По «ящику» опять показали подробности какого-то теракта. Куски тел, морально убитые очевидцы, кровавые лужи – под речитатив «размышлизмов»: «подобное может случиться с каждым», «никто не застрахован» и т. д. Этот конкретный сюжет я смотрел первый раз, но ощущение стойкого дежавю не отпускало. Освещение трагедий с человеческими жертвами всегда происходит по единому сценарию: общая панорама ЧП, крупным планом – погибшие, затем – раненые со «стандартными» воспоминаниями («услышал грохот, увидела вспышку, дальше не помню»); «на сладкое» – рыдающие родственники. Плюс обязательное упоминание про «эксклюзивный» материал (который, тем не менее, по всем программам – один и тот же).
«Не было бы телевидения – не было бы терроризма», – сказал Сергей Бодров-младший, и почти не ошибся. «Почти» – потому что, например, бомбы в царя стали бросать еще в XIX веке. Но самодержец для революционных боевиков являлся персонифицированным злом, подлежащим безусловному уничтожению. А жертвами современных экстремистов становятся т. н. простые люди, часто – «братья по вере», за счастье которых террористы якобы борются. Главное здесь – вовсе не массовое убийство, и уж тем более не конкретный «человеческий материал», а сообщение об этом. Заведующим отделом клинической психологии Научного центра Российской академии медицинских наук Сергей Ениколопов в беседе со своим тезкой, академиком РАН Сергеем Капицей, назвал СМИ «элементом террористического замысла». К сожалению, нельзя сказать, чтобы он очень уж «погорячился».
После печально знаменитых событий на Дубровке были проведены исследования. В качестве подопытных кроликов (без уничижительного смысла: «кролик» – как символ беззащитности) выступили москвичи, у которых не было родных, близких и даже просто знакомых среди участников, жертв или непосредственных свидетелей теракта. Иными словами, абсолютно сторонние наблюдатели. При этом более чем у 20% из их числа были выявлены симптомы посттравматического стрессового расстройства. Большая проблема в том, что люди не могут установить причинно-следственную связь между своим самочувствием и «чужой» трагедией. У них появляются депрессии, страхи, агрессивность по отношению к окружающим. Или же холодность и отчужденность («не хочу ничего знать»), что чаще всего является формой психологической защиты. За этим идут уже социальные последствия – претензии к государству, которое не смогло защитить. Государственные службы – словно армия, которая всегда готовится к прошлым сражениям. Они учитывают ошибки, исправляются на ходу, но не могут работать на опережение, ибо террористы всегда на шаг впереди.
Демонстрация «убийственного эксклюзива» – признак не большой свободы, а небольшого ума. Да еще так, как это преподносят отечественные СМИ. То бишь с максимальным нагнетанием (рейтинг!), словно адской примеркой на роль потенциальной жертвы. И показушным лицемерием: дескать, такова наша профессия (сеять панику), не переключайтесь. Но страх, простите за банальность, плохой советчик. Иногда эффект может оказаться совершенно неожиданным.
Вот характерный пример из другой области. Уже упомянутый Сергей Ениколопов рассказывал, как однажды он анализировал ролики по воздействию на нарушителей правил дорожного движения. В «клипах» нещадно эксплуатировалась тема смертельных исходов после аварий. Однако в результате они создавали гигантское количество фобий не у самих водителей, а у их родных и близких. Сами водители не боялись из подсознательного протеста – как курильщики, которых пугающие предупреждения на пачке лишь раззадоривают. Поэтому негативные образы далеко не всегда работают в нужном русле. Например, если мы собираемся донести до общества идею «надо чистить зубы», то лучше просто сообщать, что надо чистить зубы – вместо «надо чистить зубы, иначе...». Это лишний раз показывает, насколько сложен мир каждого человека. Типично нелинейная система, которая неустойчива, и любой толчок способен вызвать непропорциональные реакции.
Здесь важна каждая мелочь, должен учитываться любой нюанс в нивелировании последствий. Ничего не стоит после информации о количестве жертв терактов сообщить, что в то же время на дорогах гибнет гораздо больше людей. Это не обрадует, но уравновесит эмоциональный фон. А то ведь доходило до того, что после взрывов в столичном метро многие боялись туда спускаться. Хотя никто не перестает ходить по улицам и пользоваться транспортом из-за опасения стать участником ДТП, где статистические шансы пострадать несравненно выше.
Сейчас в России разрешается и «за буйки переплывать», и «на красный свет переходить». В то время как те же американцы пошли на ограничения огромного количества своих личных свобод, которыми они так дорожат, во имя безопасности. В 70-80-е годы в США на телевизионных экранах «плескалось» столько же насилия и секса, сколько у нас сейчас (т. е. до 80% эфирного времени). Когда смотреть стало уже невмоготу, был запущен огромный проект, финансированный Американской ассоциацией психического здоровья и американским аналогом Минздрава, в котором ученые обобщили данные более 2000 уникальных исследований. Результаты оглашались на специальных слушаниях в Конгрессе. И медиамагнатам убедительно доказали (причем с научной точки зрения): если те хотят жить в спокойном мире, им придется отвечать за то, что они показывают. Включилась самоцензура, и теперь американское телевидение считается одним из самых умеренных.
В России много шума вызвал проект поправок в закон о СМИ, запрещающий предоставлять террористам слово. На мой взгляд, действовать надо по-другому, а именно прекратить визуализацию трагедий. Любых. Причем ничего не скрывать, но преподносить информацию лишь в виде газетных строчек, максимум – по радио. Тот самый случай, когда лучше сто раз услышать, чем один раз увидеть. Конечно, несколько фотографов и операторов потеряют в гонораре, но для всего общества это – потеря небольшая.
