Юнус-бек Евкуров ворвался на политическую арену Кавказа стремительно и совершенно неожиданно для многих. Его первые слова и шаги на посту президента удивили многих своей прямотой и давно уже не встречавшейся простотой. А потом было покушение и долгий месяц выздоровления.

Сегодня Юнус-бек Евкуров снова здоров, награжден мусульманской наградой «аль-Фахр» и даже стал сопредседателем Группы стратегического видения «Россия – Исламский мир». В своей беседе с Русланом Курбановым для Ансар.Ru он делится собственным пониманием ситуации на Кавказе и долга ингуша перед своим народом.

Вся страна после покушения наблюдала за состоянием Вашего здоровья, ведущие телевизионные каналы очень подробно рассказывали о том, каким темпами Вы идете на поправку. Что Вы почувствовали после того, как Вы пришли в себя после затяжного бессознательного состояния?

Ну, что я помню, конечно, первое, когда я пришел в себя, еще глаза не открыл, я в себя пришел и понимал, что что-то страшное случилось. Первое, что я подумал, начал вспоминать. Отшибло у меня память или не отшибло – это мысль первая в голову пришла. Я вспомнил до взрыва все и понял, что с памятью все в порядке. Потом я пошевелил пальцами, насколько это можно было – ноги, руки на месте, слава Богу.

Потом страх – никак не мог открыть глаза. Тут я начал думать, что с глазами что-то не в порядке. Врачи потом объяснили, что процесс такой: мозг проснулся… Я понимал, что случилось… конечно, сам взрыв, ничего я не помню. Этот момент вообще не помню. Помню, как ехали, а как все произошло, не помню – ни вспышки, как в кино бывает.

Что я помню – помню, как в больнице я задал вопрос, на секунду я очнулся там, задал вопрос, как там охрана, про охранника. Я просто сказал «охрана…» еще что-то хотел сказать, и когда уже отключался, слышал, что охрана, все живые, нормально, ни с кем ничего не случилось. А я уже отключаюсь, подумал, что не так все, как они говорят, думаю, успокаивают.

Ингушский народ некогда был самым консолидированным на Кавказе. Даже в период Первой чеченской войны ингуши придерживались общей, консолидированной позиции по вопросам того, как должна развиваться Ингушетия – в составе России или вне. Сегодня же ингушский народ один из самых расколотых по религиозно-политическому признаку. В республике усугубляется гражданское противостояние. В чем основная причина этого?

Не соглашусь с тем, что ингушский народ один из самых расколотых. Не соглашусь и с тем, что он вообще расколот. Моя твердая позиция состоит в том, что нет такого сильного расслоения в обществе. А первая и главная причина творящегося сегодня в том, что был упущен момент, когда религиозная идеология должна была быть возглавлена и направлена в русло современного развития.

Понятно, что в любом случае, нам невозможно закрыться внешнему миру и не пускать в республику те исламские идеи, которые приходят к нам из-за границы. Но в этих идеях были неграмотно высказаны некоторые вещи. И вот мы имеем сегодня плоды деятельности идеологов различных толкований религии, особенно радикальных.

Они говорят молодежи «Видите, вам тут запрещают что-то делать. А вот наши идеологи разрешают». И молодой человек, получается, может делать все, что хочет. Я считаю, что в этом большая причина.

То есть, Вы считаете, что внешние факторы в обострении ситуации в республике являются определяющими?

Нет, внешние факторы серьезные. Но больше значения имеют не внешние факторы, а наше недопонимание внутри самого нашего общества. Нам всем надо было быть подготовленными к этому, что подобные идеи могут прийти извне. Но мы оказались не готовы, у нас не было, что противопоставить этому.

То, что в советское время было одно, а потом поехали ребята заграницу и начали по-другому начали к этому относиться. Но при этом, если взять в процентном отношении, то из общего количества – 10-15% негатива было, а остальные 85-90% было нормальное понимание тех ребят, которые проучились заграницей, отучились приехали. А их всех назвали ваххабитами, преступниками, неугодными...

