В конце декабря рабочая группа Общественной палаты РФ по миротворческой деятельности на Северном Кавказе провела серию круглых столов в Ингушетии. Свое мнение о проблемах республики высказали депутаты, сотрудники правоохранительных органов, министры, ветераны, учителя, врачи, студенты, безработные, банкиры, родственники похищенных. На одну из встреч приехал и президент Юнус-Бек Евкуров, поделившийся своим пониманием ситуации. По итогам обсуждения обозначились болевые точки. Так, люди в Ингушетии остро ощущают бесправие перед лицом силовиков и судов, говорят, что законы страны в республике не действуют, что ингуши в СМИ огульно обвиняются в преступлениях. Они считают неприемлемыми сети блокпостов, взимающих поборы и отрезающих пути не только в больницы и к родным, но и на родовые кладбища.

Люди уверены, что в первую очередь следует обеспечить право беженцев на возвращение в Пригородный район.

Глава Сунженского района Ингушетии, самого большого и сложного в республике, в этой должности год. Там с весны идет совместная с Чечней операция. За время ее проведения убиты 29 боевиков — такие цифры озвучивались в Чечне и Ингушетии.

Глава района Ислам Сейнароев уверен, что в лесу от силы человек 100, а в год уходит едва ли больше 10—20 человек. Ведь в республике всего чуть больше 400 тыс. человек, все друг друга знают, уж в районе и селах тем более.

Недавно сотрудники спецслужб показали властям одно из, по их словам, 18 прекрасно оборудованных убежищ, рассчитанных на зимовку 20—25 человек. Убежище, как передают видевшие его, было как будто сданное под ключ: с полным запасом продуктов, обмундирования, боеприпасов, но без признаков того, что им хоть раз пользовались. Что за стройбаты готовят такие убежища для "лесных братьев", не разъяснили. Откуда они берут громадные запасы провизии и оружия — тоже. Намекнули, что идет большая международная помощь терроризму — недаром, как рапортуют ответственные работники, среди 29 убитых были обнаружены четверо азербайджанцев и трое арабов. Имен не назвали, трупов не предъявили.

Сколько буханок в одни руки

Вроде бы есть информация о том, что работа идет. Загвоздка в том, что она по-разному воспринимаются в центре и на местах. Разница вот в чем.

В каждом ингушском селе известно, что если вдруг какая-нибудь хозяйка вместо пяти буханок и килограмма макарон покупает в лавке десять буханок и 3 килограмма макарон, то к ней приходят люди в масках и переворачивают дом вверх дном, потому что это считается верным признаком пособничества бандитам.

В каждом ингушском селе известно, что мешок муки или цемента вызывает вопросы на каждом блокпосту. Люди недоумевают: откуда же в лесу так много оружия, обмундирования, продуктов? Кому удается их провезти и как? Ведь все въезды-выезды по всем дорогам 24 часа контролируются. И люди ежедневно чувствуют на себе контроль.

Из рапорта следует, что необходимо вводить военное усиление. Да и как иначе, если в лесу, судя по найденным убежищам, ожидается прибытие 360—450 новобранцев.

Но местным людям, знающим родные леса и горы, в эти рапорты трудно поверить, потому что такому числу "лесных" взяться неоткуда, прокормиться им нечем, а живыми этих боевиков в плен не берут и до суда их не доводят. Так что даже за что эти боевики воюют, не все жители Ингушетии понимают.

Все это в совокупности и создает обстановку отчаяния, которое доносит до журналиста любой собеседник — от партийных работников "Единой России" и милиционеров до родителей убитых и похищенных.

Депутат народного собрания Хажибикар Орцханов удивляется:

"Откуда в такой закрытой республике, где даже для проезда в Джейрахский район (пограничный с Грузией район родовых башен и кладбищ) нужно получать спец пропуск, у "лесных" появляются ракетные снаряды? Их же в Ингушетии не производят. С Грузией граница закрыта — спичечный коробок проверяют. Пусть лучше спецслужбы проверяют военные склады. Они как будто рядом стоят, но ничего вовремя поделать не могут. Сваливают на население: вы не сотрудничаете. Все бросили на милицию, но там остались те, кто в банк и охрану устроиться не могут, без образования. Озлобленных ребят много. И после каждой спецоперации их все больше".

