Мусульманский Восток представлен в публичном пространстве словами – джихад, хиджаб, террор. Наверно, это слишком мало, чтобы реально представить себе значение Востока для человечества и его смысл. Мы приглашаем в студию лучших экспертов в области Ислама и востоковедения, чтобы раскрыть для вас тайну Востока.

Надежда Кеворкова представляет из себя некий триумф половинчатости. Она родилась, с конфессиональной точки зрения, на Западе, но душа ее тоскует по Востоку. Она православная. Но мало кто так сердечно и убежденно понимает Коран, обычаи и некие непреложные его законы, которые не выражены в буквах, а запечатлены в душах.

Она прошла пешком Палестину. Вдоль и поперек. Её, идущую по дорогам и горным тропам, можно было увидеть во многих странах Востока. Она в составе флотилии мира везла гуманитарный груз в Палестину, и была жестко задержана израильским спецназом. Маленькая, красивая женщина, со светлыми, как вера, глазами оказалась в плену, но вскоре в плену ее гнева оказался сам Израиль. И поспешил избавиться от неё!

Надя прекрасный журналист, она пишет статьи и книги, и наверняка, скоро начнет снимать кино. Но вот лучшем бы, кто-нибудь уровня Фелини, снял бы кино про ее жизнь.

Вот только один эпизод из её жизни. Сидит она в Москве, уткнувшись в океан Интернета. И глаза выхватывают строчки: «в высокогорном дагестанском селении требуются учителя истории, географии, информатики».

Человек опытный она сразу понимает, что селение это два десятка кибиток, цепляющиеся за горы на высоте 2000 метров над уровнем моря. А она сидит в теплой московской квартире в 10 шагах от Чистых прудов из-за упорства Собянина, ставших действительно чистыми.

И сколько она думала над этим уникальным предложением? Ровно 10 секунд. И она поехала в это царство снега (а на дворе еще держался январь).

Когда она увидела эту, простите, Тлондоду, то сразу поняла что главной её проблемой теперь станет…. как уехать отсюда. Вообще Надя умеет влюбляться с первого взгляда, но в этом случае, кажется она влюбилась задолго до того, как увидела это село.

О жизни Кеворковой в аварском селе, о работе в исламском Царскосельском лицее (ее формулировка) в нашем интервью.

– Надя, расскажи нам, почему известная столичная журналистка вдруг стала сельской учительницей? Да еще и в Дагестане. Да еще и в высокогорном селе Тлондода.

– Потому что возникла возможность, побыть сельской учительницей в высокогорном селении Тлондода, тем более, что здесь создана уникальная школа, и я надеюсь, что я поспособствую тому, чтобы эта школа стала еще лучше.

На тот момент я дописывала книжку, но в целом думала, чем бы мне таким заняться. И тут, сидя в Фейсбуке, я наткнулась на статью Дениса Соколова «Кто поедет в Тлондоду?». Рассказал про это селение, про школу, про это всё. И там было написано, что им нужны учителя истории, географии, информатики, еще чего-то. Я посмотрела на дату, поняла, что я, в общем, пролетела, а такой проект не валяется на дороге. Но на всякий случай написала Денису. Он говорит: «Слушай, что ты нервничаешь вообще? Сейчас я тебя свяжу с этими людьми, наверняка всё еще возможно». Связывает меня с человеком, который это всё придумал, я ему нервно, как такая нервная городская дамочка, кричу: «Ну, что, всё уже, да? Уже всё? Больше вам уже не нужны?» Он говорит: «Успокойтесь. Подождите. А что вы можете преподавать? Историю? Да нет, – говорит, – нам очень нужен историк». «А, – говорю, – всё, у меня собран чемодан уже, я могу выезжать, хоть завтра». Пауза драматическая, и он говорит: «А вы можете сначала просто приехать и посмотреть, вы вообще сможете тут жить?» Ну, я так призадумалась. Действительно, там горы, 2000 м, может, там вообще жить невозможно. Поехала. Когда я приехала, тут было такое ослепительное солнце, всё было заснежено, был такой гигантский сугроб вместо селения. И…

– Ты в феврале поехала, да? Или когда это было?

