Осетия, находясь в центре Кавказа, как увеличительное стекло вбирает в себя все проблемы и трагедии региона. Самые страшные этнические конфликты, самые страшные теракты, этнические чистки, потоки беженцев, внешняя агрессия — все это пережили Северная и Южная Осетия за последние 20 лет. Наш сегодняшний собеседник — президент Северной Осетии Таймураз Мамсуров — отвечает на вопросы о Беслане, проблеме разделенности народов и социального мира в республике…

За последние годы осетинский народ пережил такие страшные трагедии, как Беслан и Цхинвал. Вы сам выходец из Беслана, многие из трагедий вашего народа происходили на ваших глазах. Как сегодня себя чувствует осетинский народ и какие проблемы стоят перед ним сегодня?

— Войны, конфликты, Цхинвал, безжалостный Беслан, ранивший нас на всю жизнь… В таком состоянии быть в тонусе, выглядеть победителем невероятно сложно, когда каждые три года не знаешь, что тебя ждет. Люди напряжены, психологически взведены.

Много крови пролито. Пора образумиться, понять, что мы рождены для другого. Приходится преодолевать трудности, которые необъяснимы. Трудно понять то психологическое затянувшееся состояние шока, в котором до сих пор пребывает народ. А сколько на этой крови отпиарилось чиновников и защитили диссертаций.

Когда-то генерал Ермолов, уставший от проверок и интриг дворцовых генералов, сказал: «Я никого за эти годы не увидел, кто так четко разбирался в проблемах Кавказа, кто приезжал ко мне на один день с инспекторской проблемой».

Главное, что в нашей многонациональной республике мы стараемся без рывков и скачков спокойно преодолевать наши проблемы. Их очень много. Это и нехватка рабочих мест, и модернизация, и малоземелье, и проблема всеобщего увлечения гуманитарным и высшим образованием. Впору объявить всеобщее высшее образование. Не знаю, как повлиять на то, чтобы люди получали нужное образование.

И это при том, что у нас отрицательная рождаемость. Мы скопировали худшие образцы российской глубинки. Нас 600 тысяч было в 80-е годы. Статистика говорила, что до 700 тысяч мы дорастем за 53 года. После развала Союза и событий в Грузии, нас сразу стало на 100 тысяч больше.

Каждый десятый беженец, живущий на территории России, находится в Северной Осетии — одной республике с этим комплексом возникших проблем не справиться. Это большая нагрузка на детские сады, школы, больницы и т. д. Мы выдержали, было трудно, но мы справились. Вы нас застали именно в таком состоянии. После вашего отъезда проблем не убавится, и, надеюсь, не добавится. Будем решать и работать.

Несколько лет назад Беслан был в фокусе внимания всей России и всего мира. Высказывались разные предложения по увековечиванию памяти погибших в те трагические дни. Как сегодня обстоит дело с возведением мемориала памяти жертв бесланского теракта?

— Бесланский теракт, вне всякого сомнения, войдет в пять самых страшных событий человечества наряду с Хиросимой и атакой на башни торгового центра в Нью-Йорке. Наше состояние после теракта — это невероятный шок. Вместо ста лет, отведенных нам генетически, мы, наверное, проживем 50.

Но все программы и объекты Беслана будут доведены до конца. Многое уже сделано. Мемориал памяти жертв теракта уже стоит пятый год. Мы очень осторожно подходим к памяти о трагедии. Мы потеряли два года на болтовню в попытках найти наиболее удачный вариант мемориала.

Пока мы пребывали в шоковом состоянии, независимо от нас, в Европе объявили конкурс на лучший мемориал жертвам бесланского теракта. Мы что-то пытались сказать свое, но никто нас не слушал. Как и ожидалось, в конкурсе приняли участие совсем не те люди. Многие из них просто хотели сделать себе имя или заработать. В итоге, ни один проект мы не приняли.

После мы сами взялись за курирование этого вопроса. Над проектами работали местные художники и мастера. Кроме того, мы опросили всех жителей Беслана, кто имеет художественный вкус. Повезли наши идеи в Японию, Европу, посмотрели на мемориалы жертвам Хиросимы, побывали на Пискаревском кладбище в Питере, Волгограде, Освенциме.

В итоге мы поняли, что надо работать с немцами, которые законсервировали нацистские концлагеря и сохранили их в естественном виде в назидание потомкам. Мы поняли, что нам тоже надо оставить школу, в которой погибли наши дети, как есть.

Как вы оцениваете доклады, которые были подготовлены по результатам расследований трагических событий в Беслане?