Общество и его мнение

Вообще, на местности трудности совсем не те, о которых мы слышим в Москве. Ни в Ингушетии, ни на Кавказе вообще никакие службы изучения общественного мнения не работают. Американский институт Гэллапа несколько лет назад подумывал о том, чтобы начать опрашивать в Дагестане, но об Ингушетии и Чечне даже речь не идет. Да и совсем не все важные нюансы сложного кавказского менталитета можно изучить по опросам.

Вот пример.

"На беседу родители не идут: они не чувствуют вины, когда им заявляют, что их дети в боевиках. — Глава района Ислам Сейнароев напоминает, что культура перемирия в республике — повседневность. — Те семьи, где произошла авария или грабеж, идут на перемирие, спешат возместить ущерб".

Многие отмечают, что если бы единственной проблемой республики была вооруженная оппозиция, то среди людей вряд ли бы господствовало отчаяние.

Но растет ком проблем, по центральным каналам их не освещают.

"В советское время в районе было девять садиков, сейчас — два. На район только две новые школы, дети учатся в три смены, учатся в зданиях, вообще для школы не приспособленных. Число призывников на 3 тыс. превышает норму на республику", — перечисляет Сейнароев обыденные трудности повседневного быта людей.

Это партизанский край?

Председатель общественной комиссии по защите прав человека при президенте Азамат Нальгиев формулирует то, что чувствуют большинство жителей: "Социальная неустроенность усугубляется пренебрежением законами".

Ему 70 лет, он помнит и высылку, и возвращение, и стихи русских поэтов, которые учил в школе, полагая, что поэзия задает идеал жизни, а не закон джунглей.

Он читает оду Пушкина "Вольность" и ставит вопросы, на которые многие в республике хотели бы услышать ответы именно из Москвы: "Ко мне в дом врываются с обыском. Ничего не предъявляют. Ничего не находят. Никто не извиняется. Это партизанский край или государство?" Депутат местного самоуправления Махмет Вахжиев считает, что отдельно от всей страны проблемы Ингушетии решить невозможно, так как произвол силовых структур коренится в решениях центральной власти, а не местной. Правозащитник Магомед Муцольгов допускает, что во многом виноваты сами ингуши, которые проявляют безразличие к ситуации. Он уверен, что ситуация в республике может измениться, если 65—70% граждан республики объединятся во имя идеи справедливости, проявят волю к изменению положения, а не будут безразлично взирать на происходящее и жаловаться на неуважение к народу.

Секретарь политсовета ингушского регионального отделения "Единой России", депутат местного совета Марьям Амриева говорит о бездействии на фоне полной потери доверия к закону: "Мое депутатское удостоверение не действует на границе с Осетией. Многие вернулись в Пригородный. И что? Дети учатся в отдельных школах, жизнь как в резервации. Почему государство не защищает всех граждан как равных? Люди не верят, что есть Конституция, что можно в суде отстоять правосудие. В Северной Осетии эта вера есть. В Ингушетии пропали без вести 175 человек во время событий в Пригородном районе, в Осетии — 8. Нет ни одного обращения ингушей в суд. В Осетии все восемь дошли до Страсбургского суда и потребовали 15 млн за каждого без вести пропавшего".

Мусса Зурабов, пенсионер и активный борец за справедливость, уточняет, что ингуши подали в Страсбургский суд уже 17 жалоб, однако за три с половиной года очередь до них не дошла.

О форпосте России

Каждый ингуш помнит, что само село Ангушт, от названия которого именуется народ, и много других ингушских сел находятся в Пригородном районе, с 1992 года фактически отошедшем к Осетии.

В декабре 2009 года Юнус-Бек Евкуров и Теймураз Мамсуров, президент Северной Осетии, подписали соглашение о возвращении беженцев в Пригородный район. Каков будет механизм этого возвращения, пока неизвестно.

Евкуров рос в селе Ангушт и ходил в школу № 1 города Беслана. Его родные вернулись в село.

Но многим возвращаться некуда: их дома сожжены, в них живут другие люди.

