Картинки из Дагестана, где «чистый» ислам стал нормой жизни в городах и селах

Дагестан — самый опасный регион в России. Здесь каждый день убивают, похищают и взрывают. Установить, кто и за что, с каждым годом все труднее. Английский философ Томас Гоббс сказал бы: «Война всех против всех».

Дагестан — самый свободный регион России. Именно здесь федеральные силовики впервые заговорили о необходимости диалога с обществом. Местные власти начали идти на уступки верующим. А традиционный суфийский ислам, годами радикально противостоявший фундаментализму, инициировал примирение: «Нет ваххабитов и суфиев. Есть мусульмане».

За 15 лет вооруженного конфликта в республике выросло и оформилось несколько поколений салафитов. И это не забитые маргиналы. Они молятся в мечетях, получают образование в университетах, имеют свой бизнес и работают в государственных структурах. Они стали частью дагестанского общества.

Согласно теории Гоббса, «война всех против всех» сменяется «общественным договором». И альтернативы ему нет. Потому что «общественный договор» — гарантия существования государства.

– Я хочу, чтобы освободили мой дом. Помогите вернуть его. Они самовольно заняли его, обокрали меня, они, они, они… — нервно частит смуглая женщина в оливковом хиджабе, задиристо тыча пальцем в свою соседку, хмуро сидящую рядом.

Сегодня воскресенье, приемный день в офисе «Ахлю сунна», организации, объединившей салафитских духовных лидеров. В маленький кабинет в центре Махачкалы со всей республики приезжают люди: улаживать семейные разногласия по шариату, решать спорные вопросы о наследстве, бизнесе, земле.

Я присутствую на одном из заседаний, для которого собрался совет «Ахлю сунна», решается имущественный спор. За письменным столом председательствующий Халилрахман Шаматов.

Амира — русская («Как раньше звали? Не важно. В другой жизни это было»), пять лет назад приняла ислам. Познакомилась с дагестанцем и решила, что хочет жить среди мусульман. Аббас привез ее в родное село Муцалаул.

— Я продала квартиру в Москве на бульваре Рокоссовского. Мы купили дом, но Аббас оказался альфонсом. Нашел себе другую, уехал. Его родственники отобрали у меня дом, заселили туда людей, я их с топором гоняла. Конечно, я, русская, купила у кумыков дом, им это не нравится… — женщина начинает скатываться в плач.

— Погоди, погоди, — тормозит ее один из помощников Халилрахмана. — Во-первых, тут нет русских, кумыков или аварцев, тут есть мусульмане. Во-вторых, твои личные отношения с мужем нас не касаются, мы решаем вопрос о спорном доме, поэтому говори только на эту тему и фактами.

Женщина берет себя в руки. Она знает, что в обычном суде у нее нет шансов: дом оформлен на ее мужа («Сама так захотела, верила ему»), документов, подтверждающих право хотя бы на долевую собственность, нет. Поэтому она привела родственников мужа в шариатский суд.

— Можно, я скажу? — отделяется от стены загорелый мужчина. — Я муж сестры Аббаса. Четыре года назад он привез к нам Амиру, представил как свою жену. Они купили дом, потом что-то не заладилось, Аббас уехал. Амира не захотела жить одна и перебралась к нам. Дом мы стали сдавать. Потом она ушла от нас, мы узнали, что документы на дом она заложила за 1000 долларов и уехала в Турцию. Я выкупил их. И вдруг она объявляется и начинает скандалить, что мы ее обокрали.

— Врешь ты, врешь все! — кричит на него Амира. — шайтан, как язык у тебя поворачивается нагло врать на суде, пусть Аллах тебя накажет, родственничка своего покрываете.

— Остынь и помолчи, — останавливают ее, но женщину уже несет…

— Я допускаю, что Амира говорит правду, — спокойно продолжает родственник мужа. — Но пусть предъявит хоть какие-нибудь доказательства.