— Что касается правительственных и экспертных докладов, по событиям в бесланской школе, — как я могу реагировать? Я там был и видел все, когда все горело. Я был там не как чиновник, а как отец и горожанин. Но при подготовке докладов, я не мог ничего сказать как чиновник. Я согласен с 80-ю процентами информации, которая содержится в этих докладах. Но остальное…

Доклад Савельева — конструктора огнеметов «Шмель», которые применялись при штурме школы, может рассказать нам только об устройстве огнеметов. Но сам Савельев в школе не был и не мог знать, что там происходило на самом деле. Даже доклад Торшина и прокуратуры — это полная чушь. Там Зощенко делать нечего.

Все эти доклады пройдут испытание временем. И тогда все будет очевидно. Что мне с ними спорить? Просто наши кровь и слезу никому были не нужны. Это был шикарный повод пропиариться каждому очередному политику и журналисту.

Когда мы выносили детские тела из школы, журналисты сновали вокруг нас и снимали все это на камеру. Мы им говорили — брось камеру, помоги детей вынести. А они продолжали снимать: эти же кадры денег стоят. А детские жизни? Нам рук не хватало, чтобы детей передавать с рук на руки, а они репортаж делали. Бог им всем судья. Но когда потом из тиши кабинетов нас же обливают грязью, ругают местную власть, мы в корне не согласны с таким подходом.

Экологические проблемы зачастую замалчиваются на Кавказе. Но они очень серьезно сказываются на всей ситуации в регионе. Проблема замалчиваемых ядерных захоронений и ущелья Кызыл-дере в Дагестане, проблема завода Электроцинк во Владикавказе, который недавно накрыл ядовитым облаком практически всю Осетию — предельно остро беспокоят население региона. Ваше мнение, как президента и жителя Владикавказа, относительно завода Электроцинк?

— У населения на воздействие завода Электроцинк на экологию — истерическая реакция. В таком состоянии человек не может быть объективным. Электроцинк работает здесь 100 лет. Как инженер говорю, что он не украшает ландшафт и не облагораживает экологию. Но и со временем его экологические показатели могли только улучшаться. Есть нормы мировые, чтобы держать выбросы на уровне.

Но Электроцинк допустил разовый выброс, который накрыл всю республику. И вся молодежь среагировала — одели маски, протестовали. Тогда мы вызвали руководство холдинга и потребовали сменить руководителей завода. Наши требования были выполнены.

Депутаты Госдумы обратились в Минприроды, чтобы обследовать всю ситуацию. Этот запрос инициировал известный в республике человек, спортсмен и депутат Арсен Фадзаев. Комиссия Минприроды пришла к выводу, что все требования к безопасности производства заводом были выполнены.

Конечно, завод тоже виноват. Кто имел право запускать печь, не просчитав, что город накроет ядовитым облаком. Но нельзя забывать и о том, что каждая вторая пуля русской армии на Первой мировой была сделана из нашего свинца. Первый цинк, полученный в России путем электролиза, был получен у нас.

Ефим Славский, руководитель советской атомной промышленности, в свое время работал на нашем Электроцинке. Мы штампуем кадры горняков почти для всей России — в Норильск, в Сибирь… А от завода будем все же требовать соблюдение норм безопасности и многократное увеличение расходов на экологию.

Во время наших поездок по Осетии мы посетили Камбилеевку — лагерь осетинских беженцев из внутренних районов Грузии от режима Гамсахурдиа. Признаться, увиденное нас шокировало. Свои же соплеменники, живущие в 21 веке в сараях и бараках, — это нонсенс даже для Осетии, пережившей столько проблем. Как, на ваш взгляд, должны решаться подобные проблемы? Только ли административными мерами? А самоорганизация самого народа?

— Мы много говорим о проблемах. Но это как барабанная дробь. Но вот беженцы в Камбилеевке. Они смотрят ТВ, видят другую жизнь, сытых, в кафе, которые могут отдохнуть, принять душ. А у беженцев этого нет. А Северная Осетия не может справиться с их проблемой в одиночку, да и не должна справляться. Не мы начинали эту войну, эти конфликты.

Для них мы всего получаем один-два сертификата на жилье. Такими темпами мы долго будем решать проблему их расселения. И такой контраст, когда одни живут в достатке, а другие — в нищете, долго не может существовать, ни по законам физики, ни по законам общества.

При этом мы самая урбанизированная территория Кавказа. Половина населения живет во Владикавказе, оставшаяся половина живет в городах. Люди бросают горы, аулы и родные очаги. Так мы можем перестать являться теми, кем мы являемся. Это наша проблема.

