Сегодня существует мнение, что Дагестан стал вторым регионом Кавказа после Ингушетии, в котором жители начали регулярно использовать такой политический инструмент, как митинги протеста не просто против произвола властей, а против произвола силовых структур. Надо сказать, что первые подобные митинги начались вовсе не в Ингушетии, а в Кабардино-Балкарии. Хотя на этапе, когда эту эстафету перенял Дагестан, появилось нечто такое, чего раньше не было.

Кабардино-балкарский зачин

В КБР первый подобный митинг состоялся в первой половине 2000-х годов. На него вышло относительно небольшое количество людей. Поводом для протестов послужило убийство Расула Цокоева, которого избили в 6-ом отделе МВД КБР и полуживого выбросили где-то на свалке.

У потерпевшего оказались травмы, не совместимые с жизнью, и через четыре дня он умер в больнице. Но успел сказать своему отцу, что задержание и избиение организовал глава 6-го отдела МВД Кабардино-Балкарии, ныне уже покойный Анатолий Кяров.

Тот митинг власти республики не разгоняли. Попытались народу что-то объяснить, что-то обещали: что разберутся, найдут виновников, а потом все спустили на тормозах. Митингующих поставили на оперативный учет, заклеймив как «ваххабитов», и против них начали проводить «профилактические мероприятия».

Вскоре произошли известные события 2005 года, после которых любые экзекуции, расправы над кем бы то ни было казались доброй половине жителей КБР оправданными. Митинг, как-никак, – политический язык, а в КБР политика кончилась, и фактически началась война. А на вечный пикет из матерей убитых и задержанных во время мятежа 2005 года возле республиканской Прокуратуры уже мало кто обращал внимание, кроме журналистов и спецслужб.

Ингушский перехват инициативы

Позже митинги в Ингушетии также начали собираться по поводу похищений людей. В отличие от опыта КБР, в Ингушетии протестующим удалось доказать, что митинг может быть аргументом очень существенным.

Только единожды такая манифестация оказалась по-настоящему эффективной. Это тот случай, когда были похищены двоюродные братья Аушевы – два Магомеда. Вышедшие на митинг люди были настроены очень решительно. Протестующие отказывались расходиться. Толпу обстреливали резиновыми пулями. Жуткое зрелище. Ведут с митинга одного за другим людей, поддерживая под руки. А у них из головы кровь хлещет.

Начали подтягивать бронетехнику, какие-то спецсилы. Молодежь стала разливать бензин по бутылкам. «Если нас будут сметать БТРами, то мы начнем забрасывать их бутылками», – таковы были настроения в толпе.

Тогда власть реально испугалась. Была дана команда, и буквально на второй день противостояния было сообщено, что исчезнувшие братья Аушевы найдены в Чечне. Через успех и выкристаллизовалась ингушская оппозиция, которая ценой жизни своего лидера Магомеда Евлоева сумела свалить Зязикова.

Теперь ингушская власть сделала выводы. Последний митинг по поводу исчезновения молодого человека разогнали. Вскоре обнаружился его труп со следами пыток, а человек, от которого зависит решение большей части вопросов в Игушетии, сказал тогда: «И если б был у меня этот парень, не отдал, тогда станут требовать тех, кого я не могу вернуть даже при большом желании».

Разумеется, в Ингушетии, как когда-то в КБР, демонстрантов по таким поводам стали записывать в «пособников подполья», мешающих вести «оперативную работу».

Очередь Дагестана

Сейчас митинги начались в Дагестане. Но они принципиально отличны от ингушских и кабардинских. Кабардинские и ингушские митинги были посвящены одной какой-то проблеме, но не предъявляли счета системе как таковой. На каждом из них речь шла о конкретном похищении, о конкретном избиении. На дагестанских же митингах все было направлено на критику системы. «Мы выступаем против коррупции». Не против одного человека-взяточника, а против всей коррумпированной системы. «Мы выступаем против системы пыток». Не конкретно одной пытки в каком-нибудь очередном РОВД, а против всей системы как таковой.

В Ингушетии в центре митинга (когда действительно удалось поставить власть по стойке «смирно») стоял старый Магомед-хаджи Аушев – ингушский аксакал, один из семи старейшин всего рода Аушевых. Вокруг него была многочисленная семья. Вторым эшелоном шли его земляки – жители селения Сурхахи. То есть состав участников митингов в Ингушетии задавался традиционными связями и структурой ингушского общества.

В Дагестане же речь идет не о мобилизации традиционных структур – тухумов или землячеств, а о некой консолидации сил, которые с одной стороны можно определить как демократические, с другой, как исламские. Демократические, поскольку то, что мы видим в Дагестане, – выступления против коррупции, против правового беспредела, – классически демократическая платформа. Исламские, потому что на митинг вышли практикующие мусульмане с исламскими лозунгами.

Разумеется, последнее будет использоваться как главный аргумент против этих людей: «Смотрите, они же на самом деле хотят шариата». На самом же деле мы видим абсолютно понятный процесс, по такому же принципу, по которому формируется политика религиозных партий в Европе, где пруд пруди христианских демократов и христианских социалистов.

Политический аванс

На самом деле, в Дагестане участники митинга дали большой аванс властям, попытавшись вести диалог на нормальном политическом языке. Дагестанская власть, за исключением отдельных ее представителей, которых можно относить к людям цивилизованным, в целом абсолютно бесчеловечная структура.

Есть определенные опасения, что дагестанская элита не готова общаться с народом в таком режиме и попытается решить проблему по-старому. То есть, превратит формирующееся протестное политическое поле в подполье, заменив политику войной на уничтожение.

Если подобное произойдет, то диалог власти и исламской оппозиции и дальше будет идти в виде взрывов, убийств, рэкета и т.д. То, чем так славно истинное дагестанское подполье. И это будет так, пока верхи не поймут, что все же лучше скандальные неприятные переговоры с протестующими, новый неудобный политический конкурент в лице оппозиции, утрата определенных властных возможностей, чем бесконечная война. Словом, простая мудрость про худой мир, который лучше доброй ссоры.

Но когда это случится?. . В Ингушетии властям уступить-то было просто: отдал человека митингующим, и дело с концом. В Дагестане же митингующих не устраивает не конкретный эксцесс, а структуры, которые являются опорой власти. Для местных властей уступить – значит, как минимум, запустить реформу, грандиозную чистку, а не ограничиться формальностями вроде переименования милиции в полицию.

Кроме того, в Дагестане, в отличие от других республик, речь идет не о сотнях протестующих, а о тысячах. Если в стане митингующих начнется идеологический рост, появятся внятные политические программы, начнут возникать неформальные союзы с иными протестными силами, то властям считаться с этим придется.