Либеральности к салафитам Дагестана больше не будет

Дагестанская модель умиротворения вооруженного подполья, признававшая наличие фундаментального ислама как свершившегося факта и конкурировавшая с чеченскими, более жесткими методами, фактически свернута. Так считают правозащитники и общественные деятели из Москвы, побывавшие на днях в Дагестане. «Кавказская политика» считает необходимым познакомить своих читателей с мнением, высказанным главой представительства Международной кризисной группы в России, членом Совета ПЦ «Мемориал» Екатерины Сокирянской. Редакция отмечает, что не все мысли автора могут совпадать с ее взглядами.

Прошло почти полгода с тех пор, как Рамазан Абдулатипов сменил на посту главы Дагестана Магомедсалама Магомедова.

ВРИО и повышение культурного уровня

Рамазан Гаджимуратович очень активно взялся за дело. Он наметил курс, прежде всего, нацеленный на очищение власти от коррупции и криминала. Он очень много ездит по республике, крайне резко высказывается о ситуации на местах, ставит жесткие диагнозы, открыто обвиняет чиновников в бездействии и воровстве.

И надо сказать, что эти диагнозы не преувеличены. Действительно, в последние годы все эксперты, работающие в Дагестане, отмечали там глубокий кризис государственных институтов. Новому главе удалось уже сделать целый ряд важных шагов, например, он добился пересмотра бюджета республики с помощью цели снижения дефицита и зависимости от федеральных дотаций, всерьез взялся за работу муниципальных образований, поставив перед ними задачу повышения уровня собираемости налогов из собственных доходов и сокращения аппаратов в муниципальных образованиях.

Известно, что значительная часть экономики Дагестана находится в тени, и это не только личные подсобные хозяйства, но и крупные предприятия, нередко принадлежащие местным чиновникам и их родственникам. Все они не платят налоги или платят не в полном объеме. Земельные отношения в муниципалитетах не упорядочены: ВРИО поставил задачу перед муниципальным образованием снизить дотационность, пригрозив увольнением всем тем, у кого собираемость налогов будет меньше 10%.

Обеление экономики — это очень важный процесс в Дагестане. Но в условиях криминальной клановости важно разработать механизм того, как можно это сделать и защитить муниципалитеты, потому что возложить задачу обеления экономики на муниципальные образования — очень сложная задача для них, потому что им придется выводить наружу полукриминальный бизнес.

Был также сделан ряд важных шагов в сфере борьбы с коррупцией и эффективности управления. Свои должности потеряли, как минимум, семь глав районов администрации. Как вы знаете, также арестован и мэр Махачкалы.

Много внимания Абдулатипов также уделяет необходимости повышения культурного и образовательного уровня, он посещает образовательные учреждения, инспектирует систему здравоохранения, ругает учителей, врачей, говорит, что они плохо работают. Признает низкий уровень зарплат, но аргументирует: как работают, такие зарплаты и получают.

Мы с вами понимаем, что причины низкого качества работы врачей — это и острая нехватка кадров, особенно в сельской местности, и абсолютно неадекватная инфраструктура, и низкие зарплаты. Решение этих проблем должно быть конечно тоже системным. Нужно не только требовать, но и помогать системе здравоохранения и разрабатывать некоторые системы.

И тем не менее, все эти шаги, особенно аресты чиновников, давно подозревавшихся в коррупции и связи с криминалом, вселили надежду на возможность обновления Дагестана, на то, что республика, уже много лет развивающаяся под гнетом чиновников и вседозволенности, наконец сможет расправить плечи, и люди действительно поверили Абдулатипову. Надежда есть, она чувствуется, и люди с ней делятся.

Либеральности к салафитам больше не будет

Новый курс предполагает не только изменения в сфере государственной и социальной политики и системе управления, но и изменение подходов в области безопасности в религиозной политике. Контуры этих направлений вырисовываются уже достаточно четко. Осуществляют этот курс силовики — федеральные и местные. Абдулатипов, на мой взгляд, призван лишь обеспечить такое политическое сопровождение. Те, кто следит за ситуацией в Дагестане знают, что при Магомедове был значительно либерализован режим в отношении салафитов.

Умеренные салафитские лидеры стали более активно участвовать в общественной жизни республики, заявили о себе как о некоторой конструктивной силе, которая, конечно, с позиции собственных религиозных воззрений готова участвовать в разрешении глубокого кризиса, который мы видим в Дагестане. И голоса этих лидеров, на наш взгляд, важны, потому что к ним прислушивается радикальная молодежь. Поэтому убедить их должны именно эти гражданские активисты.

У лидеров «Ахлю-сунна» был свой план миротворческой деятельности. Снизить накал путем религиозного просвещения, как они его называют, возможность реализации религиозных потребностей молодежи не в «лесу», а в мечети и в рамках общественных инициатив. И были результаты, которые признавали даже силовики. Так, например, из мечети на ул. Котрова десятки молодых людей когда-то ушли в «лес». Но с тех пор, как активно там начала работать организация «Ахлю-сунна», в «лес» из этой мечети никто не ушел. В целом по Дагестану в 2012 году количество жертв снизилось, как минимум, на 15 процентов, и стал сокращаться отток молодежи в лесах.