– Нет, я первый раз поехала в январе смотреть. Это селение уникально тем, что там гигантская площадь, гигантский майдан, и вот от мечети вниз горка. И по этой горке один за одним, знаешь, как такие колобки, скатывались дети всех мыслимых возрастов. За ними скатывались их мамочки, их бабушки. Ну, в общем, я всё это понаблюдала, и поняла, что да, уехать мне отсюда будет сложно.

– Ты теперь, образно говоря, понаехавшая. Как тебя встретили местные? Ставят на учет в милиции? Документы не проверяют?

– Здесь проверяют документы у всех, поскольку весь Дагестан в блокпостах, это, честно говоря, ситуация, которая больше всего напоминает Палестину. У женщин, кстати, не проверяют, так что у меня документы не проверяют, проверяют только у мужчин, но это наименьшая из трудностей, которая здесь есть.

Вот наибольшая трудность, конечно, это интересный высокогорный климат. Сейчас у нас, например, все завалено снегом, дороги завалены снегом, многие не могут к нам приехать и от нас уехать. В общем, все очень так, динамично и интересно.

– Скажи, пожалуйста, как тебя встретили местные?

– Местные жители-дагестанцы?

– Да.

– Мне кажется, что меня встретили радушно. По крайней мере, мне кажется, что люди были рады тому, что я приехала. И вот сейчас я сижу, собственно говоря, в гостях. И куда бы я ни зашла, с какой бы просьбой я ни зашла, иногда даже самой дурацкой, мне кажется, что вообще, более добросердечных людей, чем в горном Дагестане, трудно сыскать.

– Я расскажу нашим слушателям, что Надя сегодня очень долго искала интернет, потому что в высокогорном селе его отключили из-за снегопада. Скажи, пожалуйста, какие еще сложности тебе встречаются в этом селе?

– Сложности есть общего плана. Допустим, в школе хорошо бы поменять мебель. Это не делается по причине того, что у РОНО в местном районе нету для этого достаточно средств.

Допустим, мы с детьми хотели бы поехать в районный центр в музей. Вот у нас проблема – достать такой транспорт, чтобы все уместились, и чтобы мы смогли проехать по этой горной дороге неасфальтированной.

Кстати, о дорогах. В Цумадинском районе, где я нахожусь, нет практически ни одного метра асфальтированной дороги, так же, как и в большей части горного Дагестана. Это, на самом деле, гигантская проблема, потому что из нашего селения ехать до Махачкалы, скажем, 4-5 часов, большая часть этого времени уходит на 50 километров или 40 километров, я не помню точно, неасфальтированной дороги. Дальше асфальт, и дальше очень быстро.

– Да. Надя, расскажи, пожалуйста, нам о своем селе. Что это за село? Какой народ там живет? Где это находится?

– Это Аварский район, можно сказать, сердце Аваристана. Здесь живут аварцы. Селение это совершенно прекрасное, это действительно высокогорное селение, таких селений не так много, кстати. Оно располагается на высоте 2000 метров.

Ну что такое горное селение? Это, конечно переменчивая погода, довольно суровый климат. При этом, конечно, здесь очень чисто, очень красиво, здесь чистая вода, чистый воздух. И люди… Я могу сказать, что люди хотят здесь жить.

Собственно, как получилось вообще, что этот проект, школа в Тлондода, стал существовать, нужно объяснить.

Дело в том, что пять лет назад получилось так, что в школе сельской оставалось меньше 15 учеников. И местная школа была на грани закрытия. И тогда выходцы из селения приняли такое волевое решение, что они строят интернат и своих детей направляют – это дети с 5 по 11 класс – жить и учиться в селение. Так, собственно говоря, и возник этот удивительный проект, который, честно говоря, больше всего напоминает Царскосельский лицей, но только это, естественно, исламский Царскосельский лицей, если можно такое представить.

Этим детям читали лекции академики, этим детям читали лекции лучшие преподаватели Махачкалы, которые сюда приезжают. Вообще, это такой удивительный проект, конечно. Мне кажется, любой человек, который увидел бы это все, понял бы, что это такое, здесь остался бы и рвался бы сюда.