— Какие у тебя есть доказательства? — обращается к Амире Халилрахман. — Договор купли-продажи твоей московской квартиры, люди, которые могут засвидетельствовать, что именно ты купила дом?

Амира начинает нервничать еще больше. Вопрос о договоре купли-продажи опускает, но настаивает: деньги за дом отдавала лично хозяину. Хозяин умер, а где искать его родственников, она не знает.

— Как не знаешь? — удивляется Халилрахман. — В Муцалауле все друг друга знают. Абдулла, узнай, чей это был дом, — обращается он к одному из членов совета.

— Бывших хозяев дома поможем отыскать, — сообщает тот через минуту.

— Можно слово? — обращается к Халилрахману его односельчанин. — Хочу одну историю рассказать: «Если я чужое имущество отдал не по праву или присвоил, считай, оно из огня и принесет только горе. Тем более в священный месяц Рамадан. Лучше потерять что-то из мирского, чем быть обделенным в другой жизни», — цепляет он проницательным взглядом каждого спорщика поочередно.

Спустя сорок минут решают: через неделю обе стороны должны представить свои доказательства, и совет примет решение.

Подчиниться или нет решению шариатского суда — дело сугубо добровольное. Не хочешь — заставлять никто не будет. Просто об этом объявят во всеуслышание в мечети, и слову такого человека больше не будет веры. Никогда.

— И помните, — подытоживает Халилрахман, — истец должен иметь не менее двух свидетелей. Если не найдешь свидетелей, тогда другую процедуру запустим, и условия жесткие будут.

Возможность разрешения конфликтных вопросов «по исламу» в российском законодательстве предусматривает закон «О медиации»: «досудебное урегулирование гражданских споров» в целях «гармонизации социальных отношений».

Что такое «медиация», в России мало кто знает, зато в словосочетании «шариатский суд» чудится потрясение государственных основ.

Негласно «разбирательство по шариату» существовало и в советское время и воспринималось тогда как неотъемлемая часть жизни сельской общины: практически в каждом селении жили ученые люди, которые из поколения в поколение тайно изучали Коран и богословские книги.

СССР умер, вместе с ним исчезли фабрики, совхозы, а во многих селах детские сады, медицинские пункты и участковые. Государственность схлынула с гор, а уклад сельской общины остался. И если раньше люди могли выбирать, решать спор на месте или идти в суд, то сегодня и выбора не осталось. Слову духовно образованного человека в Дагестане верят больше, чем решению суда, где любое решение регулируется законами рынка.

Халилрахману Шаматову 58 лет: живые движения, легкая походка и простота в общении.

— Шейх у нас красавчик, сама посмотри, — уважительно растягивают слова его соратники.

В «Ахлю сунна» Халилрахман главный. Авторитет его непререкаем, о таких говорят: человек с остро отточенным стержнем внутри.

Утро у шейха начинается затемно: зарядка, 10 километров трусцой. Так было всю жизнь. И когда мальчишкой в горном селении тайно учился читать Коран, и когда заканчивал строительный техникум, а затем политехнический институт, и когда работал тренером по вольной борьбе, и когда в советское время занимал высокий пост в районной администрации, и когда изучал шариатское право в Иордании.

Этот навык очень пригодился Халил­рахману в конце 90-х, после нападения Басаева на Дагестан, когда бегал от федералов. Тогда бегали все жители горных сел, кто не хотел сбривать бороду и стучать на соседей.

Особой популярностью у молодежи пользуются проповеди Исраила Ахмеднабиева, ректора одного из исламских институтов. Исраилу, или, как его еще называют, Абу Умару, чуть за 30, статный красавец, одетый в ладно скроенный европейский костюм. Он окончил университет Аль-Асхар в Египте, кандидатскую диссертацию защитил в Ливане. Его стихия — вопросы семьи и брака, именно эти споры он разбирает каждый день.

— Женщин камнями часто бьете? — спрашиваю я.