То есть, на Ваш взгляд, в сегодняшней ситуации виновата и сама система?

Виновата не только система правоохранительных органов и государственных чиновников. Но и наши же религиозные деятели, которые всех гребут под одну гребенку. Это была существенная причина обострения ситуации в республике.

Скажите, у горских народов, и у ингушей в частности, очень обострено чувство справедливости. И если по отношению к ним поступают несправедливо, они считают себя должными защищать самих себя, в том числе и с оружием в руках. В случае обострения ситуации в Ингушетии играл ли роль этот фактор? То есть осознание ингушской молодежью, что по отношению к ним система, власти, соседние народы оказались несправедливы…

Здесь – следующие составляющие. Первое, это – фактор молодежи, идеологии которой мы не смогли что-то противопоставить. Естественно, начали мешать тому, что есть, не объясняя при этом людям, где добро, а где – зло. На фоне этого началось непонимание.

Второе – не в плане обиды, а в плане решения проблем. Взять тех же беженцев. Много лет существует эта проблема. Ее не решают. Опять же не оттого, что ингуши решили взяться за оружие и выступить против кого-то, и кому-то мстить. А это радикальные идеологи, которые были присланы сюда для того, чтобы поднимать народы на борьбу, чтобы дестабилизировать Юг России, и в целом развалить всю Россию.

Для них это выгодно. Это подпорка для них. Поэтому этот протестный материал возникает из числа этих беженцев, из числа этих молодых людей… И третья составляющая - непосредственно самодеятельность государственной машины. Совершенно беззаконное, беспредельное отношение к этим молодым людям. Вот все это привело к тому, что мы сейчас наблюдаем, ко всем этим проблемам.

Вы – военный разведчик. Могу предположить, что в силу своей службы были очень далеки от религии. Теперь же Вы носите тюбетейку, не скрываете того, что совершаете намаз. Как случилось, что Вы, став президентом, сразу же поменяли свой имидж и стали демонстративно религиозным? В чем причина подобного стремительного преображения?

Во-первых, не было никакого преображения. Я верующий, мусульманин. Я молюсь и раньше молился. Я всегда говорю – я военный, но я не забываю, что я мусульманин. И это мне не мешает быть мусульманином. Все, что я обязан делать, как мусульманин, я делаю. Молюсь, соблюдаю пост. Кроме совершения хаджа.

И в армии так было, и когда пришел к власти. У меня есть такое понятие, в пятницу ходить в мечеть. Там надо как-то одеться. В обычные дни хожу в галстуке, но в мечеть так не пойдешь… Одеваю на голову тюбетейку. Я так считаю, если я сапожник, я должен быть сапожником, если я шахтер – я должен быть шахтером, если имам – то имамом.

А охватить сразу все вместе не получится никогда. Тому, кому дано быть фанатично преданным своему делу - тоже ничего плохого, если в этом нет ничего радикального. Поэтому никаких стремительных преображений не было. Просто раньше меня никто не видел, поэтому все думают, что я пришел в политику и сразу ударился в религию.

А я каждый год приезжал домой, делал в честь матери дуа. Тогда я тоже одевался так – традиционная одежда, тюбетейка. Просто никто раньше этого не замечал, а сейчас, как стал президентом, у всех углубленный интерес ко всему, что я делаю. Но все это не показуха, а моя обычная жизнь…

Наблюдая за Вами, за Рамзаном Кадыровым, за стилем вашего управления республиками, многие эксперты говорят, что без опоры на Ислам, без привлечения потенциала исламского правового наследия не решить проблем Кавказа. Насколько Вы согласны с этим утверждением?

Опять же, конечно, сложно давать такие оценки. И я не соглашусь с этим. Зачем мне опираться на исламское право, на исламские законы, на исламские нравоучения, чтобы навести в республике порядок? Давайте каждый будет заниматься своим делом. Имам будет заниматься своими проповедями, глава администрации – своим делом, а президент – своим.