Человек, у которого есть земля и отцовский дом, мы его не можем считать безработным. А тот, кто хочет продать отцовский дом и пишет, что он безработный, чтобы бродить по Владикавказу. Что его ждет? Хотя законодательно мы не можем этому противостоять, но противостоим как можем, формируя общественное мнение. Мы давим понятием отцовский дом, прежним пониманием наших отцов: «мы били врага за карие очи, за дом свой отчий».

И это не только наша проблема. Мы мало знаем друг о друге. Горизонтальные связи в регионе не развиты. Нельзя довольствоваться тем, что мы узнаем друг о друге через ТВ и новости. Так как по ТВ мы только про теракты будем знать. Вот, к примеру, с утра я ехал на работу, а в Дагестане еще дом штурмовали. Почему мы только это должны знать? Мы хотим знать другое про своих соседей.

Вот, к примеру, ансамбль из Чечни у нас выступал. Мы им вручили звания заслуженных артистов Осетии. А до этого сами ездили в Чечню. Наши ребята ездили в Ингушетию, выступали с праздничными концертами. Мы можем обмениваться газетами, наладить переписку, культурный обмен, молодежные контакты. Нам нужно налаживать горизонтальные связи между республиками, которых пока нет.

На развитие этих связей и направлены наши проекты на Кавказе. Как вы видите роль общественности, самих кавказцев с их частными инициативами в разрешении сегодняшних проблем Кавказа?

— Сколько бы мы, как власть, ни сделали, этого все равно будет мало. Вот, я живу в Беслане в доме отца. Там те же соседи, те же бабули, что и 30 лет назад. Соседская бабушка в огороде тяпкой машет. Если ей газ отключают, то и мне отключают. Пенсию поднять ей я самолично не могу. А так, я стараюсь быть открытым.

Надо помнить, что мы руководим свободными людьми. Мы стараемся внушить им — будьте более ответственными и инициативными. Мы хотим создать атмосферу ответственности и прозрачности. Но, если нас атакуют, мы не готовы, как Вольтер, умереть за их право критиковать нас. Тот же Вольтер умер в 90 лет, так и не найдя повода умереть за чужое право высказаться. На Кавказе опасно быть вождем. Как только ты претендуешь на вождизм, моментально теряешь авторитет. Тут надо работать над зрелостью гражданского общества.

Но когда же мы его построим? Когда торжественно введем в эксплуатацию? Вот меня спрашивают: когда мы в Осетии построим это гражданское общество? Я еще проекта не видел и не знаю, когда мы закончим.

После конфликта с ингушами от нас требовали, чтобы мы заняли четкую и жесткую позицию. Но ингуши — наши соседи, и других соседей нам никто не даст. Слава богу, у ингушей сейчас другой подход. Нам говорят про Грузию и про кровь, пролитую грузинами. А у нас во Владикавказе грузинская школа стоит вот уже 100 лет. И никто не мешает ей, она работает, несмотря на кровавый конфликт на Юге. Это дети, и они должны учиться.

Когда я был в ходе конфликта в Цхинвале, меня спрашивали журналисты из Центра, как теперь вы с грузинами. Я говорю, вот мой водитель — Отари, он — грузин. Вы журналисты не на ту педаль давите.

Как дагестанец, которому небезразлична судьба разделенных народов, каковыми являются лезгины, не могу не поднять проблему Верхнего Ларса. Мы посетили этот пограничный пункт на границе Осетии и Грузии в Дарьяльском ущелье. И осетины, и грузины, живущие в этом ущелье, сегодня отделены от своих родных и близких государственной границей. Что нужно сегодня для того, чтобы разрешить хотя бы эту проблему, — невозможности пересечения границы людьми, живущими по обе стороны от нее?

— Раньше из Владикавказа по Дарьяльскому ущелью и Военно-Грузинской дороге можно было за два часа доехать до Тбилиси. Многие туда и ездили на выходные отдохнуть, а к вечеру возвращались домой. Сегодня между нами пограничный пункт Верхний Ларс.

Верхний Ларс — это проблема не осетин и грузин. Это проблема дипломатическая. Это проблема двух государств. Это неестественно, когда народы разделены по-живому непреодолимым барьером. Как можно смотреть через границу, видеть могилы своих предков, свою родину и не мочь приехать?

Надо решать эту проблему. Эта граница разделяет нас по-живому. С грузинской стороны у границы живут такие грузины, которые в жизни не были в Тбилиси. Поскольку от их сел до Тбилиси 200 километров, а до Владикавказа всего 15 минут езды. Многие из них ездили в наши больницы, учиться именно к нам.