Кроме меня, здесь есть приезжие учителя. И вообще, многие люди хотят сюда приехать, но просто вот пока что у нас уже нет мест для того, чтобы принять всех желающих.

– А как тебе дети? Чем они отличаются от равнинных, от московских? Каков уровень их знаний?

– Я же все-таки не учитель, я все-таки журналист, поэтому мои сравнения, они, может быть, несколько поверхностные и, скажем так, непедагогические. Мне дети очень понравились. Это дети, которые жаждут знаний, это дети, которые сознательно пошли на определенные лишения, потому что эти дети живут здесь без родителей, без телефонных девайсов, телевизоров и так далее. Условие пребывания их здесь, в интернате – это то, что они не пользуются никакими гаджетами и девайсами, кроме, как в воскресенье им дают телефоны, чтобы позвонить домой.

– Как строго.

– Это не строго, это просто коллективное решение было принято. Родители видели, что дети в махачкалинских школах не читают, и они хотели, чтобы дети читали. Собственно говоря, главная цель этого проекта – чтобы дети начали читать книжки. Здесь очень хорошая и очень большая библиотека, и дети стали читать.

– А что они теперь читают?

– Они читают литературу. Книги, которые когда-то читали все – от Дюма «Трех мушкетеров» до Марка Твена и Лескова, и Пушкина, и так далее.

– Это фантастика! Надя, скажи, пожалуйста, они знают, что такое, допустим, Бук, Искандер?

– Это в смысле ракеты?

– Да. Мы же представляем Дагестан. Вот горцы в Москве – это стреляющая свадьба, это грубость, дикость, это исламский терроризм. А что увидела ты? Какие у них лица, характеры, какие обычаи?

– Это сверхпросвещенное село, это очень образованные люди. Выходцы из этого селения очень многие имеют высшее образование, степени. Это люди, которые достигли самых разных высот, так скажем. Кроме спортсменов, олимпийских чемпионов, из этого селения, скажем, вышел глава Союза художников Дагестана. Доктора наук… Это очень воспитанные, благонравные люди, с которыми просто очень приятно общаться. И дети, естественно, усваивают эти нормы.

Тут интересно другое. В Тлондода свой собственный язык. Помимо аварского, тут собственный язык, и на этом языке, кроме тлондодинцев не говорит никто. Есть еще два близлежащих селения, и их понимают, и они понимают, но там тоже своеобразный язык.

Так вот, родители, конечно, надеялись, что дети, которые приедут сюда жить, заговорят на тлондодинском языке и на аварском. На тлондодинском языке они говорят все в семьях, а на аварском они не заговорили, более того, они заставили все селение говорить по-русски. Потому что здесь теперь на улице звучит детская русская речь.

– Это дети разных национальностей, правильно?

– Нет. Дети только выходцы из Тлондода.

– Понятно.

– У нас сейчас с этого года новый директор. Такая прекрасная Патимат, она не уроженка Тлондода, она уроженка районного центра Агвали. И вот она привезла с собой двух детей, которые не уроженцы Тлондода, в том числе своего сына, и отдала их в интернат. Тут вот эти два ребенка, которые не имеют прямого отношения к Тлондода. Так, здесь только дети выходцев из этого аула. 150 – 200 детей с удовольствием сюда бы записались, и возможности были построить такой интернат, на столько человек рассчитанный, но, к сожалению, никто не может сюда прислать наших детей, иначе просто этот интернат будет закрыт. Это к вопросу об Искандерах.

– А почему? Поясни, пожалуйста.

– Это очень, конечно, долго и сложно объяснять. Скажем, все медресе, которые были построены на равнине, даже не в горном Дагестане, и которые принимали детей из разных селений, были закрыты, потому что под разными предлогами, спецслужбы объясняют, что, в общем, это как-то опасно, это чему-то противоречит. Якобы там поступают учиться дети вдов боевиков. Это все бред. У нас нет никаких здесь боевиков, здесь нет никакого лесного и никакого иного подполья, но, тем не менее, вот такой запрет существует.

