В Советском районном суде Ставропольского края в прошлую пятницу, 31 января, завершился судебный процесс над уроженцем Дагестана Магомедом Газимагомедовым, которому инкриминировались хранение наркотиков (часть 1 статьи 228 УК РФ) и оружия (часть 1 статьи 222 УК РФ) и угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (часть 1 статьи 119 УК РФ). Судья Людмила Швец признала подсудимого виновным по всем статьям и приговорила его к четырем годам в колонии общего режима и штрафу в пять тысяч рублей.
Возможно, этот процесс не представлялся бы примечательным, если бы не некоторые обстоятельства возбуждения и рассмотрения в суде данного уголовного дела.
Магомед Газимагомедов, выходец из Цумадинского района Дагестана, в последнее время проживающий в Ставропольском крае, — один из отцов-мусульман, активно отстаивавших права своих дочерей на ношение платков в общеобразовательных школах региона еще до принятия федерального закона об обязательной школьной форме. Можно сказать, что этот закон (по сути, о запрете хиджабов в школах отдельных регионов России) как раз и был принят именно с «раскрутки» ситуации по Ставропольскому краю.
И случайны ли совпадения, когда в этом субъекте федерации в отношении уже нескольких мусульман (в том числе и выступавших за хиджаб) возбуждаются дела именно по 228 (незаконное хранение наркотиков) и 222 (незаконное хранение оружия) статьям Уголовного кодекса?
А в случае с Газимагомедовым имели место и дополнительные обвинения по двум эпизодам, квалифицировавшимся по статье 119 (угроза убийством); обвинения эти были предъявлены по заявлениям якобы потерпевших, поданным через полтора месяца после происшедшего бытового конфликта (через две недели после возбуждения дела по «основным» статьям). Причем тогда Газимагомедов, инвалид 2-й группы, на костылях защищался от претензий потерпевших, находившихся в состоянии алкогольного опьянения, чему был непосредственным свидетелем участковый уполномоченный полиции, посчитавший случившееся бытовой ссорой и не принявший на тот момент мер реагирования (и даже не допрошенный органами следствия по этим внезапно «возникшим» эпизодам).
И чем объяснить интерес, проявленный к Газимагомедову Управлением ФСБ России и Центра по противодействию экстремизму МВД России по Ставропольскому краю, — ведь именно по материалам их «оперативной работы» были возбуждены уголовные дела по этим не совсем свойственным их работе статьям?
Корреспондент «НД» смог принять участие в судебных заседаниях, выступить в качестве защитника и получить возможность ознакомиться с материалами уголовного дела.
Нужно отметить, что непосредственное ознакомление даже с частью материалов дела и участие в процессе не с самого начала вызвали справедливые сомнения в обоснованности предъявленных обвинений и законности получения доказательств. Не вдаваясь во все подробности и не проводя полного исследования имеющихся в деле доказательств, собранных с нарушениями установленного порядка, отметим лишь немногое. А именно:
— решение о «разработке» Газимагомедова принималось на уровне руководства правоохранительных органов края задолго до возбуждения уголовных дел;
— одним из понятых при проведении обыска дома у Газимагомедова ранним, около 6 часов, утром 30 мая 2012 года выступал «по совпадению» сын сотрудника полиции, работающего в том же отделе, что и отдельные сотрудники, проводившие обыск;
— на самом протоколе обыска отсутствуют не только подпись Газимагомедова, якобы «не имеющего замечаний, отказавшегося от подписи и от получения протокола», но и подписи понятых, которыми должен был быть подтвержден «отказ» Газимагомедова;
— жена Газимагомедова Елена Синяева и их дочь Таисия были свидетелями подкидывания и «обнаружения» наркотиков и оружия в доме, а в автомобиле — гашишного масла в смеси массой 5,79 граммов и травматического пистолета, переделанного в боевой, с шестью патронами;
— отпечатки пальцев, обнаруженные на изъятых предметах преступного оборота, были предварительно сняты на «скотч» у поваленного на пол СОБРом Газимагомедова, затем перенесены на эти предметы — и «обнаружены» экспертом.
После того как «доказательства» были получены (пусть и с нарушениями), делом техники было провести по ним необходимые экспертизы, оформить их документально и «закрепить» их в уголовном деле.
А то, что оперативная видеосъемка проведенного обыска, которая могла подтвердить нестыковки в показаниях оперативных сотрудников на судебном заседании, была «утрачена» — так это тоже «дело техники». Тем более что смонтированный материал с отдельными кадрами этой видеосъемки (и ловко вклеенными «вставками») уже прошел по Ставропольскому ТВ, хотя, как утверждал оператор-сотрудник, «никому видеоматериал не передавался».
И это только немногие «элементы» дела.
После того как были рассмотрены материалы дела, заслушаны свидетели, стороны обвинения и защиты выступили в прениях, старший помощник прокурора Советского района Ставропольского края Владислав Крыжановский, выступающий в процессе на стороне государственного обвинения, попросил у суда назначения наказания Газимагомедову по совокупности в виде пяти лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима и 50 тысяч рублей штрафа. Адвокат Газимагомедова Ризабек Аджакаев в своем выступлении просил суд решить, имеется ли в действиях подсудимого состав преступлений, предоставлены ли стороной обвинения доказательства, достаточные для вынесения обвинительного приговора, и являются ли эти доказательства объективными, достоверными и безупречными с точки зрения требования уголовно-процессуального закона. Автор, выступивший защитником Газимагомедова в части процесса, просил суд критически отнестись к оценке доказательств, собранных с нарушением установленного порядка, оценить неустраненные сомнения в совершении Газимагомедовым вменяемых ему деяний, установить истину по делу и принять решение об оправдании. Сам подсудимый выступил в прениях и с последним словом с заявлениями о своей невиновности и сфабрикованности дела.
Могла ли судья Людмила Швец вынести оправдательный приговор? Или, исходя из своих внутренних убеждений о виновности подсудимого, приняла решение об осуждении Газимагомедова по всем статьям с чуть более мягким, чем просил прокурор, наказанием, не имея возможности назначения иного наказания?
Так или иначе, сторона защиты собирается обжаловать данный приговор.