Для многих ингушей остается нерешаемой проблема: как провести через "границу" между Ингушетией и Северной Осетией рожениц и родственников при смерти? Приходится не только платить незаконные поборы, но машины обыскивают часами, могут завернуть, могут водителя или мужа забрать для проверки личности.

"В России что же, есть любимые народы и нелюбимые?" — вот как говорят в Ингушетии люди, далекие от оппозиционных воззрений.

Люди включают новости и ежедневно ощущают несправедливость по отношению к своему народу: "Ингуш спасал людей в "Хромой лошади" — о нем в новостях не говорят. А то, что в подрыве "Невского экспресса" подозревают ингуша, так об этом в каждом выпуске, как будто уже суд вынес решение".

Депутат народного собрания Руслан Евлоев вспоминает, что говорил 100 лет назад Витте, когда полыхали национальные окраины: "Пускай успокоятся Москва и Петербург, а провинция сама успокоится". Да так ли это сейчас?

Нормы законности

Директор школы в станице Слепцовской (официально она называется Орджоникидзевская, но этого названия в речи старательно избегают) Магомед Матиев считает, что прежде всего требуется возвращение норм законности: "Половина людей была за спецоперации. Но предъявите их результаты. При Сталине были хотя бы тройки: человека судили, ему объявляли, в чем он виновен. Теперь же не судят — просто убивают и говорят, что это был боевик. Не годятся наши суды — пусть будут выездные суды, приглашайте судей из других регионов. За три дня приструнили Грузию, а тут 17 лет не можем решить вопрос о клочке земли".

Под "клочком земли" он подразумевает все тот же Пригородный район. Вообще, большинство людей разных поколений и взглядов уверены, что реши власть проблему возвращения беженцев — тема вооруженного подполья свою остроту в Ингушетии потеряла бы.

Что может президент

Президент Юнус-Бек Евкуров по-прежнему ездит по республике без усиления безопасности. Он заезжает в дом Магомеда Аушева, у которого убили сына Макшарипа, чтобы выразить соболезнование одному из самых уважаемых в республике людей.

Он не избегает тяжелых вопросов. Когда к нему пришли родители раненых и задали вопрос, с кого спросить за их детей, Евкуров их не поддержал, хотя это были родные милиционеров. По-прежнему работает телефон, по которому каждый житель республики может обратиться к президенту.

Он полагает, что исправлять жизнь народа надо самим: "Мы мусульмане, мы должны жить дружно. А то только и слышишь: он в лес ушел, потому что ему работать негде, чиновник украл и дом построил, потому что его отец не смог дом построить".

Евкуров считает, что все пререкания между мусульманами о правильном или неправильном исламе нужно оставить как вредные: "Какая разница, как он руки поднимает, если эти разговоры приводят к тому, что брат брата обвиняет?" Евкуров пошел на ряд серьезных шагов. Еще в декабре он распорядился, что милиция имеет право открывать огонь на поражение по любому отряду, отказывающемуся предъявить документы, на машинах без номеров или с номерами других регионов. Дела по без вести пропавшим он распорядился передать в Южный федеральный округ — с них и следует спрашивать о судьбе сыновей. Тем самым он, по сути, адресовал ответственность за похищения федеральным структурам. В 2009 году похищено пятеро. С 2002 года таких 350 человек.

От федеральных структур пока что толку в розыске мало. Сына учительницы Фатимы Танкаевой похитили девять месяцев назад в 10 метрах от дома и в 30 метрах от ФСБ. Были свидетели похищения, но их показания никто так и не записал, ее о ходе расследования не извещают.

Руководитель ингушского отделения "Мемориала" Тимур Акиев спросил президента о похищенных. По каждому случаю Евкуров дал ответ. В частности, он сказал: "У наших силовиков нет информации по Магомеду Цечоеву, похищенному в Краснодаре. Утверждение, что он доставлен в республику, — неправда".

Цечоев работал в салоне сотовой связи Dixis менеджером, его знали многие в республике, он повез в Краснодар тяжело больного родственника и исчез. Его родные по неофициальным каналам узнали, что его похитили. Никаких официальных ответов ни от кого семья получить не может.