Возможность реализации религиозных прав и отсутствие репрессий в отношении мусульман делают невозможным джихад. Как вы знаете, по Корану, джихад строго регламентирован и для него просто нет условий, когда нет репрессий, когда есть возможность призывать. Можно было ввести ситуацию в цивилизованное русло последовательными действиями и предложить турецкий вариант развития ситуации в Дагестане, по крайней мере, с точки зрения «Ахлю-сунны».

Кроме «Ахлю-сунны» в Дагестане есть еще более мирные и умеренные салафиты, которые отрицают возможность джихада в российских условиях, когда мусульмане находятся в подавляющем меньшинстве. Их, на мой взгляд, очень важно задействовать в преодолении кризиса.

Также при Магомедсаламе был взят курс на диалог между суфиями и салафитами, который способствовал преодолению многолетнего внутриконфессионального конфликта в Дагестане. Была создана комиссия по адаптации боевиков, по сути, единственный мирный механизм, созданный в Дагестане за последнее время. Эту комиссию много и правильно критиковали, но тем не менее механизм существовал, работал, его можно было развивать и совершенствовать. То есть сложилась некоторая дагестанская модель борьбы с экстремизмом и терроризмом, в основу которой легло понимание того, что наличие фундаментального ислама на Северном Кавказе — это свершившийся факт. Таких религиозных людей много, их все больше, и нельзя их преследовать за то, что они ходят в неправильные мечети. Их нужно как-то интегрировать и включать в общественную жизнь.

Чеченская модель вместо собственной

Эта дагестанская модель конкурировала с чеченской, предполагающей очень резкое отношение, искоренение любых признаков фундаментализма и уничтожение боевиков, гораздо более жесткий и непримиримый курс. Мягкие подходы всегда вызывали противодействия у силовиков. В Дагестане есть две основные группы силовиков: часть высокопоставленных республиканских силовиков продвигали диалог и мирный процесс, другая часть активно им противостояла. Аналогичные разногласия существовали и на уровне федеральных ведомств как в Махачкале, так и в Москве. С приходом Абдулатипова вектор религиозной политики, подходы к борьбе с экстремизмом кардинально изменились.

Дагестанская модель больше не существует, взят курс на применение чеченских методов, что многие в республике связывают напрямую с поездкой Рамазана Гаджимурадовича в Грозный.

Во-первых, вот основные контуры этой политики — ликвидирована комиссия по адаптации боевиков, вместо нее появилась некая миротворческая комиссия с очень широкими полномочиями и рядом подкомиссий, одна из которых будет заниматься адаптацией. Абдулатипов подчеркивает, что работа в этом направлении будет не публичной, имена адаптированных называться не будут, исходя из соображений безопасности, состав комиссии тоже не оглашается, его невозможно найти в интернете, непонятно, как в нем представлены общественники, есть ли там силовики, на каком уровне, непонятно, почему его возглавил председатель комитета по бюджету, финансам и налогам Вахмурад Курчаев.Звучали также любопытные предложения о том, что, например, чиновники и депутаты дагестанского парламента из районов должны выезжать в эти районы и там проводить работы по адаптации боевиков, по возвращению их к мирной жизни. Непонятно, откуда у этих чиновников появятся навыки такой работы, и кто им может гарантировать безопасность, ведь работой по возвращению боевиков должны заниматься профессионалы-силовики при участии и под контролем общественности. Сам процесс стал совершенно непрозрачным.

Во-вторых, произошло кардинальное изменение вектора религиозной политики: за шесть месяцев работы Абдулатипова салафитская общественная активность практически сведена на нет. Закрыты детские сады, школа «Новое Поколение», она, правда, действовала без лицензии, как и большинство религиозных школ республики. Закрыты медресе, курсы, центр шариатской медиации, осталось одно медресе, где работает Абу-Умар, но видимо его оставили на закуску.

Многие лидеры уехали из страны, часть и некоторые из них убиты. Мирный диалог между суфиями и салафитами был остановлен убийством Шейха Саида-Афанди Чиркейского. Безусловно, это трагическое событие перечеркнуло очень многие достижения по восстановлению диалога между общинами: лидеры обеих общин работали в селах, в городских мечетях и смогли снять значительную долю напряжения. Например, фактически удалось исключить из общественного лексикона термин «ваххабизм», который применяется в отношении фундаментальных мусульман. К сожалению, сейчас он снова вернулся в политический лексикон, в том числе, самого Абдулатипова, а попытки возобновить диалог не предпринимаются.