Более того, три года подряд летом актив селения проводил потрясающий летний лагерь. Туда приезжало от 80 до 100 детишек. Это было две смены и стояла очередь. Потому что это спортивные занятия, это вообще пребывание на воздухе, тут прекрасный сосновый лес на другом берегу нашей речки. Короче говоря, это здоровый детский отдых, сопряженный с освоением знаний, им читали лекции… Короче говоря, сюда народ рвался.

Вот два года подряд министерство образования за этот проект, разные чиновники, которые тоже за этот проект, потому что это просто возрождает жизнь в горах, возрождает горные селения. Но спецслужбы не разрешают такой летний лагерь проводить, и это удивительно, конечно. Удивительное обстоятельство, но, тем не менее, это так.

– Скажи, пожалуйста, ты ставишь детям двойки?

– Я нет.

– Хорошо. У вас кто-то ставит двойки в вашей школе замечательной?

– Конечно. Конечно. Конечно. У нас очень строго преподаются математика, физика, биология, химия. Точные дисциплины на очень хорошем уровне, и, если что, там ставятся двойки. Ставятся двойки и по русскому, и по аварскому…

– Ты преподаешь историю, да?

– Я преподаю, да, и мне кажется, это моя установка, что история – это так интересно, это так увлекательно, и детям это нравится. Это такая награда. И еще за это двойки ставить, мне кажется, просто лишнее. Тем более, что вот я могу сказать, что у меня все дети очень стараются, им это очень все нравится. Внезапно ко мне все классы записались в кружок по истории, так что о двойках… Если четверка – это уже трагедия.

– А вот можно немножко провокации?

– Да.

– Какое самое неприятное впечатление от Дагестана? И какое самое приятное?

– Я же очень много лет работала в Дагестане, бывала здесь, и я видела эволюцию. Допустим, я просто наблюдала, как пять лет назад, даже шесть лет назад уже началась вот такая тотальная что называется палестинизация Дагестана, то есть, установка, размещение здесь федеральных соединений и установка блокпостов в самых разных местах. Но все остальное, что касается Дагестана, раздражает дагестанцев, потому что им хочется какого-то более критического что ли отношения к себе.

Но у меня нету критического отношения, потому что каждый раз, когда ты приезжаешь из Москвы в Дагестан, ты вдыхаешь воздух свободы, который тут, конечно, есть.

И это не только мое ощущение. Сюда приехало очень много самых разных людей, в том числе московских и питерских журналистов и бизнесменов, и самых разных людей разных мирных специальностей, которые здесь находят вдохновение от того, я не боюсь этого слова, удушающего климата, который установился за пределами Дагестана.

При всем при том, что в Дагестане очень сложно.

– Скажи, а у региона перспективы есть? Это ведь один из беднейших регионов страны. Здесь слабо развита медицина… Вот это надолго?

– Понимаете, я не могу вот так вот… рубить с плеча. Во-первых, что я вижу? Я вижу, что люди работают с утра до вечера. В буквальном смысле. Вот все мое селение встает в четыре утра. Я вижу, как тяжело люди работают. При этом, они имеют, конечно, отдачу. Потому что эта работа приносит и удовлетворение, и средства к существованию. Если говорить о зарплатах, то это просто смешные зарплаты, на эти зарплаты не может выжить никто, но при этом люди стараются. И, допустим, мои коллеги-учителя, которые получают, я не знаю, десять, восемь, двенадцать, пятнадцать тысяч рублей за довольно тяжелую работу. Это, честно говоря, подвиг, который тут все совершают.

То же самое касается медицинских работников. У нас есть медпункт в селении, и я вижу, как работают люди.

При этом, скажем, школу не ремонтируют уже десятки лет, медпункт ремонтируют исключительно собственными силами. Все делается вообще здесь собственными силами и на энтузиазме.

Что касается беднейшего региона. Я не знаю, мне кажется, что люди здесь живут лучше, чем в России, потому что, во-первых, многие селения приняли решение отказаться от всех видов спиртного, и люди не пьют. Это, конечно, преображает жизнь, прямо скажем. Люди много работают, и это приносит им определенный доход. Люди поддерживают связь со своими родными, которые уехали из селения, и те жители Тлондода, которые расселились по всему миру буквально, тоже поддерживают связь с селением. Я не преувеличиваю это. Видно, допустим, когда умирает кто-то в селении, то на соболезнования приезжают люди буквально отовсюду.