— Роликов из шариатской Чечни насмотрелась, — улыбается Абу Умар, крутя в длинных пальцах свой смартфон. — Прелюбодеяние — очень серьезное обвинение, тут нужны веские доказательства. Ты можешь себе представить, что жена будет изменять при свидетелях?

В Махачкале Абу Умар только по воскресеньям, в остальные дни ведет прием у себя в селении.

— Поначалу принимал всех подряд, сутками сидел. Мне приходится не только споры разрешать, но еще и семейным психоаналитиком работать. Женщины у нас своенравные и властные, переубедить их очень сложно. Тут пришла одна, с целой тетрадью жалоб на мужа. Найди, говорит, на него управу. Чуть ли не сутки разбирались. После этого прием стараюсь ограничивать: с полудня до часу ночи максимум. Номера телефонов каждый месяц меняю. Не помогает, караулят у дома, ну не откажешь же. Хотя чувствую, что скоро мне откажут.

Отказывать есть кому. У Абу Умара четыре жены. Трое, кстати, русские — «долгое время в Москве жил». О семейной жизни молодого имама НТВ даже документальный фильм сняло.

— Не смотрела, что ли? — широко улыбается он.

С членами совета «Ахлю сунна» обсуждаем вопросы исламского правоприменения, когда наш разговор прерывает стук в дверь. В кабинет заходят две женщины в традиционных дагестанских косынках. Одна держит на ладони крупное желто-красное яблоко, на нем выдавлены арабские буквы.

— Нашли среди яблок на рынке, прямо так и лежало, — с победным видом оглядывают нас женщины, — что на нем написано? — обращаются они к Халилрахману.

— Имя Пророка на арабском, — всматривается он в яблоко.

— А что делать с ним можно? — в многозначительной паузе замирают они.

— Есть можно, а то испортится.

— А я хотела в холодильнике сохранить, — расстраивается женщина, прикрывая за собой дверь.

— Люди любят обрядность и суеверия, — вздыхает Халилрахман. — Так намного легче жить, положить яблоко в холодильник, повесить картину на стену, и поклоняйся себе. Держать веру внутри и следовать ей — труднее. Наше дело объяснять это тем, кто спрашивает.

Правда, объяснять не всегда получается. Пару недель назад имама Каякентского района Камиля Султанахметова пригласила прочесть проповедь община Каспийска, небольшого городка около Махачкалы. Все местные имамы и чиновники были в курсе, а некоторые даже собирались посетить проповедь. Однако начальник ГОВД Мустангир Муминов счел это «борзостью», при въезде в город 33-летнему имаму устроили маски-шоу, а затем отправили в ГОВД: «Не попутал ли ты чего, Камиль, лезть на мою территорию?»

В свою очередь, такой «борзоты» начальника не поняли каспийские прихожане, особенно после того, как сотню человек загнали в ГОВД, сняли «пальчики», переписали паспортные данные. Массовые столкновения с полицией с трудом удалось предотвратить.

Прихожане посчитали, что над ними намеренно издеваются, оскорбляя религиозные чувства, а полицейские были уверены, что занимаются профилактикой экстремизма. Стороны разошлись каждый при своем мнении.

«Недавно к нам пришли жители селения Куруш — большое лезгинское село на юге Дагестана, — там прежний имам ушел, — рассказывает адвокат Зияутдин Увайсов. — Община выбрала себе нового, салафита, но суфии встали на дыбы — нет, и всё. Собрался местный партактив чиновников и стали давить авторитетом. Вместе с муфтием Дагестана Ахмед-хаджи Абдуллаевым нам удалось провести переговоры с обеими сторонами, уладили конфликт по шариату: имамом мечети будет тот, кого выбрала община, другому же имаму выделили молельный дом, где он может вести службу.

Вроде бы все просто. Но еще два года назад подобный конфликт закончился бы кровью и враждой нескольких родов. С начала 2000-х решение религиозных вопросов в Дагестане исключало любой намек на диалог: суфии-государственники противостояли ваххабитской угрозе. В республике нет селения, где не было бы жертв этого противостояния.