План "переселение-2"

Евкуров продолжает разрабатывать проект переселения на Урал и в Сибирь. Есть несколько брошенных деревень, в которых остались школы, сады, сельхозфермы и угодья, в которые могут переезжать желающие. Есть договоренность с регионами.

Особого энтузиазма этот план у ингушей не имеет. Евкуров сказал: "Через 30 лет у нас не будет земли, чтобы хоронить". На что ему ответили, что Джейрахский район, где хоронят, теперь является приграничным. И чтобы получить право на проезд туда, нужно получать пропуск.

Представьте, что вы просыпаетесь, а Ваганьковское или Немецкое кладбище, где лежат ваши пращуры, теперь приграничная зона. И проход туда — по пропускам ФСБ. И вам нужно выйти к народу и объяснить, что теперь новые правила похорон.

Но есть и позитивные сдвиги.

Например, 20 односельчан вскладчину могут теперь получить безвозмездный кредит на 58 тыс. рублей — за эти деньги можно купить две коровы. Могут ли эти позитивные сдвиги пересилить негативные будни?

Для безработных открылись вакансии — четыре часа работ по благоустройству. За это платят 4,5 тыс. рублей. Московский журналист уточняет: "В день?" Ему отвечают: "В месяц".

Любопытно, что ингушский милиционер за работу без выходных получает 6—12 тыс. рублей (с нового года обещали повысить на 50%). А сотрудник федеральных структур — 30—50 тыс. У каждого ингуша есть родственник милиционер. И каждый знает о том, что одним платят так, а другим — эдак.

Кто и от кого защищает русских

Русские, украинские, белорусские женщины, а их в Ингушетии немало, разделяют боль ингушей и куда меньше стесняются называть вещи своими именами. Большая их часть — люди с высшим образованием, многие — школьные учителя, преподаватели вузов, специалисты. С силовым давлением они сталкиваются наравне с ингушами. Особенно удивляются, когда им люди в масках объясняют, что они тут защищают русскоязычное население.

Учительница Людмила Салянинова — украинка, приехала преподавать в Слепцовскую после МГУ. Она говорит: "Почти в каждом доме горе сейчас. Посмотрите, что стало с нами. Сады, которые кормили города в стране, засыхают, наши фрукты больше никому не нужны, а молодежи негде работать. Для детей нет ни кружков, ни секций. Богатых много, но благотворительности на хорошие дела нет. СМИ не должны ругать ислам, обвинять его. Это хорошая, добрая религия. Мы живем рядом, нам ли не знать?" Историку Лидии Горбаковой 72 года, она преподаватель вуза. Муж у нее был русский, 22 года работал прокурором. Одна ее бабушка — кабардинка, другая — чеченка. Трижды она была переселенкой и беженкой — в Казахстан, из Осетии и из Чечни.

"Это прямо сумасшествие — 15-летних мальчишек ежедневно забирают. Откуда они берутся, эти люди в масках? Мы не можем выкупаться в реке, не можем зайти в лес. Мы в Россию поехать не можем. Ко мне с оружием в руках ломятся в ворота вооруженные люди — кто они? Они не показывают мне ни паспорт, ни удостоверение. Они требуют, чтобы я им показала свой паспорт и паспорта моих детей. И грозят мне, чтобы я открывала ворота тихо, а то вам, мол, могут и растяжку повесить, — говорит Лидия Горбакова. — Мой сын, сын русского отца, у них ваххабит: у него несбритая борода. Они мне говорят, что они от моего сына, русского, защищают русскоязычное население!" Директор школы Ольга Калиматова продолжает: "На детское творчество выделено 4 квадратных метра, на спорт — 20 метров. Все прикованы к телевизору — что еще ужасного расскажут о нас. А где остальные 86 регионов?

"Аншлаг", "Бабки"... А где остальные республики? Как нам узнать, чем живут наши соседи?

Мы ни с кем не общаемся, потому что война. Тысячу раз подумаешь, ехать в Осетию или нет. Что нам говорить детям? На бумаге — одно, а в телевизоре — другое. Вот Путина спросили, когда телевидение будет поставлено под жесткий контроль. Путин ответил, что это бизнес".