Поэтому, конечно, Дагестан никуда не исчезнет, Дагестан – это земля с потрясающей историей. И есть ли у него перспективы? Конечно, есть перспективы, так же, как у нее есть потрясающее прошлое. Там, где есть прошлое, там есть и будущее.

– Надя, ты побывала во многих мусульманских странах. А чем это высокогорное село отличается от всего, тобой увиденного?

– Во-первых, оно отличается тем, что оно на высоте 2000 м, во-вторых, оно отличается, конечно, тем, что здесь совершенно уникальный проект. Я просто других подобных проектов не знаю, выходцы из села решили сделать школу. Это обычная светская сельская школа, дети, которые ее посещают, живут в специальном интернате, куда их направляют их родители. Все дети отказываются добровольно от употребления телефонов, компьютеров, телевизоров и так далее в пользу чтения книг.

– Это совершенная мечта для любого родителя. Я даже не представляю, как это можно воплотить на деле в городе.

– В городе тоже я знаю, в Дагестане, есть такие школы, которые запрещают употребление всяких девайсов и гаджетов, но, конечно, здесь совершенно другое, потому что это дети, которые сознательно живут вдали от своих родителей, их родители не живут в селении. Здесь у них есть, конечно, бабушки, дедушки, тети-дяди, но это совсем другое, они живут все вместе, они живут в помещении, которое находится рядом с мечетью, то есть они вместе молятся, и все намазы у них проходят в мечети. У них есть уроки коранического арабского, уроки арабского, английского, французского. Короче говоря, это вот если представить себе царско-сельский лицей для мусульман, это здесь. И если представить себе антураж, то это фильм Мимино Данелии. Вот, собственно говоря, я не знаю, ничего похожего нигде и никогда в мире мне не встречалось, поэтому мне кажется, что это уникальный опыт. Здесь, кстати, такое же количество детей, как и в царско-сельском лицее, там их было чуть больше 30, здесь их 36.

– Скажи, пожалуйста, поскольку ты живешь теперь в горах, чем отличается дагестанец в Москве от дагестанца в горах?

– Ничем. Это такие же цивилизованные, образованные люди. Но просто это не обыкновенное село, вот это вот Тлондода, это аварское село, высокогорное, оно всегда было небогатым, оно всегда выращивало алимов. И в советское время, когда всех алимов арестовали и убили и в живых остались только те алимы, которые уехали из Тлондода и смогли изменить свои документы, смогли изменить запись, что они родились в Тлондода, вот эти алимы выжили. И в советское время удивительным образом люди переквалифицировались, отсюда вышли очень многие учителя, которые обучали в сельских районах Дагестана. Здесь просто такое качественно иное количество учителей, выходцев из этого крошечного селения. Поэтому здесь, конечно, очень образованные люди, очень тонко организованные, очень понимающие, осознанно делающие то, что они делают. Поэтому здесь очень приятно находиться, среди этих людей.

– Надя, а какое будущее готовят родители этим детям? Какое будущее они планируют? Они планируют отправлять их на учебу в Москву? Или в Сорбонну, в какие-то европейские университеты?

– Прежде всего, эти родители заботятся о том, чтобы их дети были верующими. Я не могу сказать, что это там на втором месте или на первом, конечно, они хотят дать детям хорошее образование и навык учиться, который… это, в основном, дети из многодетных семей, естественно, как всё в Дагестане. Здесь есть ну просто совершено необыкновенные семьи. Например, у меня есть двое детишек, и у них есть третья сестра, каждый ребенок – это талант в своем роде. Они одарены очень сильно. Здесь есть дети, которые живут в самом селении. То есть кроме 36 детей, которые в интернате, у нас есть еще дети, которые проживают со своими родителями. Здесь тоже очень есть одаренные детишки с таким, ну просто необычайными талантами. Вот честно могу сказать, что горы – это удивительное место, где детская одаренность проявляется особенно.

– Надя, с какими талантами? Они легко изучают иностранные языки? Они поют? Они танцуют?

