В Дагестане трудно выбирать политика года. Вернее, трудно выбрать одного, поскольку Дагестан никогда не был регионом одного лидера. Как он исторически сложился в виде сети вольных обществ и джамаатов, так он и сегодня продолжает существовать. Пусть и в сильно искаженном виде, но все же Дагестан сегодня воспроизводит собственную политическую матрицу прошлых веков и представляет собой конгломерат политических группировок, этнических кланов во власти, влиятельных суфийских тарикатов, никому неподконтрольных джамаатов и, вообще, лидеров-одиночек.
Даже в соседней Чечне, которая всю свою историю гордилась своей непокорностью, удалось выстроить жесткую властную вертикаль под одного лидера. А в Дагестане не удается, да и вряд ли удастся. Любой политик, кто придет в Дагестан с этой задачей, потерпит неминуемое поражение, как некогда его потерпел иранский Надыр-шах. Кремлю, да и самому дагестанскому Белому дому пора смириться с тем, что это самая уникальная республика во всей России. И что она требует совершенно другого стиля политического управления и совершенно иной модели политической организации.
Именно поэтому в Дагестане обречены на полный провал все попытки монополизации политической, духовной и иной власти. Дагестан целиком еще никому не удавалось объединить или консолидировать в формате жесткой управленческой вертикали — ни имамам, ни советам, ни президентам. Оттого и завоеватели Дагестана, и имам Шамиль, и большевики, и последующие главы республики вынуждены были договариваться отдельно с каждым джамаатом, скреплять отношения чуть ли не с каждым аулом, вести переговоры с каждым отдельным политиком.
В республике, где каждый формальный и неформальный лидер видит себя президентом, главой оппозиции, имамом или амиром, необходимо и политический анализ проводить отдельно по каждой политической силе — по официальной власти отдельно, по оппозиции отдельно и по исламским лидерам отдельно.
Если подводить итоги года по данной схеме, то, несомненно, наиболее влиятельной фигурой года из среды официальных политиков Дагестана стоит назвать мэра Махачкалы Саида Амирова. Глава махачкалинской администрации, кроме сохранения своих административных и политических ресурсов, был единственной фигурой, активно и весьма успешно закреплявшей свои позиции за пределами республики. В том числе и на религиозном поле. Стоит отметить, что Саид Амиров, как опытный политик, вероятнее всего, почувствовал тенденцию этого года — усиление позиций духовных и политических лидеров, играющих на исламском поле — Равиля Гайнутдина и Рамзана Кадырова.
Что касается самого ярко заявившего о себе дагестанского политика общероссийского масштаба, то им, бесспорно, является Сулейман Керимов, который, официально занимая кресло представителя Дагестана в Совете Федерации, тем не менее, заставлял биться в холодном поту многих дагестанских чиновников. Несомненно, политическая активность Сулеймана Керимова являлась самым существенным внешним фактором, определявшим в этом году ход политических процессов в самой республике.
Оппозиционером года в республике, вне всякого сомнения, стоит назвать главу Сулейман-Стальского района Имама Яралиева, отважившегося вступить в схватку с главой республики за политический центр Южного Дагестана — Дербент. Судя по тому, что схватка, несмотря на временный успех Муху Алиева, все же по очкам остается за Имамом Яралиевым, его можно бы назвать и самым большим политическим откровением года.
Тем не менее, самой яркой политической фигурой уходящего года станет один из пяти, упомянутых в списке кандидатур на пост главы республики для рассмотрения президентом России. Кем бы он ни оказался и когда бы его ни назвали — до 1 января или после — его имя ознаменует или попытку пересмотра прежней политики Кремля к Дагестану, или боязнь что-либо менять в этой самой сложной республике России.
