Километр живой человеческой ненависти, молчаливой, сдержанной, предельно напряженной ожиданием чего-то страшного, но великого. Казалось, что море людей безбрежно, в нем не было течения и суеты, лишь запах невидимого электричества – запах свободы, запах борьбы, запах усталости бояться, усталости терпеть…
Они пришли уже не кричать, не просить и не требовать. Они пришли забрать свое – подлинное право быть гражданином России. Плечо упиралось в плечо, подпирая площадь, осажденную Москвой-рекой. Даже в середине этой аномальной за последние восемнадцать лет стихии еле видно было сцену, фурункулом торчавшую в асфальте перед проезжей частью, огороженной снегоуборочной техникой.
Речи ораторов, не пролетая и трети площади, гасли в молчаливом ропоте людей, пришедших не слушать, но действовать. А ведь десятки тысяч людей, разом собравшиеся в центре столицы, за несколько часов могли бы сменить власть в стране. Сменить бескровно, растворяя накипь полицейских кордонов, пожирая жидкие цепи Федеральной службы охраны. Несколько часов и ребятишки, вырвавшиеся из школьного плена, организованного вновь «избранной» властью, гуляли бы по Кремлю и разговаривали по телефону с Обамой. И «Площадь Революции», где был первоначально назначен народный сход, наконец, оправдала бы свое название.
Можно подавить десять тысяч, утрамбовав протестующими все загоны и клетки для человеков. Можно разогнать двадцать тысяч, травя газом и смывая водометами. Но что делать с бунтующим морем, вступающим в хозяйские права в родной столице?
Как оказалось, море можно слить! Официальные организаторы, получившие от властей «добро», прекрасно осознавая, какая живая сила соберется в первый после выборов выходной день, чтобы почтить в муках почившую демократию, перенесли митинг на «Болотную площадь», фактически заманив протестные легионы в «котел», стиснутый ледяными жилами Москва-реки. Развертывание наступления на Охотный ряд, Лубянку и Красную площадь было обречено, поскольку все пути отсекались мостами.
Это предательство было организовано Немцовым, Касьяновым, Явлинским и прочей политической плесенью, заманившей авангард национальной воли в либеральное «болото» декабрьской Москвы. Но «ПАРНАСу» и «Солидарности», выступившим главными закоперщиками позорного слива, этого было мало. Десятки тысяч граждан, оказавшиеся заложниками «оранжевого» фестиваля, надо было превратить в толпу, замерзшую, уставшую, опустошенную, чтобы затем ее с легкостью рассеять, через четыре часа зимы объявив о завершении «праздника». И надо признать, что со своей задачей немцовы-шендеровичи справились гораздо лучше дубинок и водометных машин, оказавшихся бесполезными против гражданской армии.
Организаторы держали сцену, словно последнюю линию обороны, отчертив от себя две зоны безопасности, куда пускали строго по списку – «корки» и рекомендации не работали. Они боялись человека, с трибуны скомандовавшего бы «вперед»! Из случайных на сцене оказались только Делягин и Крылов, остальные ораторы в своем большинстве напоминали парад нафталиновых фриков дедушки Ельцина, которым было плевать на свист и мат, в их сторону летящий с площади.
А за сценой под покровом полицейского оцепления в тишине от людских глаз проходила обычная тусовка участников и гостей. Здесь блаженно щурясь, прогуливался Сванидзе, шастала заматеревшая Маша Гайдар, в свете софитов пыхтел Лукин, азартно-презрительно из-за угла сцены народное море разглядывали депутаты-справедливоросы, некоторые из которых умудрились захватить с собой девок рабочей наружности. Подавали горячие напитки, воздух разряжали терпкие ноты кубинских сигар. Они говорили о создании либеральных партий, о нарушениях, перевыборах, единстве, о стране и о лесе – короче ни о чем.
Но люди не расходились: никто до конца не верил, что все было напрасно. Ведь завтра каждый мечтал проснуться в другой стране. Но жгучие ожидания перемен за четыре часа выморозились улицей и политической пошлостью ораторов. Когда чай и сигары уже не спасали – либералы выключили «свет» и разбрелись по своим немецким членовозам со спец-атрибутикой «ненавистной» власти. Толпа, тяжелая и раздавленная, рассосалась по метро и кабакам – тупо мечтая согреться. Революции предательски спустили кровь. Но судьба подарила России еще три кровотворных месяца.