И зачем нам исламское право? У нас есть свои законы, свое право. Мы живем в развитом светском государстве. И я не сторонник вводить именно исламское право. А то мы можем дойти до крайности, что нам надо будет из Саудовской Аравии или из Египта кого-то привезти… Зачем? Надо просто соблюдать свои законы, традиции, обычаи. И если ты верующий, верить без фанатизма, не делая из этого рекламы. И не трубить об этом всюду…

Вы говорите, что каждый из народов должен сохранять свое лицо. Ингуш должен быть ингушом, дагестанец – дагестанцем, не пытаясь подражать арабам или другим народам. В то же самое время все больше становится молодых мусульман, которые считают, что они уподобляются не арабам, а просто любят Пророка Мухаммада (мир ему), как лучшего из людей. Они жаждут походить на него во всем – в нравах, праведности, богобоязненности и даже в поведении и одежде. Где здесь грань, когда такое подражание, на Ваш взгляд, становится чрезмерным?

Очень хорошо об этом сказал как-то владыка Ставропольский и Владикавказский Феофан, когда он ко мне приехал: «Вот солнце светит. Оно же одинаково светит и для мусульманина, и для христианина. Бог же не дал одному больше, а другому меньше. Или же взять поле в цветах – эти цветы все разного цвета. И так же все мы – люди все разные…»

И нам Сам Всевышний говорит, что Он нас создал разными. И, что надо сохранять то лучшее, что у нас есть. И сегодня я являюсь ингушом, кавказцем, у которого есть свой менталитет, свои традиции, обычаи... А если я съездил в Мекку, вернулся, надел национальную одежду араба – длинный белый балахон, во что я превращаюсь?

Получается уже, что и не ингуш, и не араб. Получается, что я уже нарушаю заповедь Всевышнего сохранять свое самое лучшее. Или же взять молодых людей, которые уподобляются старым шейхам, имамам…

Я, к примеру, никогда не видел фотографий своих предков-имамов ингушей с неаккуратной бородой. Они все очень красивые, лица светятся верой... Зачем мне брать пример с кого-то, когда у меня есть свои предки? Я всегда говорю, если мы, разрушая свои традиции, хотим взять для себя что-то другое, то мы и свое разрушим, и ничего нового не получим.

Но ведь подобное влияние, которое меняет нашу культуру, традиции, наш образ жизни и даже одежду, которую мы одеваем, идет сегодня не только со стороны арабских стран. Еще больше нашу культуру, традиции и образ жизни меняют и обрушивающиеся на наши народы западные фильмы, музыка и массовая культура.

Если Вы готовы противостоять росту влияния арабской культуры на ингушский народ, делаете ли Вы что-нибудь для противостояния подобному же влиянию западной культуры? Для того, чтобы ингуши не превращались из мужественных горцев и скромных горянок в некие подобия людей среднего рода…

…В Майклов Джексонов? (Смеется). Конечно, это влияние сегодня происходит не только на Кавказ, но и на всю Россию. Вообще психологами уже давно доказано, что ребенок быстро впитывает плохое, нежели хорошее. Конечно, я провожу это противостояние этому влиянию. Я постоянно говорю, что необходимо соблюдать, беречь и гордиться нашим.

Меня даже некоторые имамы не понимают. К примеру, когда у спрашивают, как дела? Можно ответить на ингушском, а можно на арабском «Аль-хамду ли-Лля». Или к примеру, если кто-то спрашивает меня о том, приду ли я. Можно ответить опять-таки на своем, ингушском, или на арабском «Ин ша Алла». Я, к примеру, отвечаю принципиально на ингушском, а не на арабском.

Я же все равно упоминаю Бога, но не по-арабски, а по-ингушски. Не надо пытаться внушать всем, что сказанное на арабском важнее, чем на своем. Давайте беречь свое. Сейчас пошла мода, к примеру, делать дуа на арабском языке. И из тех, кто слушает дуа, арабский язык понимают 5-10 человек. Остальные не понимают.