– Здесь нет ни песен, ни танцев, здесь есть уроки музыки, на которых дети учат стихи. Это дети, которые преуспевают в математике, в физике, в биологии, в географии, в языках. Вот у меня есть совершенно фантастические ученики, которые любят историю, знают историю, чувствуют ее. Самые разнообразные таланты, самые разнообразные дарования. Я еще раз хочу сказать, что наши дети, при том, что эта школа существует всего 3 года, плюс еще 2 года летних лагерей, которые здесь проводились, устойчиво занимают призовые места на олимпиадах и районных, и республиканских. Были дети, которые, кстати, занимали призовые места и во всероссийских олимпиадах.

– Надя, вы на уроках истории разбираете, допустим, такие конфликты, как кавказская война? И какое представление у этих детей о противоборствующих сторонах?

– Дело в том, что здесь есть отдельный предмет, который называется «история Дагестана», его я не преподаю. Это мой сознательный выбор, я хотела, чтобы преподавали учителя-дагестанцы. У нас есть, конечно, эти темы, вот сегодня мы разбирали восточный вопрос в целом в рамках мировой политики. Программа позволяет детям достаточно объективно всё это узнавать. Другое дело, что все-таки это еще очень маленькие люди, у них еще нету такой соотнесенности истории с современностью. У них все-таки, скажем, вопрос о пирамиде египетской вызывает, конечно, неподдельный восторг. Им это интересней, чем разбирать, допустим, нюансы политики эпохи Клемансо.

– Какой у тебя возраст детей?

– С 5 по 11 класс, у нас нет только 10 класса в этом году.

– Раньше вся страна хохотала над тем, как голосует Кавказ, – 85% «за». А ныне вся страна голосует, как Кавказ, но никто не смеется. Почему?

– Во-первых, Кавказ был всегда авангардом политической жизни нашей страны. Голосовали здесь по-разному в разные годы. Я могу сказать, что в последние годы, конечно, последние 15 лет никто не ходит на выборы, и эти цифры просто нарисованы, и весь Кавказ это знает. И что касается последних выборов, то именно благодаря Дагестану зафиксировано было такое количество нарушений. И я считаю, что это только потому, что в Дагестане есть очень четкое понимание о том, что такое права людей, что такое политика, люди очень активны в этом плане, и никто не собирается вообще принимать участие в этих играх, по которым играет вся страна. Здесь очень острое политическое чувство. Другое дело, что, в отличие от всего остального Кавказа, здесь, конечно, люди чувствуют себя гораздо более свободными. Это спряжено с рисками для жизни, но все-таки здесь свободы больше, чем где бы то ни было у соседей. Поэтому здесь люди идут на такие риски, как вот фиксирование вбросов и вообще всякого безумия, которое творилось на выборах. Что касается остальной стороны, мне кажется, что просто в Дагестане опробуются технологии, которые потом выносятся на всю остальную страну. Это касается и «пакета Яровой», это касается и списков профучета – всё это можно здесь наблюдать.

– Кстати, в царской России личная охрана царя состояла из кавказцев. Парадная форма царя тоже была кавказская. Но почему-то сегодня всё, что с гор, предстает злом. Это намеренная форма отделений Кавказа или просто дурость чья-то?

– Я думаю, что это просто определенная политика, связано это не с горцами, а связано это с мусульманами. И это общее направление мировой политики, и в России просто очень специфическое преломление это всё имеет. Просто отличие, скажем, России от всего остального мира очень простое: у нас ведь мусульмане наши, родные граждане ниоткуда не приехавшие. И они подвергаются такому же ущемлению прав, которому подвергаются мигранты в других странах. Поэтому это выглядит очень дико. Но мне кажется, что прошлое не имеет такого значения для сегодняшнего дня. Мы живем в совершенно новой реальности, которая, конечно, ну, она удивительная. Я не знаю, когда до людей дойдет, что мы приближаемся по стандартам к 30-м годам. Здесь видно, что мы приближаемся, потому что, скажем, может, это как-то выпадает из вообще направления нашей беседы, но я хочу сказать, что вот эти списки профучета – это стало абсолютно аналогом списков врагов народа, потому что, допустим, кто-то кому-то в чем-то перешел дорогу, кто-то на кого-то обиделся – пошел, донес, настучал, и человека ни за что абсолютно занесли в этот список профучета. Реальных людей, которые с оружием в руках, давно нет. Никакого леса нет. Никакого вооруженного подполья больше нет. Поэтому правоохранительные структуры просто занялись таким вот целенаправленным террором в отношении людей, когда… ну, я не знаю, образованных людей заносят в эти списки, хоть сколько-нибудь выдающихся, талантливых людей заносят в эти списки. Если нужно на кого-то накинуть, на какой-то роток накинуть платок, то есть окоротить человека, его берут и заносят в списки. Он узнает об этом через год или полгода. Это потрясающая система управления с этими списками, понимаете? И так что насчет того, какой был конвой у царя, это так сейчас далеко отсюда. Это примерно так же, как египетские пирамиды.