Учение — свет

О важности просвещения в Ингушетии говорят с неким священным придыханием. Действительно, народы, пережившие высылку, к образованию относятся с громадным уважением.

Преподаватель истории и права, школьный учитель Джабраил Даурбеков возил своих учеников по регионам. Он убедился, что ингушские школьники ничем не хуже других. И поразился тому, до какой степени разрушена общность в преподавании главных предметов, формирующих гражданское сознание в стране:

"В школе должен быть учебник истории и предмет, который рассказывает обо всех народах, обо всех культурах страны. К вайнахским народам отношение как к народам войны, но мы можем быть и иными. Образование — это главное оружие всех времен и народов. Надо развивать эту сферу, создавать ресурсные центры, дистанционное обучение".

Другой учитель, Беслан Беков, преподает информатику, он признан учителем года на всероссийском конкурсе. Он поражен тем, что учителя даже в соседних регионах ничего не знают об Ингушетии: "У нас есть храм, которому 1,2 тыс. лет. У нас в горах уникальный башенный комплекс под охраной ЮНЕСКО, некоторым башням тысяча лет. В Пекине три наших олимпийца взяли медали — кто об этом говорит? Но нашим спортсменам приходится уезжать: нет в республике школы олимпийского резерва, нет базы для тренировок".

Беслан Беков приводит вопиющие цифры. В станице Орджоникидзевской в 1989 году на 17 тыс. жителей было шесть школ. Сейчас в станице 70 тыс. жителей и всего восемь школ. Наверное, это самое короткое и самое красноречивое объяснение того, чем советские времена (а ингуши далеко не фанаты этих времен) отличаются от нынешних для простых людей.

В новой, с иголочки, частной школе "Эллин" в Назрани 650 мест. А детей в ней набралось только 180. Стоит обучение 9,5 тыс. рублей в месяц — с хорошей трехразовой едой, бассейном, продленкой, хореографией, иностранными языками. Учителям там платят 15—20 тыс. — в два-три раза больше, чем в обычной школе.

Но не набирается учеников: нет у людей денег.

Есть ли право на ошибку

Член молодежного парламента Рамзан Угурчиев убежден, что наступает переломный момент для страны: "Права на ошибку у федерального центра больше нет. Те, кто пишет региональные и политические программы, либо бездарны, либо проводят политику, направленную на отторжение Северного Кавказа. Центр все время повторяет, что надежда на молодежь. При этом молодежные программы закрываются. Молодые люди многое умеют, все видят и все понимают".

Кто-то реагирует с иронией:

"Конечно, если построить кинотеатры, то "лесные" закопают оружие в землю и скажут: хвала Всевышнему, идем в кино".

Но Рамзану не до шуток: "Приглашаем молодежь из Осетии, а им запрещают к нам ехать: там, мол, небезопасно".

Пенсионер Салман Муталиев задает риторические вопросы:

"Почему по "Хромой лошади" был объявлен траур, а когда Басаев зашел в Ингушетию и погибли более 100 человек, было сказано, что бандиты напали на государство при пособничестве местного населения? Ни траура, ни соболезнования. Для нас повторяется 1944 год?" Председатель попечительского совета школы "Эллин" Хасан Ахильгов говорит об экономическом неравенстве, фактически установившемся для Ингушетии, хотя никаких официальных распоряжений на этот счет не существует. Хасан Ахильгов возглавляет один из местных банков, поэтому знает проблему изнутри: "Нашим банкам за 17 лет не дали никаких кредитов. Говорят: вы карликовые. Но меня таким делают! А мы никуда отсюда с чемоданами не едем. В нашем малом и среднем бизнесе невозвратов кредитов ноль. Заемщик умер, убит — приходят родственники, отдают долг".

Пресс-секретарь президента Евкурова Калой Ахильгов убежден, что большинство проблем — от отсутствия информированности. Все эти люди высказывали свои мнения без опаски. Но большинство не верит в то, что от их открытости что-то изменится, пока центр не захочет эту ситуацию поменять.