И ментально они ближе осетинам. А сегодня они не понимают, почему им нельзя приехать во Владикавказ. Грузинский патриарх Илия закончил нашу школу во Владикавказе. Да и сам город-то как называется? Владикавказ, то есть Владей, Кавказом.

Это же центр Кавказа. Этот статус надо использовать. В Дарьяльском ущелье, где расположен пограничный пункт Верхний Ларс, часть которого является грузинской территорией, исторически проживает много осетин. Жители населенных пунктов в районе пункта пропуска надеялись, что с его открытием после трехлетней реконструкции они смогут по упрощенной схеме, как это было ранее, пересекать границу. Однако российская и грузинская стороны не достигли таких договоренностей.

В настоящее время гражданам Грузии и России для пересечения границы необходимы визы, получить которые на территории России можно только в Москве. Я бы очень просил, чтобы и вы, как члены рабочей группы Общественной палаты способствовали бы решению этого вопроса.

Одной из самых острых проблем республики является проблема Пригородного района Северной Осетии, о претензиях на который постоянно заявляют ингуши. Но с приходом к власти в Ингушетии команды Юнус-бека Евкурова вроде бы наметились некоторые подвижки в этом направлении. В чем, на ваш взгляд, должно заключаться решение проблем этого района?

— Проблема Пригородного района Осетии, который является спорной территорией между осетинами и ингушами, до сих пор стоит остро перед нами. Последствия конфликта 20-летней давности между осетинами и ингушами до сих пор ощущаются. Многие села были брошены, хозяйства погублены.

Поднять их самостоятельно мы не сможем. Мы с Юнус-беком Евкуровым вдвоем торпедируем федеральную власть, чтобы та поддержала программу возрождения района. Мы не требуем, чтобы деньги направлялись именно в Осетию. Пусть центр распределения средств будет в Москве. Но оттуда пусть создают у нас маленькие предприятия.

А сегодня как? Злой безработный осетин видит соседа ингуша и думает: вот кто виноват! Они вместе, и осетин, и ингуш должны работать, и желательно сообща. Вместе ремонтировать дома, подымать хозяйства. Для нас эта программа подъема района очень важна.

Да, сегодня мы с Юнус-беком Евкуровым реализуем совместные проекты. И документ о взаимодействии, подписанный с ним, — это не Библия, и не Коран. Он может и должен корректироваться под реальные проблемы. Мы с ним в постоянном контакте, звоним друг другу. Ингуш из Осетии может позвонить Евкурову, а он уже выходит на меня. Это и на его репутацию работает и показывает уровень наших отношений. Мы демонстрируем наши отношения, чтобы люди видели, что на уровне руководства между Ингушетией и Осетией нет проблем. Раньше такого не было. Была политика двойных стандартов и лицемерия.

Есть еще проблема — психологически людям трудно понять и смириться, что сегодня Россия и Южная Осетия — это два отдельных и разных государства. Даже мне. Что мы, как россияне, пусть и осетины, не имеем юридического права вмешиваться во внутренние дела юго-осетинского государства или с территории Северной Осетии влиять на устройство власти в Осетии Южной. Это недопустимо.

Вы можете себе представить, если бы собрались греческая община на территории Северной Осетии, или грузинская, или армянская, и начали бы митинговать за свержение руководства Греции, Грузии или Армении. Да наутро бы разразился дипломатический скандал между Россией и этими странами.

А у нас северные осетины пытаются влиять на ситуацию в соседней республике, говоря, что мы — осетины и имеем на то право. Но даже родной брат не может командовать в доме своего брата. Мы не можем долго терпеть эти призывы к свержению власти в Южной Осетии с территории Осетии Северной и попытки влиять на внутреннюю политику соседей.

А ведь организаторы всех этих провокаций сидят в уютных кафе в Москве, курят кальяны и по телефону рулят протестами. Это все не способствует стабилизации в регионе и работает на укрепление того режима, что в Тбилиси.

Нам надо осознать, что мы хоть и один народ с южными осетинами, но не одно государство. Южная Осетия — это государство самостоятельное. И дай Бог им стать на ноги.

И пусть никто не признал Южную Осетию, кроме России, нам этого достаточно. Кто признал Кипр? Никто. Все равно все туда едут отдыхать. Для Осетии — это поворотный момент истории. Через 500 лет все сегодняшние страницы будут перечитываться по-другому.

Всю Осетию, как и весь Кавказ, любить целиком легко. Но ее надо любить вглядываясь. Бог сделал нас разными, чтобы мы узнавали друг друга.

Беседовал Руслан Курбанов