– Надя, ты вспоминала уже Палестину в нашем разговоре. Действительно ли так необычайно серьезна ситуация со свободами сегодня в Дагестане, что ты проводишь аналогии с Палестиной?

– Она такова во всей стране. Просто в Дагестане можно наблюдать такие явления, как блокпосты. Скажем, в Палестине на всю эту крошечную страну 500 блокпостов. Я не считала, сколько здесь блокпостов, но в какое бы селение я ни поехала, я везде должна проезжать через эти блокпосты. Это блокпосты, на которых работают люди из России, то есть это не местные дагестанцы. Эти люди приезжают сюда в командировку, им платят соответственно командировочные, плюс они осуществляют какие-то там, прямо скажем, небольшие поборы. Кстати, дагестанцы даже радовались, когда появились, условно говоря, русские…

– Потому что поборы стали небольшими.

– Поборы стали меньше, да, и больше какого-то такого вменяемого отношения стало. Но, тем не менее, это странно. Честное слово. Это странно. Почему нужно водителю такси, который ездит по 5 раз в день, каждый раз перед шлагбаумом останавливаться, идти, записывать своё имя, фамилию, отчество, я не знаю, паспортные данные, кто едет, откуда едет, почему едет. Вот для чего это нужно всё? Почему больше нигде в стране ничего подобного нет? Такое есть, вот я объездила весь Кавказ, такое есть на въезде в Чечню и на выезде из Чечни. Но когда ты едешь по Чечне, ничего подобного ты не встречаешь. В Дагестане это есть буквально на каждом повороте.

– Я недавно видела замечательный проект московских дагестанцев, «Хинкал-тур», кажется, назывался он. Группа молодых людей открыла новые туристические маршруты по высокогорным селам Дагестана. Это невероятная красота гор и рек. У тебя есть сейчас время путешествовать по Дагестану? Открыла ли ты для себя что-то новое? Стоит ли вообще прокладывать туристические маршруты, не опасно ли?

– Нет, это абсолютно не опасно. Это довольно затруднительно для дагестанцев. Я знаю многих дагестанцев, у которых были подобные планы, потрясающие совершенно. Это люди, которые потрясающе знают Дагестан, и здесь таких, конечно, специалистов очень много. Это не опасно для того, кто называется «россияне», но им нужно иметь, конечно, инструкторов, просто горных инструкторов-альпинистов, и здесь тоже таких ребят очень много. Здесь есть очень интересные маршруты, здесь есть вообще старинные тропы, например, они не совпадают с дорогами, по которым еще совсем недавно перегоняли скот с летних пастбищ на зимние. Это десятки километров. Всё это проходимо, всё это интересно очень для людей, это гораздо более безопасно, чем ездить на такси по дорогам. Горный Дагестан прекрасен. Единственное, конечно, печально то, что очень много покинутых селений, и собственно эта школа, в которой я работаю, она для того, чтобы и это селение не стало покинутым. Потому что когда исчезает школа, то через считанное количество лет селение умирает. Ну, что я могу сказать? Дагестан прекрасен. Это совершенно не грустное место, это одно из самых оптимистичных мест в нашей стране. Тут живут самые бодрые люди в нашей стране. Тут вообще очень приятно, очень хорошо находиться. И тут свою душу и свое сердце настраиваешь заново, потому что здесь есть на что равняться.