Помимо общественной нагрузки в «Ахлю сунна» Зияутдин Увайсов работает адвокатом по «опасным» делам, и взгляд у него холодный, колючий. У полицейских он проходит как «ваххабист», потому что берется защищать по 208-й (участие в НВФ) и 317-й (покушение на сотрудников правоохранительных органов) статьям УК. А тут с этим строго: защищаешь ваххабитов, выступаешь против пыток, значит, сам такой.

25 января в Махачкале в ходе спец-операции по уничтожению членов НВФ был расстрелян известный адвокат Омар Сагидмагомедов. он же ваххабитов защищал, сказали в МВД. Но его друзья уверены: «ваххабиты» тут ни при чем. Незадолго до смерти появились слухи, что Сагидмагомедову удалось тайком записать на видео, как сотрудники органов внутренних дел добывают показания. И проблема была не в том, что задержанного пытали, а в том, что на сотрудниках не было масок.

Ассоциация исламских ученых «Ахлю сунна» была создана в Дагестане два с половиной года назад. В ней состоят более 60 имамов и общественных деятелей со всей республики. Они говорят об исламе и не берут в руки оружие, чем вызывают подозрение у каждой стороны конфликта.

У вооруженного подполья, которое все больше увязает в теологических спорах вокруг «налога на джихад» — дани, которую собирают с предпринимателей и чиновников, — к братьям по вере отношение неоднозначное. Они «работают» в одном электоральном поле, а в республике, по мнению «лесных», идет «оборонительный джихад», а значит, нет места для мирной проповеди.

Власти же опасаются регистрировать «Ахлю сунна» даже как общественную организацию, но работать позволяют. Уже это со стороны главы республики Магомедсалама Магомедова выглядит как проявление гражданского мужества.

Если разобраться, фундаментальная претензия к салафитам одна: для них адаты — вековые горские обычаи — не указ, а это для консервативного Кавказа хуже любой ереси.

— С какой стати мы должны их слушаться? У нас есть религия предков. Мы обязаны следовать ей, но нас они не считают мусульманами. Под маркой легальных салафитов скрываются террористы, убийцы и их пособники, — эмоционально доказывают мне в кабинете начальника угрозыска республики, где к приходу московского журналиста собрались важные чины.

Сюда я зашла поинтересоваться судьбой Магомеда Сулаева. Несколько дней назад парня задержали по подозрению в бытовом хулиганстве. Всю ночь лупили в Хасавюртовском РОВД. «Оружие боевикам возил?» — заодно решил прощупать парня следователь. Наутро его, уже заикающегося, отпустили. Магомед пошел искать правду к начальнику УСБ республики Магомеду Хизриеву, но вместо разбирательства начальник позвонил в то же Хасавюртовское РОВД. Парень сильно опасается за свою жизнь. Да и начальники живут сегодняшним днем и наверняка знают только одно: каждый день может быть последним.

— Вчера убили молодого следователя, жена, дети остались. Наших ребят взрывают каждый день, — говорит начальник уголовного розыска Саадула Саидов.

— Так ты же не пишешь об этом, а пишешь, что Магомедов зверь, — вступает в разговор первый замглавы МВД Магомед Магомедов.

— Я не пишу, что вы зверь, я вижу, что действия ваших подчиненных тоже подпадают под статьи Уголовного кодекса.

Магомеда Рамазановича Магомедова по кличке Кучерявый знает вся республика, он, как и большинство нынешних начальников МВД, начинал службу с уже покойным министром внутренних дел Дагестана Адильгереем Магомедтагировым. После нападения на Дагестан Шамиля Басаева в 1999 году они каленым железом выжигали «ваххабитскую заразу» по всей республике, а заодно и любое инакомыслие. О тех временах большинство сотрудников вспоминает почти с нежностью… «Война была».

В 2009 году влиятельного генерала МВД застрелил не менее влиятельный «генерал леса», лидер «гимринского джамаата» Ибрагим Гаджидадаев. У них была личная война с кровавыми последствиями для обеих сторон.

