В грозненском театре идет спектакль на чеченском языке.
Он посвящен тем событиям, о которых в Москве мы стараемся забыть. Спектакль ставит вопросы: почему война началась, кто в ней виноват и как жить дальше? Не на все вопросы есть ответы, да и не все вопросы заданы. Но врачевание душ — важнейшее из того, чем еще искусство может послужить народу. Русскому и чеченскому. Только мы не увидим этого спектакля ни на театральных фестивалях, ни в записях, ни на гастролях.
Так что врачевание идет только там. А на всем остальном конституционном пространстве нашей страны не делается ровным счетом ничего, чтобы понять, за что граждане нашей страны стреляли друг в друга начиная с 11 декабря 1994 года. Разве что иногда покажут по телевизору какой-нибудь сериал, вполне разжигающий угаснувшие было чувства взаимной неприязни, так щедро взлелеянные за эти 15 лет.
В грозненской пьесе есть все — и Джохар Дудаев, и Аслан Масхадов, и Шамиль Басаев, и Зелимхан Яндарбиев. Они показаны с уважением, очень похоже, с упоминаем того, кто из них кем был. Без глумления над мертвыми и услужливой цензуры. Ахмад-хаджи Кадыров выведен прозорливым человеком, понявшим губительность стремительно катящегося с горы снежного кома амбиций.
Чеченцы хотят, чтобы их молодежь понимала и помнила. А мы?
Нам уже подсчитали жертв той войны. У "Мемориала" получилось, что с обеих сторон — по 25 тыс., из которых 8 тыс. мирных чеченцев и 10 тыс. мирных нечеченцев, включая русских бабок, сидевших под федеральными бомбардировками в тех же подвалах в обнимку с чеченскими бабками. И еще 40 тыс. тех и других просто от ужаса войны. По данным госсовета Чечни, всего жертв 160 тыс., из них чеченцев — менее 40 тыс.
Один из генералов, героев большой кавказской войны, человек несентиментальный, однажды заметил, что когда-нибудь про них поставят оперу. Его арию споет какой-нибудь драматический тенор, а партию имама Шамиля — какой-нибудь баритон. И дамы в партере будут швырять цветы артистам. В России такой оперы хватило такта не сочинять.
Но в Париже, например, шли спектакли по совершенно фантастическим сюжетам. Публика истово бисировала, а русские мрачно уходили со спектакля после антракта.
У большой страны нет ни одного достойного произведения, посвященного новой кавказской войне, кроме разве что фильма "12" Никиты Михалкова. Но мало там самой войны. Зато есть легкий намек на то, кто именно и каким образом продолжает использовать "чеченский фактор" в поиске виновных, что бы ни происходило — бытовое убийство, авария, снегопад или пожар.
Поразительно, сколько новых слов мы узнали с 11 декабря 1994 года. Мы теперь легко ориентируемся в тейпах, знаем, что такое зикр, намаз, имам, алим, чем амир отличается от эмира, а имарат — от халифата. Но зачем нам это знание без понимания наших ошибок?
Ветераны чеченской войны собираются по своим датам.
Многие из них встречаются с чеченскими ветеранами. Тем, кому довелось видеть, не забудут вовек. Они говорят друг с другом на смеси военного, русского и чеченского языков. И штатские штафирки, если им выпало находиться рядом, замолкают в священном ужасе, потому что штатский, тыловой ум не может постичь, как так — общаются по-товарищески те, кто стрелял друг в друга.
Единственное, чего мы так и не знаем, хотя прошло уже 15 лет: что же это было?
