Россия и Турция очень похожи, как бы странно это для кого-то ни звучало. В этом плюс для отношений, но и серьезная проблема. Возможно ли вообще стратегическое партнерство двух во многом взаимоисключающих государств (оба ведут свою историю от Византии, тюркского и славянского мира, оба имеют и православные, и мусульманские корни, только в разных пропорциях)?
Не случайно в своей истории Россия и Турция воевали друг с другом более, чем с кем-либо еще. Наши отношения почти никогда не были дружественными. Мы всегда конкурировали на одной и той же площадке (Кавказ, Южная и Восточная Европа, Средняя Азия), и вопрос постоянно вставал так, как в игре «Последний герой» - должен остаться только один. Внутривидовая конкуренция, как известно, самая острая и безжалостная. С другой стороны, несмотря на более чем трехсотлетнюю историю российско-турецких войн, Россия и Турция одновременно оставались партнерами в экономической и культурной сферах.
Кстати, еще Лев Гумилев утверждал, что последний пассионарный толчок затронул Россию и Турцию одновременно. Это также дает какое-то объяснение, почему развитие двух стран так похоже, проходит через одни и те же стадии, причем почти в одно и то же время (становление империи, упадок, революции, тоталитарные режимы, посттоталитарное развитие и т.д.). Даже крупные общественные дискуссии у нас похожи: Турции в это 10-летие предстоит большой разговор о роли и месте Ататюрка - примерно, тоже, как у нас пытаются понять и определить фигуру Сталина; или же суть проблемы отношений с Западом и поиски себя в новом мире очень схожи и в РФ, и в Турецкой республике.
Мы едины и в своем отношении с Западом, с Европой. Российская и Османская империи на протяжении многих веков составляли значительную часть европейской политической картины. Только в конце 20 в. вдруг возникла идея, что мы для Европы абсолютно чужие. Хотя у самой Европы и Запада вообще нет четких критериев, кто к ним относится. Это определяется ситуативно в плавующем режиме.
В этой связи сегодня и Россия, и Турция – это как бы части Большой Европы, но не Запад. Это европейский незапад, то есть страны и культуры, которые восприняли европейские ценности и институты, но при этом по тем или иным причинам так и не стали полноценными представителями Запада – они недопредставлены и недовключены в западный истеблишмент. Сейчас и Москва, и Анкара являются своего рода изгоями Запада: их не желают принимать в западные организации, их образ в сознании европейцев создан стереотипами прошлого.
Это заставляет наши страны искать подходы друг к другу, сближаться. Последнее десятилетие показало, что существуют огромные возможности для партнерства между нами. «Интерес Турции к союзу с Москвой, поставляющей ей энергию, тем сильнее, чем Турция ощущает себя отвергнутой Евросоюзом», - замечает Тьерри Порт в «Le Figaro».
Во времена Путина и Эрдогана два государства через много веков впервые вышли к реальному партнерству. Стали активно налаживаться экономические и энергетические связи, достигнуты договоренности по Кавказу, у России и Турции появляются общие внешнеполитические инициативы. Тем не менее, вопрос, не является ли это лишь тактическим сближением двух «изгоев Запада», не возьмут ли верх вековые геополитические установки, как только отпадет необходимость «дружбы против» общего партнера-противника в лице Запада и США, остается открытым.
Как пишет Александр Сотниченко, известный тюрколог, ведущий аналитик Санкт-Петербургского центра изучения современного Ближнего Востока, состояние российско-турецких отношений за последние 10 лет является настоящим стратегическим прорывом. Как уже неоднократно отмечали лидеры наших стран, за этот период объем экономических связей возрос более чем в 30 раз. Россия стала первым экономическим партнером Турции. Каждый визит политических лидеров наших стран углубляет уровень взаимоотношений.
Правящей в Турции происламской Партии справедливости и развития свойственен, с одной стороны, прагматизм, с другой – особое внимание к Востоку, чем они и привлекли многих избирателей. Не смотря на то, что стремление в ЕС остается приоритетом внешней политики Турции, большая часть политической элиты осознает, что в обозримом будущем этого не произойдет.
