самим осмыслением ислама и местом ислама, попытками развития активности в социальном поле, это все-таки очень и очень турецкая модель социальной активности.
И несомненно через их появление культурная компонента идеологическая, связанная с турецкой и турецким обществом, увеличила свое присутствие. Это было, на мой взгляд посчитано, как угроза для безопасности российского общества и государства, и на этом основании было принято решение об их запрете. Хотя официально это, может быть, оформлено по-другому.