На сегодняшний день в Ингушетии заблокированы все хоть сколько-нибудь оппозиционные сайты. И пресс-секретарь президента не может переломить эту ситуацию, которой лично он возмущен.

Будни честного полковника

Полковник милиции Казбек Латы ров в воскресенье в 8 утра уже на рабочем месте.

Это личность легендарная. Ушел в отставку в знак протеста против беспредела силовых структур при Зязикове. Два его дома взорвали. Когда после подрыва старого назрановского городтела Евкуров позвал его возглавить новый назрановский ГУВД, он согласился без колебаний.

Служба началась так. 9 декабря 2009 года без санкции суда был задержан мэр Магаса, глава ячейки "Единой России" и владелец банка "Сунжа" Сагов. Это теперь Казбек Гарунович выяснил, что отряд из Кабардино-Балкарии прибыл по сигналу о том, что мэр обвиняется в расхищении финансовых средств. Но без постановления суда об обыске и аресте. Почему проверка так похожа на похищение и на каком основании она поручена отряду из соседней республики, у Казбека Гаруновича нет ясности до сих пор.

К самому полковнику домой тоже пришли двое в гражданской форме, не представившись.

В машине "Урал" без номеров с ними еще 30 бойцов в масках, с автоматами.

Полковнику повезло: их командир стоял возле машин, а не сидел в ней. Он-то и объявил полковнику, что у них спецпропуск, досмотру его отряд не подлежит, зачем они тут — тайна.

Полковнику удалось заполучить эти документы и отксерокопировать. Главой отряда оказался некий старший оперуполномоченный из Нальчика. Потом этот старший оперуполномоченный написал, что его в Ингушетии побили. Вот так создается репутация ингушей: один безоружный ингуш справился с командиром 32 вооруженных до зубов коллег.

"Кто эти люди — ОМОН, спецназ, оперативники? На каком основании они врываются домой ко мне, похищают мэра Магаса? В течение месяца два таких случая. Мы долго подозревали незаконные вооруженные формирования, а оказалось, что операции проводят залетные отряды", — говорит полковник. И люди ему верят, в отличие от рапортующих начальников из центра.

Будни Магомеда Аушева

Магомед — один из самых знающих и уважаемых людей Ингушетии. Он один из наиболее авторитетных знатоков процесса примирения кровников. У него большое семейное успешное предприятие — добыча и обработка камня.

У него убили сына Макшарипа.

В свое время Макшарип стал первым, кто превозмог систему похищений. Своих похищенных детей он вернул. Собственно говоря, благодаря его усилиям стало окончательно ясно то, во что долго никто не хотел верить: что похищениями занимаются не бандиты, не "лесные", а летучие отряды ОМОНа из соседних республик.

Макшарип также требовал расследования дела убитого Магомеда Евлоева, он продолжил его работу.

На внешний взгляд это оппозиционная семья. Одним из первых, кто пришел на соболезнование к Магомеду, был Юнус-Бек Евкуров. Накануне моего приезда эту семью продолжали убивать.

Вот что рассказали Магомед и его жена. Беременная на восьмом месяце вдова покойного Макшарипа ехала вместе с братьями и матерью по родственникам с подарками: ее мать только что вернулась из хаджа. Очередной залетный отряд остановил машину, всех обыскали, долго что-то искали под капотом. Машина отъехала на 30 метров и взорвалась. Вдова осталась жива чудом, ее выбросило взрывной волной. Остальные сгорели.

Проверяющие оцепили улицу, перегородили ее "Уралом" и не позволили жителям помочь горящим заживо людям. Наутро было объявлено, что будто бы третий брат, которого и в городе-то не было, в машине со взрывчаткой атаковал блокпост. Никто не погиб, кроме водителя.

Вот так живет одна из семей в Ингушетии, в дом к которой легко заходит президент республики.

Послесловие

На новогодних каникулах на подъезде к Джейрахскому району установили еще один блокпост. Все заезды в этот священный для ингушей район — через Осетию. Теперь есть еще один пункт, на котором в автобус заходят солдаты с собаками — не важно, едешь ты с гостинцами к родне или с покойником на кладбище.

Статья опубликована в издании "Газета", №12 от 26 января 2010