А я помню, раньше всегда дуа делали на ингушском, просили все, что хотят – дождь, снег, богатство и т.д. И от мала до велика все говорят «Аминь» понимая, что просят они. А сейчас на арабском говорят, и считают, что это ценнее. Я считаю, что не должно так быть. Это и есть противостояние и Западу, и другим культурам…

Вот в чем смысл заложен. Кто-то может считать, что я неправ. Но это мое субъективное мнение. И я уверен просто в том, что Всевышний с меня за это не спросит за том свете. Я уверен в этом.

Вы обладатель Звезды героя России. Недавно Вам был муфтием Равилем Гайнутдином была вручена мусульманская награда – орден «аль-Фахр» (орден Почета). Но все-таки, награда и милость Всевышнего выше всех этих земных наград. По завершению своего жизненного пути, за какие Ваши дела и поступки Вы надеетесь обрести милость Всевышнего?

Я ни в коей мере не хочу умалять Звезду героя России и ставить ее на весы с какой-либо другой наградой. Ни в коей мере. И награда Звезда героя России - это высшая награда страны. Это – святое. И награда героя России, и мусульманская награда «аль-Фахр» - это все от Всевышнего.

И всему есть причина, на мой взгляд. И если бы Всевышним не было суждено, чтобы я где-то оказался, я бы не получил высшей награды той страны, за которую я жизнь готов отдать. И оценивать, что важнее, что лучше - ни в коей мере нельзя.

Что касается того, за что бы меня Всевышний мог оценить… Вот именно за то, что я на поле брани делал все по совести, по чести, по присяге. И здесь, на этом направлении я без фанатизма, просто как истинный мусульманин делал то, что мне предписано.

И при этом ни коей мере мне не мешал, а даже помогал возрождению чистого Ислама. И делал то, что тех, кто хотел уничтожить, испачкать Ислам, я ставил на правильный путь. И не силой оружия, а силой языка, убеждения. И кого-то уже поставил. И здесь, думаю, Аллах меня оценит за все эти поступки.

Вы произнесли фразу «чистый Ислам». Что Вы под этим понимаете?

Я скажу так. Я-то его произнес, но я его ни в коем случае не связываю с радикальным Исламом. Ислам - есть Ислам. И он не должен быть «чистым» или «грязным». Я имел в виду тот Ислам, которому научил меня отец. Он не был имамом. Не читал Коран, но все соблюдал как надо. И под «чистым» я подразумеваю Ислам без терроризма и всей прочей грязи, что есть в некоторых регионах, к сожалению…

После того, как вы стали президентом, Вы пошли на некоторый диалог с теми ингушами, которые вышли на тропу войны с государством. Предполагаете ли Вы, что по примеру Чечни, по примеру таджикской модели национального примирения после гражданской войны 90-х годов, можно было бы вывести из леса людей, дать им работу, посты, возможность реализоваться?

Скажу так, я не только предполагаю, я даже предлагаю для начала выйти. В Чечне те, кто вышел из леса, прошел спецпроверку. По ним доказано, что на них нет преступлений. И они вошли в правительство, в правоохранительные структуры. В ситуации с Ингушетией, то я предлагаю сначала выйти.

Но если на человеке преступления, я не могу дать ему гарантию, что ему все сойдет с рук. Если, например, доказано совершение преступления, то он за него должен нести наказание. А если человек не совершил злодеяние, и он прошел проверку, то конечно можно такому человеку работать и в правительстве, и парламенте, и в Госдуме тоже. Почему бы нет? Почему одним можно, а другим нельзя?

Вы, как кавказец- мусульманин, на кого хотели бы быть похожи в своей жизни? Есть ли у Вас такой идеал, пример для подражания?

Как кавказец, хочу быть похожим на себя, таким, каким меня Аллах создал. Зачем мне быть на кого-то еще похожим? Это бывает в младших классах – быть на кого-то похожим. Сначала это были образы и герои наши - ингушские, вайнахские, времен Первой мировой войны, Великой Отечественной войны.

Они были для меня всегда примерами для подражания, примерами героев, совершивших подвиги. А как пример не для совершения подвига, а просто как правильного мусульманина, который показывал, учил, как правильно жить – это был отец мой. Мой отец соблюдал все, что положено и предписано. А главное, не творил зло…

Москва – эль-Кувейт