В-третьих, по селам прокатилась волна репрессий с задержаниями и избиениями людей, идет очень жесткая религиозная зачистка поля: в Гимры, Хаджалмахи, Буйнакске. Общались с представителями общин в Махачкале, Юждаге — ситуация в этих населенных пунктах крайне напряженная, порой складывается ощущение, что людей специально выдавливают в «лес». На вооружение взяты чеченские методы, проведены взрывы домов родственников боевиков, так, 10 домов взорваны в Гимрах, 3 дома в Буйнакске, в Саситли. Это такие очевидно-карательные акции. В Буйнакске, например, матери боевика, после того, как взорвали ее дом, на ворота приклеили фотографию ее сына, который с 16-ти лет находится в лесу.

В Хасавюрте неделю назад ОМОН жесточайшим образом разогнал митинг женщин, которые перекрыли дорогу после похищения человека. Все это зафиксировано на видеоролике, находящемся в настоящее время в свободном доступе в интернете.

В Гимры, в селе с очень особой длинной историей антиколониального сопротивления проводят тотальную зачистку, полностью происходит исход населения со взрывами домов, с разграблением, с порчей имущества. Однако вооруженную группу, которая там была, не ликвидировали, группе удалось уйти. Если бы на самом деле хотели увеличить отток подполья, то именно такими методами надо было этого добиваться. Как нам сказали в одном из населенных пунктов, после того, как у них в мечети избили человека, все сразу определились. Те, у кого были деньги — уехали за границу, у кого были родственники — уехали в Россию, остальные, у кого ни денег, ни родственников — выселились, что на дагестанском жаргоне звучит как «ушли в лес». В общем, результат этих методов очевиден.

В-четвертых, в последнее время активизировалась работа с женщинами. Действительно, женщины все чаще взрываются, силовики также работают в последнее время по женским джамаатам, хитростью добывают анализы ДНК. Уже было несколько случаев задержания женщин с «поясами шахидок». Много вопросов вызывают обыски с обнаружением оружия, и, возможно, силовики считают правильными такие подходы, потому что девушки, видимо, действительно из радикальной среды. Но неужели мы думаем, что, отсидев по сфабрикованному обвинению, эти женщины, которые уже сейчас радикальные, повернутся и станут менее радикальными? Как с ними работать? Вот этот вопрос надо обсуждать с общественностью и с теми же лидерами фундаментальных общин, потому что только они смогут переубедить этих женщин, а не мы с вами.

В-пятых, взят курс на создание народных дружин. Эти народные дружины сейчас активно работают в Унцукуле, в Хаджалмахи. Два дня назад, после убийства четырех милиционеров в Лакском районе ВРИО призвал создавать народные дружины и в других районах, он сказал: «Вопросы безопасности республики наших граждан настолько серьезны, что их нельзя перекладывать только на плечи сотрудников правоохранительных органов. Общество должно подключиться. Я готов выйти в любое время с оружием в руках на защиту Дагестана и дагестанцев». Мы были в Хаджалмахи, где активно действуют эти общины. Ситуация там, действительно, сложно поддающаяся описанию. Пожалуй, первый раз в жизни хотелось стоять, прижавшись к собровцам, которые там находились. Люди с битами, с оружием бросаются на проезжающие машины.

Немонопольное насилие

Основным признаком современного государства является его монополия на насилие. Идея создания народных дружин — очень опасный шаг, который может сделать ситуацию неподконтрольной. В Дагестане сегодня предостаточно силовиков, и если навести порядок в МВД, то они, безусловно, справятся с патрулированием улиц. Но если создать и вооружить полукриминальные дружины, натравить одну часть религиозных общин на другую, изолировав одну из религиозных общин, то это путь в пропасть. Население нужно вовлекать в работу противодействия экстремизму, но не в области обеспечения безопасности. Сейчас уже не 90-е годы, религиозной молодежи очень много, всех задавить им не удастся, но вогнать их в «лес» возможно и не очень сложно.

И еще два слова об изоляции: опять же на днях глава республики поручил силовикам в ближайшее время проработать информацию по лицам, которые сотрудничают с боевиками, сочувствуют им, и изолировать этих людей от общества.

Изоляция боевиков, родственников боевиков, агрессивные меры против них создают нам мощную подсобническую базу, в том числе, среду для рекрутирования смертниц. Мы говорили с сестрой одной из девушек, недавно взорвавшейся в Махачкале. Сейчас эта семья находится в совершенной изоляции, от них отвернулись все родственники, все знакомые, государство с ними никак не контактирует, они даже не могут получить свидетельство о смерти этой сестры, соответственно, не могут получить пособие на детей. Понятно, что чиновники боятся выдать даже эту справку о смерти, но если не государство, то кто будет продолжать взаимодействовать с этой семьей? «Лесные», которые будут им помогать и поддерживать такие семьи.

И они будут работать с этими девушками, которые остались в этой семье. Поэтому изоляция — это не выход. Нужно оздоровление и вовлечение, а не изоляция и радикализация. Дагестану нужно вернуться к диалогу, к более открытой религиозной политике, к работе по выводу боевиков из «леса». И эти меры в совокупности с курсом нового главы на повышение качества государственного управления и эффективности социальной политики и развития экономики приведут к долгосрочному преодолению вооруженного конфликта в Дагестане.

Материал подготовил Рустам Джалилов