Вступление в ЕС нужно Эрдогану и чисто прагматически. Это дает возможность отодвигать военных от власти под удобным предлогом демократизации, прав человека и утверждения европейских стандартов общественной и политической жизни. ПСР важен и выгоден сам процесс вступления в ЕС, и комплекса от того, что факт не происходит, турки не испытывают, в отличие от российской элиты. Проблему же двойной идентичности - осознание себя частью Запада и желание принадлежать к нему в полной мере, с одной стороны, а, с другой – национальная гордость и ощущение себя частью особого мира, особой цивилизации – они пытаются решить в контексте неосманизма, который объединяет в себе и цивилизованный империализм, и национальную гордость, и модернизацию с западными стандартами.
Политика на противостояние России, продолжавшаяся в Турции с 1945 до 2000 г., не дала ожидаемых результатов, а ПСР позиционирует себя в качестве альтернативы всем предыдущим партиям, заведшим Турцию в тупик. В связи с этим в ее программе говорится следующее: «Дружеские отношения с РФ необходимо поддерживать, основываясь на сотрудничестве, а не на конкуренции в Средней Азии и на Северном Кавказе».
«Россия, с одной стороны, полностью готова к экономическому сотрудничеству с Турцией, но мне ничего неизвестно о стратегических планах политического сотрудничества не только в регионе, но и во всем мире. Мне кажется, что перспективы такого сотрудничества могли бы оказаться значительными. И уровень экономических связей мог бы стать хорошим фундаментом для этого», - добавляет Сотниченко.
В общем, ближайшее время покажет, удается ли сломать вековую парадигму наших отношений – военно-политическое противостояние при экономическом и культурном сотрудничестве – и перейти на новый уровень сближения стран европейского незапада.
Наши элиты, чувствуя некоторое родство и общность проблем, впервые нащупали поле для сотрудничества в самом начале 2000-х, когда у власти в Турции оказался Эрдоган, а в России едва укрепился Путин. Тогда в ходе полузакрытых консультаций была достигнута договоренность о дальнейшей непомощи со стороны Москвы и Анкары, соответственно, курдским и чеченским сепаратистам. А 2008 г. в результате войны в Южной Осетии Россия и Турция уже обсуждали совместный план создания Платформы стабильности для Кавказа, который подразумевает разрешение конфликтов региональными игроками (Москва, Анкара, Тегеран) без привлечения Запада. Так мы от экономики попытались перейти к безопасности. Правда, Пакт так и не состоялся, хотя США эта инициатива напугала, чего его авторы, видимо, и добивались.
Но, как мне кажется, турецкая элита несколько опережает российскую в своем развитии по пути европейского незапада. Для лучшего понимания турецкой модели ее, может быть, стоит рассматривать как вариацию того, что у нас называют «суверенной демократией». И там, и здесь речь идет о формировании государства современного типа, впитавшего основные социально-политические, экономические и технологические достижения последнего времени, но сохраняющего суверенитет и внутреннюю специфику в глобализирующемся мире.
В таком, широком, смысле «суверенная демократия» - собирательное название для самостоятельно вызревших политических явлений и процессов. Это не только ответ на агрессивную политику США и неолиберальную глобализацию, но попытка обществ, имеющих собственную глубокую политическую традицию, адаптироваться и успешно развиваться в современном мире.
Это проект модернизации, но его конечная цель не интеграция с непонятными перспективами в западную цивилизацию на сепаратных условиях. Наоборот, он задействован с тем, чтобы выйти из-под контроля Вашингтона, Лондона или кого-либо еще. «Суверенная демократия» самостоятельно вырастает на конкретной национально-государственной почве. Вместе с тем, это не исключает появление своего рода интернационала «суверенных демократий», их координации в ответ на давление из вне.
«Суверенная демократия» в разных странах, как правило, опирается (или пытается опираться) на одни и те же широкие социальные слои. Это средний класс, но не в западной, а местном понимании. В России – т.н. «путинское большинство», в исламском мире, в Турции в особенности, - городской средний класс и те, кого принято называть трудовой интеллигенцией – студенчество, инженеры, интеллектуальная и профессиональная элита, недовольная нынешним распределением доходов.
У наших элит схожее отношение к западным ценностям. Даже для кемализма всегда была характерно принятие западных либеральных ценностей, но не самого Запада (т.е. безоговорочное следование внешней политике того или иного ведущего западного государства). Также и сегодня для посткемалистов-неоосманистов, только акценты и приоритеты в отношении этих ценностей несколько сменились, но главное тоже – технократизм и модернизация (раньше под радикал-светскими, теперь под консервативно-религиозным соусом).