После этого Москва наконец поняла: борьба с терроризмом под российским гербом окончательно превратилась в сведение личных счетов. Контртеррористические операции передали в ведение ФСБ и нагромоздили кучу контролирующих органов. Но проблема в том, что «личное» никуда не исчезло, просто на его пути возникли досадные препятствия в виде малоразбирающихся в местных реалиях федералов.

В начале июня в Южносухокумске был убит Абдулазиз Магомедгаджиев. Справки из ФСБ и МВД свидетельствуют, что «информации о его причастности к террористическим актам» нет. В ходе спецоперации он был ранен, выпрыгнул из окна, просил не убивать. Убили. Разрешение на выдачу тела парня следственный комитет республики согласился дать только после того, как его отец написал расписку: «Претензий к правоохранительным органам не имею».

В пригороде Махачкалы Ленинкенте 13 июля прошла спецоперация: сотрудники в масках посреди улицы расстреляли троих. Дождались приезда полиции. Один из многочисленных свидетелей, Шамиль Шахрутдинов, стал возмущаться публичной казнью. Сотрудники Кировского ГОВД избили парня (у родственников есть видеозапись), затем закинули его в машину и увезли. Наутро родственников пригласили опознать труп с пулевым ранением в области сердца. В графе «Причина смерти» стоит: «Убийство».

Разумеется, расследованием этих фактов заниматься никто не будет: лес рубят, щепки летят.

— Салафиты мирно не живут. Мы это хорошо знаем.

— Сегодня в каждой мечети молятся тысячи салафитов, — говорю я. — они все террористы и пособники?

— Почему ты не хочешь чаю? Нам нельзя, пост сейчас, священный месяц Рамадан, уразу держим.

Пятница, день обязательной коллективной молитвы для всех мужчин. Около полудня к мечети на улице Котрова ручейками начинают стекаться люди, выныривая из окрестных переулков, просачиваясь между плотными рядами припаркованных машин: «Жигули» и «Приоры» теряются на фоне «Лексусов», «Хаммеров», «Ауди» — к часу дня людские ручейки превращаются в потоки. Всех желающих мечеть вместить не в состоянии, улицу перекрывают с двух сторон, расстилают молитвенные коврики прямо на асфальте. Над городом разносится: «Аллах велик». Посреди удушливого летнего зноя в шумном торговом городе резко наступает тишина, слышно только, как три с половиной тысячи человек становятся на колени в молитве. Это всего лишь одна из сотен дагестанских мечетей. Средний возраст прихожан 25—30 лет, молодые, крепкие мужчины.

Десять дней назад за Халилрахманом Шаматовым «пришли». Ему повезло: задержался у дверей квартиры и не зашел в лифт, который внизу расстреляли киллеры. Это уже третье по счету покушение. Шейха давно просят: «Уезжай, в покое не оставят», — в республике не секрет, кто заказал шейха.

Но упрямый «старик» не желает. Шаматов знает: «Ахлю сунна» уже не перестанет существовать и с его смертью мир не перевернется. Как не перевернулся три года назад, после убийства известного богослова Муртазали Магомедова. Революции тогда не случилось, просто идеологическая элита вооруженного подполья обогатилась новыми духовными лидерами: Нагорный Дагестан приобрел кадия (шариатского судью) Магомеда Сулейманова, а «Имарат Кавказ» — Алиасхаба Магомедова.

— Я полностью оправдываю их решение, — в ярости бросил мне тогда знакомый фээсбэшник. — Дуракам не объяснить, что уход таких людей целой армии стоит.

Справка

Салафия — фундаментальное течение в исламе, «чистый» ислам. Салафиты отрицают все нововведения, привнесенные после смерти пророка Муххамеда и его сподвижников, чем в корне отличаются от последователей других течений.

На Северном Кавказе, с подачи сотрудников правоохранительных органов, членов вооруженного подполья, которые также считаются салафитами, — принято называть ваххабитами.