Но почему турецкая элита ушла вперед в такой «суверенной» модернизации? Скорее всего, потому, что сейчас у них у власти бывшая контрэлита, а у нас в основном режим является естественным продолжением предыдущего, т.к. классических западников. В Турции ПСР, и вообще умеренный исламизм, – это инструмент проникновения наверх религиозной анатолийской средней и крупной национально ориентированной торгово-промышленной буржуазии и оттеснения от власти стамбульской космополитической олигархии, поднявшейся на госзаказах и особых отношениях с военными. В России же «путинское большинство» с его мелким и средним бизнесом лишь сторонне поддерживает режим, а опорой власти остается сложившаяся в середине 90-х сверхкрупная олигархия, включающая бизнес, силовиков, бюрократию. «Единая Россия», несмотря на заявления и приверженность «динамическому консерватизму», чем-то напоминающему эрдогановскую «консервативную демократию», к сожалению, не стала тем, чем является ПСР для Турции.
Да и в плане реальной демократии и свободы СМИ сегодня в Турции ситуация будет лучше, чем в России.
И в плане идеологии у Турции дела лучше. Мы в России уже 20 лет стоим перед дилеммой поисков себя после крушения советского строя. Турки же в последнее время нащупали свою современную национальную идею в неоосманизме.
В условиях, когда стало понятно, что кемализм, как минимум, в чистом виде, уходит, перед их элитой остро стал вопрос формирования адекватной современности идентичности. Сегодня в Турции складывается беспрецедентная и очень интересная ситуация. На неоосманской платформе получается найти некий компромисс между тремя основными политическими силами страны - теми, кого называют «исламистами», пантюкистами и военными-кемалистами. «Неоосманизм, - говорит советник Правительства Турции Орхан Газигиль, - по крайней мере, должен устраивать всех. Сейчас все пришли к такому выводу, что между армией и правительством не должно быть серьезных конфликтов. В сильном государстве такое исключено».
Эти опоры в виде неоосманизма и ориентированной на внутренний рынок религиозной буржуазии дают ПСР больше возможностей для маневрирования на внешней арене. Став сегодня, по сути, региональной державой, Анкара пытается аккуратно экспортировать свою модель на весь Большой Ближний Восток, представая перед арабскими революционными массами государством-примером того, как можно проводить успешные реформы, оставаясь исламской страной. В целом, Анкара умело использует противоречия и трудности на Западе и Востоке и внутри отдельных государств, в частности США, для собственного укрепления. Пока Эрдогану это удается. Не зря и его, и Путина не раз называли в прессе «везунчиками».
Россия пока страной-моделью для постсоветского пространства не стала.
Есть у российско-турецких отношений и свои угрозы. Если заявления лидеров европейских держав о конце мультикультурализма отрицательно сказываются на отношениях Турции и ЕС и на планах их интеграции, то туркофобия в российских СМИ и силовых ведомствах вредит уже нашим отношениям, особенно их стратегическим перспективам.
В Турции очень обижаются на то, как у нас часто пишут о ПСР: «кошмар стал явью», «к власти пришли опасные и непредсказуемые люди», «в Анталье запретят продавать алкогольные напитки» и так далее. Российские журналисты с легкостью могут назвать сборную Турции по футболу «янычарами». Среди деятелей российской культуры положение еще хуже. Здесь примерами могут служить жалкий образ османцев в недавно выпущенном сериале «Баязет» или строка из популярной песни: «Турки строят муляжи святой Руси за полчаса».
Как отмечает нижегородский тюрколог Д. Ягудина, слово «турок» само по себе в русском языке является ругательным, оно равнозначно не то что совсем «дураку», но человеку с причудами. Сделать «по-турецки» значит сделать кое-как, непонятно, чудно, бестолково.
Остро переживается и абсурдный запрет в России на книги великого турецкого богослова Саида Нурси – гордости Турции, самого крупного интеллектуала страны в 20 в. По нашей аналогии, в Турции могли бы решить, что покупка Тельманом Исмаиловым, олигархом с «Черкизона», роскошного отеля на лучшем турецком курорте ведет к расширению российской шпионской сети, и поэтому надо бы запретить Пушкина или Толстого, чтобы сдержать проникновение северного соседа. Примерно так по ту сторону Черного моря в шутку оценивают активность наших органов в отношении Нурси.
До поры до времени все это скрывается за восточной дипломатической учтивостью, но, без сомнения, ничего не забывается.
